- Выбора у меня практически нет, - ответил Тон. - Вы хотели бы, чтобы я работал ради Церкви? - и в голосе его ясно чувствовалась нотка горечи.
Глава 22
Была среда, наступившая после Дня Всех Святых. Готовясь к отъезду, в подвале аббатства Тон и его спутники разбирали свои записи и заметки. В их обществе было несколько монахов, и по мере того как приближалось время расставания, все отчетливее чувствовалась окружавшая их атмосфера дружелюбия. Над головами по-прежнему, потрескивая, сияла дуговая лампа, заливая подвал бело-голубым сиянием, которое обеспечивала команда послушников, неустанно трудившихся, вращая динамо. Неопытность новичка, впервые занявшего место на верхней ступеньке лестницы, заставляла лампу время от времени мигать: он заменил своего предшественника, который ныне лежал в лазарете с мокрой тряпкой на глазах.
Тон Таддео отвечал на вопросы о своей работе охотнее, чем раньше, и было видно, что его больше не беспокоят противоречивые точки зрения на вопросы преломления света или претензии Тона Эссера Шона.
- Пока гипотеза кажется бессмысленной, - говорил он, - нужно искать ее подтверждения путем наблюдения тем или иным образом. Я создал некоторые гипотезы с помощью новых - или вернее очень старых - математических изысканий, которые мне удалось обнаружить в вашей Меморабилии. Они, по-моему, предлагают достаточно простое объяснение некоторым оптическим феноменам, но, откровенно говоря, я не думаю, что мне удастся сразу же проверить их. И тут мне может оказать помощь ваш брат Корнхоер, - с улыбкой он кивнул в сторону изобретателя и показал набросок предполагавшегося устройства.
- Что это? - спросил кто-то после паузы краткого удивления.
- Ну… это стопка стеклянных пластин. Солнечный луч, который под определенным углом падает на нее, частично отражается, а частью поглощается. Отраженная часть света будет поляризована. Затем мы ставим эти пластинки таким образом - это идея брата Корнхоера, - который позволяет лучу света падать на вторую пачку пластинок. Она установлена под точно рассчитанным углом так, что отражает почти весь поляризованный свет и почти ничего не поглощает из него. Но если моя гипотеза справедлива, то, включив напряжение в катушке брата Корнхоера, мы должны увидеть внезапную вспышку поглощенной части спектра. И если этого не произойдет, - он пожал плечами, - значит, гипотезу придется отбросить.
- Вместо этого вы можете выбросить катушку, - вежливо предложил брат Корнхоер. - Я не уверен, что она дает достаточно сильное поле.
- А я уверен. У вас есть инстинктивное ощущение конструкции. Мне куда легче создать любую абстрактную теорию, чем придумать, как практически проверить ее. Но у вас есть редкий дар сразу же увидеть воплощение идеи в проводах, линзах, винтах, пока мне остается лишь придумывать абстрактные символы.
- Но я никогда не могу придумать ни одной абстракции, Тон Таддео.
- Мы могли бы составить неплохую команду, брат. Я надеюсь увидеть вас в нашем обществе в коллегиуме, хоть на краткое время. Как вы думаете, аббат разрешит вам отлучку?
- Я не мог даже предположить такую возможность, - пробормотал изобретатель, смутившись.
Тон Таддео повернулся к остальным.
- Я слышал упоминание о "братьях в отпуске". Правда, что некоторые члены вашей общины могут временно быть заняты в каком-то другом месте?
- Только очень немногие, Тон Таддео, - сказал молодой священник. - В прежние времена орден поставлял клерков, писцов и секретарей светским властям, а также к королевскому и церковному Двору. Но это было в те времена, когда в аббатстве царил тяжкий труд и голод. Братья, работавшие на стороне, спасали нас от голода. Но сейчас в этом нет необходимости, и такой практики почти не существует. Конечно, у нас есть несколько братьев, которые учатся сейчас в Новом Риме, но…
- Все-таки! - с внезапным энтузиазмом воскликнул Тон Таддео. - Вы можете обучаться в коллегиуме, брат. Я поговорю с нашим аббатом и…
- Да? - спросил молодой священник.
- Хотя мы с ним кое в чем расходимся, я могу понять его образ мышления. Я думаю, что обмен для взаимной учебы может укрепить наши отношения. Будут и стипендии, и я не сомневаюсь, что ваш аббат найдет им достойное применение.
Брат Корнхоер опустил голову, но ничего не сказал.
- Ну же! - ученый рассмеялся. - Ты, кажется, не очень обрадован приглашением, брат!
- Конечно, оно мне льстит. Но решать это не мне.
- Да, конечно, я понимаю. Но если эта идея тебе не нравится, я не собираюсь говорить о ней с вашим аббатом.
Брат Корнхоер помедлил.
- Я обратился к религии, - наконец сказал он, - чтобы… м-м-м… провести жизнь в молитве. Мы воспринимаем нашу работу тоже как своеобразную молитву. А это, - он показал на динамо, - для меня что-то вроде игры. Хотя, если Дом Пауло решит послать меня…
- Ты поедешь, лишь повинуясь ему, - мрачно сказал ученый. - Я уверен, что мне удастся убедить коллегиум высылать вашему аббатству до ста золотых ханнеганов в год, пока ты будешь с нами. Я… - замолчав, он вгляделся в лица слушателей. - Простите, но неужели я сказал что-то не то?
