- Чего это неудобно? - сказал первый коротышка. - Для дела ведь, не для баловства. Еще неизвестно, в какого балбеса она потом вселится.
- Как перетянет плетью-то своей огненной по хребтине, - поёжился второй коротышка.
- Хватит языком молоть, - прикрикнул Лео. - Пляшите, кувыркайтесь, хоть на ушах ходите, но чтобы душу принесли.
На этот раз исчезли сразу пятеро коротышек.
Их не было минуты две, потом они появились.
- Нате вам, - произнес один из коротышек, передавая Лео сосуд, в котором что-то слабо билось и трепыхалось. - Там чернь смоляная к ангелу прицепилась, не подступишься. Визжит: моя душа, возверни, покойник при жизни много гадостей натворил мне в угоду. Трухля такая. Ангел подумал, подумал, да нам душу-то и отдал. Говорит: пусть-ка, чтоб ни нашим, ни вашим, еще на земле послужит. Что тут нача…
- Свободны, - жестко сказал Лео, оборвав коротышку. Было в нём знание, что с зелеными нужно вести себя строго, а то разбалуются, расшалятся.
Коротышки, примолкнув, вереницей утянулись в свой маленький корабль и молнией улетели, а Лео выпрыгнул в окно, спланировал, раскинув руки, на асфальт и, не задерживаясь, помчался к своей тарелке. Надо сказать, Лео не был легок, как пушинка, бегать же по стенам ему позволяли не только невероятно сильные мышцы, но и умение пользоваться гравиволнами. В свою очередь при свободном падении к этому своему умению он искусно присовокуплял способность своего комбинезона превращаться в подобие летающего крыла.
Лео мчался настолько быстро, что за ним было трудно уследить. Пьяному бомжу, устраивающемуся на ночлег в картонную коробку, он представлялся порывом внезапного ветра, ночному прохожему - случайной тенью, увиденной боковым зрением, сидящему в патрульной машине полицейскому - отразившимся от стекла лунным бликом.
Далее тарелка Лео, лишенная сигнальных знаков, невидимой молнией прочертила небо и, достигнув Черного Острова, нырнула в открывшийся перед нею портовый шлюз. Шлюз этот располагался в средней части скалы, вмещал до двадцати тарелок и имел ряд камер для высокочастотных адаптации и релаксации. В зал - адаптация, из зала - релаксация.
Отбыв необходимое время в камере, Лео спустился в зал, передал термос Мамауту, после чего, вновь пройдя камеру, вернулся к тарелке.
Вылетев из шлюза, тарелка взмыла вверх, держа курс на сияющую Луну.
Спутник этот, плывущий по черному небосводу, мерцающий и загадочный, привлекал Лео как что-то недосягаемое, но желанное. Он знал, что никогда не сможет попасть в эту серебряную страну, в эту мечту, порождением которой являлся, не порождением даже, а его эхом, отголоском, но как приятно было хотя бы устремиться туда, теша себя мыслью, что вот, мол, я и собрался, вот я и стал к ней чуточку поближе.
Глава 23. Давай поиграем
- Давай поиграем, - сказал Робинсон. - Ты любишь играть?
Он одевался, собираясь выйти на улицу. Во-первых, нужно было где-нибудь перекусить, во-вторых, просто прогуляться. Надоело сидеть дома на консервах, уткнувшись в экран монитора или телевизора, либо общаясь с Моделью, которая любила попудрить мозги. Нет, чтобы рассказать о замыслах Создателя, об истинном построении Вселенной, о месте в ней человека: клоп он или чуть больше, - тут её не допросишься. Требовала конкретики, но как только доходило до оной, начинала вешать лапшу.
- Давай поиграем, - отозвалась Модель. - А во что?
- Я тебе буду на кого-нибудь показывать, а ты будешь говорить - настоящий он или не настоящий, - сказал Робинсон. - Только да или нет.
- Идет, - согласилась Модель.
Робинсон поместил Модель в нагрудный карман и вышел, заперев дверь на два замка.
Огромный город ударил, сжал до размеров горошины, перемешал с прочими горошинами, от которых была одна суета. Как-то не привык Робинсон ходить в многолюдной толпе, где того и гляди врежешься в какого-нибудь бегемота или какой-нибудь умник наступит сзади на каблук, где трутся, пихаются, болтают и чавкают жевательной резинкой.
Стадо. Чаплин здорово продернул толпу, проведя параллель со стадом. Робинсон, хоть и был молод, любил фильмы с Чаплиным, предпочитая их дурноватым комедиям типа "Тупой и еще тупее". Забегаловки попадались на каждом шагу, но они были забиты. Почему-то вдруг все одновременно рванули в забегаловки. Робинсон зашел в полупустое кафе. Здесь было подороже, поэтому свободнее.
Сел за столик, заказал у миниатюрной официантки шницель по-венски и пива. Огляделся, спросил у Модели, показав глазами на неподвижного лысого бармена-битюга:
- Да или нет?
- Нет, - уверенно пропищала Модель. - Я посчитала на улице: пять процентов нет.
- Иди ты, - сказал Робинсон. - Не может быть.
- Хочешь верь, хочешь не верь, - ответила Модель.
Бармен пошевелился, перевел окуляры на Робинсона, вновь застыл.
