На звонок в дверь не ответили, но в квартире номер три кто-то был. Что-то там, в глубине, тихо стукнуло, еле слышно зашуршали по полу тапочки, за дверью, прильнув к глазку, задышали. Или показалось? Но нет.
- Вам кого? - раздался изнутри настороженный, бдительный голос, этакий тенорок, который легко спутать с женским голосом.
- Хлой Марасович? - тихо сказал Черемушкин. - Мы от Иеремии.
- Не знаю такого, - ответил Берц, но от двери не отошел.
- Однако именно он вас посоветовал, - сказал Черемушкин. - По поводу Гринбаума. Повторить громче, чтобы соседи услышали?
- Умоляю вас, - пробормотал Берц, торопливо впустив их и тут же заперев дверь на ключ. - Ну что за манеры? При чем здесь шантаж?
Увидев в руках Черемушкина папку, он испуганно заморгал. Был он мал, тщедушен, стар, плохо пострижен, одет в шаровары и ношеную майку, которая была ему велика. Черемушкину стало его жалко.
- Почему вы боитесь? - спросил он. - Я даже не знаю, что в этой папке.
- Я тоже не знаю, - признался Берц. - Но я знаю, чья это папка.
- Что за суета вокруг какой-то занюханной картонки? - начал было Дергунов, но Черемушкин его перебил.
- Чья же? - осведомился он.
Берц опустил глаза и, протянув руку, невыразительно сказал:
- Дайте…
Папка оказалась абсолютно пуста, но Берца, который близоруко поводил по ней, открытой, своим мясистым носом, вдруг словно подменили. Он оживился, расправил плечи, втянул висевший мешком живот, глаза его загорелись, как у орла, узревшего добычу.
- Вы именно по адресу, молодые люди, - заявил он игриво. - Какая удача, что именно вы и именно ко мне.
С этими словами он резво умчался в комнату и с треском захлопнул за собою дверь. Через пару секунд раздалось подозрительное шипение, вслед за чем защипало в горле, а на глаза навернулись непрошенные слезы.
- За мной, - смекнув, в чем дело, скомандовал Черемушкин и бросился к входной двери, но та не поддалась. И ключа в замочной скважине, кстати, не было, этот мошенник Берц, прикинувшись овечкой, спрятал его в карман.
Это было последнее, о чем успел подумать Черемушкин…
Очнулся он с чугунной головой. Было темно, глаза коли, плечи ныли от долгого лежания на твердом полу, руки и ноги не повиновались, и понадобилось какое-то время, чтобы они наполнились жизнью. Рядом завозился Дергунов, хрипло спросил:
- Который час?
- Рано ещё, спи, - ответил Черемушкин и сел.
Глаза понемногу привыкали к темноте.
Та-ак, похоже, они заночевали всё в том же злополучном коридоре, хорошо ещё, что проснулись. В сумраке проглядывался проем распахнутой двери в комнату, куда скрылся Берц, теперь, естественно, дверь открыта, а его, поганца, там нет.
- Рюкзак и сумка на месте, - сообщил Дергунов. - Слушай, Вась, а что в этой дурной сумке? Все руки оттянула. Посмотреть, что ли?
- Твоя сумка? - усовестил его Черемушкин, после чего встал на затекшие ноги, деревянно пошагал в комнату к окну. Ночная улица была темна и пуста, горела лишь единственная лампочка над дверью продмага, как в какой-нибудь захудалой деревней, да в черном небе уныло просвечивал узкий серпик луны. Хотелось завыть от тоски, но вдруг случилось невероятное, вдруг всё преобразилось.
Дома засияли многочисленными огнями, улица наполнилась спешащими по своим делам и гуляющими прохожими, а вот и сверкающий розовым лаком длинный лимузин, остановившийся прямо напротив окон. Из лимузина выбрался рослый, широкоплечий парень с черной блестящей вьющейся шевелюрой, подошел вплотную к окну и, широко улыбаясь, послал Черемушкину воздушный поцелуй. Что-то в нем было знакомое… Василий, торопясь, распахнул ставни, но красавчик уже забирался в лимузин. Миг, и машина тронулась, мощно набирая скорость.
- Чтоб мне лопнуть, - пробормотал Черемушкин.
Глава 7. Мортимер
Сзади с грохотом свалился стул. Опрокинувший его впотьмах Дергунов зашипел от боли, запрыгал на одной ноге. Черемушкин поспешил включить свет.
- Говорил тебе: нечего тут оставаться, - сдавленно сказал Дергунов. - Нужно было рвать когти, пока не поздно. Куда сейчас? Ты подумай.
- Точно - он, - произнес Черемушкин. - Так, Алексей, что ты видишь на улице?
Дергунов подковылял к окну и с издевкой ответил:
- Ночь, улица, фонарь, аптека.
- Только что сюда на шикарной иномарке подъезжал Хлой Марасович Берц, - сказал Черемушкин.
- И что же не вошел?
- А то и не вошел, что нечего ему тут делать. Он теперь этой скудной обстановке не соответствует. Он теперь лет на сорок моложе и весь такой накачанный, спортивный. Красавец, одним словом. Убедился, что с нами всё в порядке и укатил.