Ступив на верхние ступеньки лестницы, аббат остановился, увидев группу в подвале. Несколько бледных лиц повернулось в его сторону. Наконец через несколько секунд Тон Таддео тоже заметил его присутствие и вежливо поклонился.
- Мы только что говорили о вас, отец, - сказал он. - И если вы слышали, возможно, я должен объяснить…
Дом Пауло покачал головой.
- В этом нет необходимости.
- Но я хотел бы обсудить…
- Может ли это подождать? Я очень спешу.
- Конечно, - сказал ученый.
- Я сейчас вернусь, - аббат снова поднялся по ступенькам. Во дворе его ждал отец Галт.
- Они уже слышали об этом, господин мой? - мрачно осведомился приор.
- Я не спрашивал, но уверен, что нет, - ответил Дом Пауло. - Они всего лишь ведут разные глупые разговоры там внизу. Что-то о том, чтобы взять с собой в Тексаркану брата Корнхоера.
- Значит, они ничего не слышали. Это точно.
- Да. Где он сейчас?
- В домике для гостей. С ним врач. Он совершенно пьян.
- Многие ли из братьев знают, что он здесь?
- Примерно четверо. Мы приступили к "Аллилуйе", когда он вошел в ворота.
- Скажи этим четверым, чтобы они никому о нем не упоминали. Затем присоединись к нашим гостям в подвале. Мило поболтай с ними - лишь бы они ничего не узнали.
- Но не надо ли нам рассказать им до отъезда, господин мой?
- Конечно. Но пусть они сначала соберутся. Ты знаешь, что это их не остановит от возвращения. Значит, чтобы свести к минимуму сложности, давай обождем до последней минуты. Есть это у тебя с собой?
- Нет, я оставил вместе с бумагами в гостевой.
- Пойду посмотрю. Теперь предупреди братьев и иди к гостям.
- Да, господин мой.
Аббат направился к домику для гостей. Когда он вошел, брат-медик как раз покинул комнату беглеца.
- Он выживет, брат?
- Не могу утверждать, господин мой. Побои, голод, истощение, лихорадка… так что, если Бог даст, - он пожал плечами.
- Могу ли я поговорить с ним?
- Я уверен, что это не имеет смысла. Он ничего не понимает.
Аббат вошел в комнату и мягко прикрыл за собой дверь.
- Брат Кларе?
- Только не надо опять, - выдохнул человек на кровати. - Во имя любви к Господу, только не надо опять… я уже рассказал вам все, что знаю. Я предал его. А теперь дайте мне…
Дом Пауло с жалостью посмотрел на секретаря покойного Маркуса Аполло и опустил глаза на его руки. На месте ногтей писца были гниющие язвы.
Аббат передернулся и подошел к маленькому столику рядом с кроватью: среди небольшого количества разбросанных бумаг и личных вещей он быстро обнаружил коряво написанный документ, который беглец принес с собой с востока.
"ХАННЕГАН ВЕЛИКИЙ, Милостью Божьей Суверен Тексарканы, Император Ларедо, Защитник Веры, Охранитель Законов, Вождь Кочевых Племен и Верховный Всадник Долин - ко ВСЕМ ЕПИСКОПАМ, СВЯЩЕННИКАМ И ПРЕЛАТАМ Церкви нашего наследственного королевства шлет Привет и ОБРАЩАЕТ ИХ ВНИМАНИЕ, ибо таков ЗАКОН:
1. Поскольку некий иностранный принц, он же Бенедикт XXII, епископ Нового Рима, возжелал распространить свою власть, которая не принадлежит ему по праву, над духовенством нашей нации и осмелился, во-первых, подвергнуть Тексаркапскую церковь богоотлучению, а затем отказался отменить свое богопротивное решение, вызвав тем самым духовное смятение и смущение среди всех верующих. Мы, единственный законный правитель Церкви в данном королевстве, действуя в согласии с советом епископов и духовенства, тем самым объявляем Нашему преданному народу, что вышеупомянутый правитель и епископ Бенедикт XXII - суть еретик, симонист, убийца, кровосмеситель и атеист, отлученный от Святой Церкви в Нашем королевстве, империи или протекторатах. Кто служит ему, служит не Нам.
2. Тем самым оповещается, что декрет об отлучении ОТМЕНЯЕТСЯ, АННУЛИРУЕТСЯ И ОБЪЯВЛЯЕТСЯ НЕ ИМЕЮЩИМ ПОСЛЕДСТВИЙ…"
На остальную часть текста Дом Пауло бросил лишь беглый взгляд. Читать дальше не имело смысла. Бросающиеся в глаза слова ОБРАЩАЕТ ИХ ВНИМАНИЕ говорили о том, что все рукоположенное духовенство Тексарканы должно будет признать над собой высшую власть лица, не рукоположенного к священнодействию, что являло собой преступление против правил и законов, а также принести ему клятву верности, если они хотели и дальше служить Церкви. И воззвание то было подписано не только Верховным Правителем, но и также несколькими епископами, имена которых были незнакомы аббату.