- Что он на меня уставился? - процедил Робинсон.
- Изучает, - ответила Модель. - У тебя физия, извини меня, Джон, как у квазоида. Малоподвижная, вдумчивая.
- Это тебе надо сказать спасибо.
- Пожалуйста.
- Он тебя не засёк?
- Нет.
Выкушав шницель и выпив два бокала доброго пенного пива, Робинсон направился к выходу. Когда он проходил мимо бармена, тот, понизив голос, интимно произнес:
- Мальчиков не желаете?
- Привет от Мамаута, - сказал Робинсон и подмигнул.
- Какого к черту Мамаута? - спросил вдогонку бугай. - Пудрят тут мозги всякие.
Уже на улице Робинсон сказал:
- Что-то ты путаешь, голубушка. Какой же он квазоид?
- Придуряется, - убежденно пропищала Модель. - Уж можешь мне поверить. И Мамаута он знает, и Жулио Костреца, и Фердинанда.
- Вот-вот, - обрадовался Робинсон. - Давай-ка вот про этих троих поподробнее. Сядем вон в том скверике на лавочке, народу там мало, тарахти себе и тарахти.
Он прошел в разбитый между домами сквер, не сквер даже, а маленький парк с ухоженной травой и густыми деревьями, довольно неожиданный здесь, в царстве стекла, бетона и нагретого асфальта. Сел на свободную скамейку.
- Троица эта - всё, что осталось от первых опытов Эрияура, - неспешно начала свой рассказ Модель Мироздания. - Самые жизнеспособные. Тогда еще Эрияур мыслил другими масштабами, масштабами демонов, уицраоров, големов, вот и наплодил великанов полон остров. Эти-то трое оказались помельче других, сидели себе, не рыпались, в пещере, потому и выжили, а прочие кто как помер. Поживи-ка на голых скалах, когда в силу размеров некуда спрятаться. На кого аэроплан свалился, под кем пустота разверзлась, кто в океане потонул, но в основном перебили друг друга. Из-за гонору. Из-за апломбу. Я - самый умный, я - самый сильный, ну и так далее, не мне тебе говорить.
- Я что - спесив? - лениво уточнил Робинсон, который слушал, закрыв глаза.
- А то, - сказала Модель. - Так вот, эти здоровущие-то друг дружку перебили, а эти, что помельче, которые промеж больших в главные не лезли, остались. Для них и житие в пещере было доступно, и перелеты на транспортных кораблях. Но они тоже не маленькие, вон дегили какие. Восемь футов росту, сэр, это вам не баран чихнул. Эрияур понял свою ошибку и перешел на человеческий стандарт, так что теперь среди квазоидов эти трое самые здоровенные. И самые башковитые. Кто они есть изначально? Изначально это нержавеющая сталь, белковая масса, электроника. Никакой одухотворяющей матрицы, но живительная сила семени Гагтунгра, его эйцехоре, что много лучше, чем нуждающиеся в подзарядке батареи. Как ты помнишь, Джек, у разделанного тобою квазоида были батареи. Эрияур первым на земле сделал жизнеспособных, умеющих самообучаться гомункулусов, и тут перед ним можно снять шляпу. Но тут же её надеть, потому что эйцехоре есть эйцехоре - добра, справедливости и всепрощения от этих гомункулусов не жди. Ты не заснул?
- Что? - спросил Робинсон, который одновременно слушал и думал, и открыл глаза. - Как можно?
Из них троих, продолжала Модель, Мамаут самый сильный и самый преданный. Он у Эрияура правая рука. Распоряжается лабораторией, когда Эрияур наклюкается. Жулио Кострец - личность особая. Половину своего времени живет среди людей, половину проводит на Черном Острове. Хитер, свою естественную способность общаться с нечистью обрядил в магические одежды. Достать из воздуха яйцо или бокал с шампанским ему раз плюнуть. Является членом ряда мистических орденов и масонской ложи, в связи с чем накоротке с мировыми правителями. Через него Эрияур выходит на президентов и премьер-министров. Ну и, наконец, Фердинанд. Это типичный пахан, связанный с прочими паханами. Не раз надирал задницы самым строптивым, которые не хотели ему подчиняться. И облавы на него были, и в засаду попадал - всех проучил. Как не проучить, если пуля тебя не берет, а силы в тебе, что в тракторе. Так что Эрияур контролирует и воровской мир.
- Ну, ладно, - сказал Робинсон. - Силы они, конечно, порядочной, тут я не спорю. Но швырять камни на две мили - это уже слишком. Этого я не понимаю.
- А что понимать-то, если рычаги стальные? - ответила Модель. - К тому же, если в ладах с гравитацией.
- Вовсе не в ладах, - возразил Робинсон.
- Именно что в ладах, - сказала Модель. - Зачем, думаешь, Эрияур экспериментирует с гравиволнами?
- Вот оно что, - пробормотал Робинсон. - Ну-ка, ну-ка, расскажи мне про эти эксперименты. И вообще, что там, на острове, за странные излучения?
Нужно было ловить момент. Модель разболталась и могла выдать то, о чем обычно предпочитала помалкивать.
Модель ответила не сразу. О чем-то думала, что-то переваривала, наконец разродилась: