- Прошу прощения, ваше преподобие, но она ничего не запрещала. И я не занимаюсь фокусами с излечением.
- Ты смеешь со мной спорить! Где твоя преданность религии?
- Вы предпочитаете, чтобы брат-библиотекарь остался полуслепым?
- Это моя ошибка, ваше преподобие, - вмешался отец Му. Он пошел на прямую ложь. - Это я послал его к ней.
- Что? - Олшуэн задохнулся от возмущения и был вынужден сделать паузу, чтобы взять себя в руки. - Пока ты здесь, ты ни на кого не будешь возлагать руки. Ты поняла?
- Да, ваше преподобие.
- Будешь ли ты повиноваться?
- Да, ваше преподобие.
Аббат перевел взгляд на Поющую Корову.
- Думаю, тебе как раз пришло время возвращаться домой.
- Благодарю, ваше преподобие, - и как только преподобный Абик удалился, он воскликнул: - Аллилуйя!
Сестра Клер улыбнулась.
- Когда поедете, сможете ли доставить письма мэру и моей семье? - спросила она.
Но Поющая Корова еще не успел уехать, когда у Эдрии появились раны. Приходя к мессе, она опускалась на колени на самых задах церкви, за колонной, где была скрыта от всех монахов хора. Отсюда она всегда могла первой покинуть церковь. Следуя за ней в гостиницу, Поющая Корова заметил темные пятна в отпечатках ее босых ног на песке. Когда она ступила на пол в гостинице, стало отчетливо видно, что ее следы окрашены кровью. Поющая Корова окликнул ее и спросил, где она так поранилась.
Юная монахиня остановилась, подобрала подол рясы и посмотрела вниз. Увидев то, что предстало ее глазам, она взглянула на отца Му. А когда она поднесла руки к лицу, он увидел, что и ладонь ее кровоточит. Эдрия казалась очень смущенной и растерянной.
- Кто вас поранил, сестра?
- Не знаю, - у нее дрожал голос. - Было темно. Думаю, что дьявол. На нем была такая же ряса, как на вас.
- Что? Кто-то в самом деле напал на вас?
- Это было как во сне. Помню молот… - Эдрия умолкла, глядя на него дикими глазами, потом кинулась в свою келью и заперла дверь. Поющая Корова слышал, как она молилась. Он пошел искать преподобного Абика, которого нашел в молитве перед деревянным Лейбовицем в коридоре.
- Она сказала, что это было как во сне, - рассказал аббату отец Му. - Но она думает, что там был кто-то с молотом, может, сам дьявол…
- Ее изнасиловали?
- Об этом она ничего не говорила.
- Пойдем. Ты говорил брату-фармацевту?..
- Он уже идет.
Когда они вошли в гостиницу, фармацевт уже был на месте. Дверь в келью Эдрии была открыта, сама монахиня распростерлась на лежанке. Едва они переступили порог, как фармацевт вытолкал их, вышел сам и прикрыл за собой дверь.
- Что у нее за раны? - прошептал аббат.
- Это раны Христовы, - тихо ответил медик.
- О чем ты говоришь?
- У нее раны от гвоздей. Рана от копья.
- Стигматы? Ты говоришь, что у женщины… м-м-м… у сестры могут быть стигматы?
- Да, она обрела их. Разрез на боку совершенно чистый. Раны на руках и на ногах окружены синевой. Она упоминала о молоте.
- Дьявол! - вырвалось у Олшуэна.
Он повернулся и выскочил из гостинички; Поющая Корова шествовал за ним по пятам.
- Да воздается! - он сплюнул. - Да будет покарано!
- Прошу прощения? Что вы имеете в виду, ваше преподобие?
- Я запретил ей пускать в ход свою силу исцеления. И вот как она мне ответила!
Те несколько секунд, что они шли к монастырю, Поющая Корова молчал, а затем покачал головой.
- Завтра я отправляюсь домой, ваше преподобие.
Аббат Олшуэн остановился.
- Без разрешения?
- Вы уже дали его. Помните?
- Конечно, - аббат повернулся на каблуках и в одиночестве пошел дальше.
Через несколько часов, когда брат Крапивник Сент-Мари пришел обсудить изменения в диете для больных, он нашел Абика Олшуэна лежащим на полу в кабинете. Правая нога у него не двигалась. Пытаясь заговорить, он издал лишь какое-то невнятное бормотание.
Брат-фармацевт пришел прямо в лазарет, куда Крапивник принес Олшуэна.
- У него удар, брат? - спросил Крапивник.
- Да, боюсь, что так.
В аббатстве, как полагалось, был приор, и отец Девенди немедленно появился в сопровождении Поющей Коровы. Крапивник вернулся на кухню.
Приор Девенди повернулся к приору Поющей Корове:
- Можешь ли ты попросить явиться ту сестру, которая излечивает?
- Ты знаешь о ней?
- Преподобный Абик передал мне рассказ матери Иридии. Я понимаю, что он был обеспокоен, но… ты же знаешь, что он может умереть.
- Я попрошу ее. Ты в курсе, что она… м-м-м… что она ранена? Брат-фармацевт рассказывал тебе?