- В порядке ли, - усмехнулся Дергунов. - Что-то я никакой машины не слыхал. Что делать-то будем? Сейчас рванем или дождемся утра?
- Ты ложись-ка на диван, поспи по-человечески, - сказал Черемушкин. - А я поищу. Должно же что-то быть.
- Я при свете не могу, - заявил Дергунов, устраиваясь на диване и усердно взбивая маленькую тощую подушку, как будто от этого она могла вырасти.
- Не барин, - осадил его Черемушкин.
Для одинокого старого Берца двухкомнатная квартирка, в которой от силы набралось бы 35 квадратов, была жилищем роскошным, королевским. Он им гордился, потому что не каждый такое имел. Может, поэтому и вернулся попрощаться, хотя, возможно, и не только поэтому. В его воздушном поцелуйчике Черемушкин углядел намек, подсказку - ищи, мол, да обрящешь.
Уже через пять минут, приладившись к тонкой, как блин подушке, Дергунов усердно, с надрывным храпом, спал.
Тщательно обыскав большую комнату со спящим на диване Дергуновым и никаких бумаг, связанных с именем Валета, не найдя, Черемушкин перешел в спальню, и здесь после усердных поисков в куче старых желтых газет нашел-таки занюханный блокнот с относительно свежей записью на предпоследней странице. Валет здесь был зашифрован как В, а адрес был несомненно Московский: улица Садовая-Черногрязская, дом 11, квартира 9 - нигде больше такой улицы быть не могло. Прочие пометки в блокноте были либо закодированы, либо составлены на неизвестном языке. То есть, запись о Валете была адресована ему, Василию, или тому, кто мог прийти вместо него.
У Черемушкина гора с плеч свалилась. Только теперь, имея в активе выполненное задание, он позволил себе задавать вопросы, а именно: зачем нужно было Берцу усыплять их газом, что было в папке, чего они с Лёшкой не заметили, что произошло с Берцем, когда они были без сознания, и что произошло конкретно с ним, Василием, в это время, ведь он стал видеть то, чего не увидел Дергунов. Были и другие моменты, над которыми стоило поломать голову, но по всем меркам была глубокая ночь и утром нужно было явиться перед Семендяевым свежим и бодрым. А потому, сунув блокнот в задний карман брюк, Черемушкин завалился на большую скрипучую кровать в маленькой комнате и мигом заснул.
И мигом проснулся, ибо кто-то, сопя, начал трогать его волосы. Окно выходило во двор, а потому в комнате было темно, и этого, кто трогал, не было видно - так, что-то бесформенное в углу рядом с кроватью, слабо пахнущее душистым мылом и мирно посапывающее. Черемушкин отмахнулся и с ужасом понял, что трогающая его голову рука покрыта шерстью.
- Да не суетись ты, - сказал этот некто густым басом. - Тебе же лучше делают. Остынь. Ещё пара циклов, и забудешь, что такое сон, не нужен он нынче будет, потому как вреден и кучу циклов отнимает.
- Цикл - это сколько? - машинально спросил Черемушкин, отдаваясь во власть незнакомцу, от которого, в общем-то, вреда не было.
- По земной мерке десять секунд, - неспешно ответил тот, вновь принимаясь за работу. - По другой мерке может быть и того меньше, а может быть и значительно больше, смотря где находишься, куда движешься. Время - оно, браток, дело растяжимое, это и у вас кое-кто понимает. Вот, скажем, сварганил ты хороший роман, заморозил в незначительном объеме сгусток времени, а потом этот сгусток не дает людям покоя годами, а иной раз и веками. Ну, вот и готово.
Действительно, спать совершенно расхотелось, а от ласковых прикосновений сделалось так уютно, так спокойно. И почему-то в комнате сделалось светлее.
- Э-э, - сказал Черемушкин. - А ты кто?
Вот уж ничего умнее придумать не смог.
- Зови меня Мортимер, - ответил некто. - Главное, не бойся.
Он вышел из своего угла - большой, под потолок, бесформенный, черный, поросший то ли корой, то ли перьями, то ли спутанными волосами, леший не леший, домовой не домовой, но что не человек - это ясно. В следующий миг, однако, стоило лишь Черемушкину моргнуть, Мортимер предстал перед ним этаким темнокожим, закутанным в серую рогожу старцем, а ещё через секунду старец превратился в молодого, лет тридцати, симпатичного негра. Нет, пожалуй, не негра, он был ближе к смуглому египтянину. Или всё же к негру?
- Так, похоже, лучше, - сказал Мортимер. - И мне удобнее.
Теперь он был всего лишь на три головы выше Черемушкина, не нависал огромной глыбой, не давил на психику. Напоминал кого-то, а кого - никак не вспомнишь.
- Вперед, Василий, - добродушно пророкотал Мортимер. - Не век же тебе в неучах ходить.
Вот ведь странное дело - не было у Черемушкина ни малейшего страха. Вроде бы и ситуация не из простых, и человек этот (впрочем, какой он, к свиньям, человек) вовсе не знаком, и ночь на дворе, и город вовсе не родной, а враждебный, непонятный, полный скрытых угроз, из которого, сделав дело, лучше бы побыстрее убраться, и тем не менее, не было этой подзуживающей подколодной тревоги, составляющей основу первобытного страха.