- Нет, - вмешался фармацевт.
- Опиши ее раны отцу Девенди, - приказал ему отец Му. - Только не истолковывай их происхождение.
- Понимаю. Надо, чтобы у нее была какая-то обувь и чтобы она не ходила без бинтов.
Поющая Корова посмотрел на аббата. Преподобный Абик лежал с закрытыми глазами и мотал головой из стороны в сторону. Это ничего не означало. Му решился.
В кладовке он нашел пару маленьких сандалий. Они были очень старыми и, вполне возможно, когда-то принадлежали ему или какому-то другому мальчику-Кочевнику, которому стали малы. Он отнес их сестре Клер и сказал, что когда-то их носил Чернозуб. Она ничего не ответила, но без возражений надела их.
- Куда мы идем, отче?
- К преподобному Абику. Ты нужна ему.
Эдрия привыкла к подчинению и вышла, не спрашивая, почему она вдруг так понадобилась. Когда она прихрамывая вошла в лазарет и приблизилась к постели, преподобный Абик громко застонал и отпрянул от нее. Глаза его были широко открыты, а на лице застыла маска ужаса. Левой рукой он попытался прикрыть глаза, чтобы не смотреть Эдрии в лицо. Она остановилась и посмотрела на аббата.
- Какие свиньи! - грубо сказала она и перекрестилась забинтованной рукой. - Я ничего не могу для него сделать.
- Что ты имеешь в виду? - спросил приор Девенди.
- Я имею в виду, что с сегодняшнего вечера я бессильна. И он приказал мне больше ничего не делать, - повернувшись, она направилась к дверям.
- Сестра Клер, прошу вас! - сказал Поющая Корова. - Он может умереть.
Она снова перекрестилась и, не оглядываясь, вышла в коридор.
На следующий день она исчезла из кельи гостиницы, где не оказалось и ее маленькой дорожной сумки. Никто не видел, как она уходила, но на постели осталась записка: "Мне жаль вашего аббата. Спасибо за гостеприимство. Да благословит вас Бог".
Никто не знал, куда она делась. Возвращаясь в Новый Иерусалим, Поющая Корова остановился в Санли Боуиттс, чтобы порасспросить о ней. Ее видели, когда она шла к горе Последнего Пристанища. По тропе приор добрался до подножия утеса.
На камне он нашел следы крови, но больше никаких примет не осталось. Значит, она была с Бенджамином. Отец Му не сомневался, что старый еврей излечит Божьи стигматы. Маясь смутным чувством вины за то, что оставляет ее и преподобного Абика, он развернул своего мула обратно к папской дороге, что вела на север. Уже подступал сентябрь, и ночи были безлунными.
Глава 29
"Так же, как есть рвение зла и ненависти, которое отвращает от Бога и ведет в ад, есть и рвение добра, которое отвращает от пороков и ведет к Богу".
Устав ордена св. Бенедикта, глава 72.
Кардинал Чернозуб Сент-Джордж, дьякон святого Мейси, пристроившись на корточках на склоне холма, с долгими мучениями опустошил кишечник (в первый, но далеко не последний раз сегодня) и в эту минуту услышал "тра-та-та" многозарядной винтовки. Очередь донеслась со стороны главного лагеря, который располагался на широком пологом берегу ручья, над которым нависал холм.
С того места, где он стоял, вернее сидел на корточках, Чернозуб не мог видеть лагеря. Ибо для свершения своего утреннего ритуала, единственного, которым он предпочитал заниматься в одиночестве, он избрал западный склон небольшой возвышенности, холмика столь маленького, что его не было видно за деревьями. По правде говоря, Чернозуб тосковал по дому. Не по какому-то определенному месту - у него никогда не было ничего, хоть отдаленно напоминающего дом, если не считать аббатства Лейбовица, и пусть даже ему иногда (на самом деле довольно часто) не хватало общества братии и безопасности привычного образа жизни, определяемого Уставом, он никогда не скучал по аббатству как таковому. Его тянуло к пустыне, к прериям, к стране Пустого Неба.
И хоть на западе он не видел ничего, кроме лесных зарослей, Чернозуб знал, что за ними лежат открытые пространства - прерии, уходящие в необозримую даль, без лесов и без городов. Они напоминали о Вечности. На западе и небо было куда выше.
Безграничное, молчаливое и строгое.
"Отсюда я приветствую тебя, Пустое Небо".
Тра-та-та.
Чернозуб торопливо поднялся, подтерся пучком травы и успокоился, перестал волноваться, ибо понял, что это за звуки. Там не было перестрелки, а шло празднование. Воинам вождя Кузнечиков внушили, что надо беречь драгоценные медные гильзы, но они маялись отсутствием военных действий и решили изобразить звук очередей из новых "папских" ружей. Как и все, чем занимались Кочевники, они быстро научились издавать звуки, неотличимые от настоящих выстрелов.
Чернозуб впервые обратил на них внимание несколько дней назад, когда вернулся отряд разведчиков, и сказал своему боссу, Битому Псу, что воины умело изображают канонаду.
- Изобразили бы они лучше, как драят кастрюли, ваше преосвященство, - проворчал Битый Пес.