- Татьяна Иосифовна - талантливейшая девушка. Ассистент Николая Петровича. А это - Лика… дочка моя.
У Лики было округлое личико тринадцатилетнего подростка, рыжеватые кудряшки, выбивающиеся из-под темного берета, выпуклый лоб, крупные светлые глаза. Упрямым широким подбородком она напоминала отца. В глазах светилось выражение добродушия, которое отметил Лебедев у Валентины Михайловны.
- Присоединяйтесь к нам, - предложил Груздей. - Хотели мы встретиться здесь с Николаем Петровичем, но у него какие-то срочные дела. Заперся дома.
Лебедев покачал головой:
- А я вот поеду и вытащу его. Разве можно в такую погоду сидеть дома!
Шэн взволновалась:
- Не беспокойте его! Умоляю… У него очень важная работа.
Она сказала это таким тоном, что Лебедев понял: у профессора могли быть серьезные причины для уединения. Лебедев обратил свои слова в шутку:
- Тогда будем веселиться без него. А вы, Татьяна Иосифовна, завтра расскажите Николаю Петровичу, как мы провели праздник. Пусть позавидует.
Прогулка по парку превратилась в целое путешествие. Инженер рассказывал, как он в первый раз поднимался на аэростате.
- Он обожает воздушные путешествия, - заметила Валентина Михайловна, кивая на мужа. - А я не могу привыкнуть. Когда он в командировках, то от него постоянно телеграммы: "Вылетаю", "вылетел", "прилетел"… Прямо не человек, а крылатый орел.
- Мамочка, разве тебе не нравится? - отозвалась Лика. - Папа у нас смелый. Он и должен бы быть пилотом. Да только после школы по ошибке не в тот вуз поступил.
Смеющаяся Лика увлекла всех к тиру, вызвалась показать свое уменье в стрельбе. Груздев смотрел, как его дочь уверенно приложила приклад мелкокалиберной винтовки к плечу, вздохнул:
- А вот к этому таланта у меня нет!
Лика спустила курок, врезала пулю в девятку, сказала:
- Выучишься, папа.
После тира долго сидели на веранде кафе, смотрели, как внизу по реке скользили сотни разукрашенных лодок. Прошел золотистый величественный теплоход. Лодки красиво качались на высоких волнах. Откуда-то доносилось пение. Многоголосый молодой хор подхватывал красивый припев, и ему вторило буйное эхо, отраженное от лесистой горы.
Наплывал мягкий вечер. Над городом повис прохладный тонкий серпик молодого месяца.
- Пойдемте на гору, - предложил Лебедев, когда вышли из кафе. - Оттуда лучше всего увидим фейерверк. Видите, уже баржу двинули к тому берегу… Фейерверк пустят с баржи.
На верхней площадке никого не было, когда все впятером взобрались туда. Город раскинулся за рекой, будто пышное палевое покрывало, затканное силуэтным рисунком зданий и расцвеченное золотыми блестками огней. В небе сгущалась синева. Звезды лениво и слабо вспыхивали.
- "Прелестно здесь, люблю я этот сад…" - тихонько пропел Груздев из ариозо Ленского.
Голос у инженера звучал приятно. Но он сейчас же смолк. Через минуту вымолвил:
- Петь некогда. Да и недостаточно учился я этому. А вот у нас на заводе в фюзеляжном цехе был сменный мастер, тот пел замечательно. Впрочем, он и сейчас поет. Астапов.
- Артист Большого театра? - спросил Лебедев.
- Он самый. Иногда по старой памяти придет в цех, скажет: "Дайте-ка мне работенки, рукам поразмяться". Сверловщик замечательный. А тенор…
Лебедеву все больше и больше нравился инженер. Вымолвил:
- А хорошо, что мы встретились!
Уселся на скамейку, набил трубку, чиркнул спичкой. Рядом с ним осветились кудряшки Лики.
- Вы летчик? - тихо спросила девочка.
- Да, я летаю.
- Расскажите, как там, наверху.
- Там - легко. Не чувствуешь, что ты земной.
На конце скамейки встрепенулся Груздев:
- Как верно! Именно не чувствуешь… Слышишь, Валя?
Разговор перешел на авиационные темы. Лебедев рассказывал о последнем перелете через Южный полюс.
- Теперь летают со скоростью шестьсот-семьсот километров в час…
- Прогулки на самолетах великолепны, - задумчиво сказала Шэн, - но когда бросают бомбы - это жутко.
Груздев медленно произнес:
- Да, это жутко. Лучше работать и не думать.
Лебедев серьезно нахмурил брови:
- А стоит думать! Представьте себе, вдруг хлопнет противник с бомбовоза две тонны мелинита или зажигательную бомбу, и от всех ваших лабораторий и оранжерей даже мокрого места не останется… А когда твердо знаешь о чем-нибудь, что это необходимо, - никогда не будет страшно. Вот, например, когда прыгаешь с парашютом. Первый сигнал - готовиться. Выйдешь на крыло, одной рукой держишься. Самолет наклоняется, но ни чуточки не страшно, потому что твердо знаешь: нужно. Тут второй сигнал. Падаешь, а в уме считаешь: раз, два, три. Думаешь только о том, чтобы во-время выдернуть кольцо. И только тогда, когда вдруг встряхнет тебя, когда повиснешь в воздухе на парашюте, тогда только вспомнишь: а страх? Ищешь его, а уж под ногами земля. Если с небольшой высоты прыгать, и подумать-то о страхе не успеешь.
Он подошел к краю площадки. На противоположном берегу раздались хлопающие выстрелы ракет. Огненные струи пролетели по темному небу. Толпа шарахнулась ближе к балюстраде, толкнула Лебедева, отнесла его в сторону, отбила от компании.
Он выругал себя за неловкость:
- Трудно, чорт возьми, ползать по земле!
Вокруг шумела и смеялась двигающаяся водоворотом толпа.
Найти спутников было совершенно немыслимо. Огорченный Лебедев стал пробираться к выходу, подумал шутливо: "Ну, погулял, товарищ Антон, и хватит… Завтра тебе вставать в пять".
На станции метро поискал глазами в последний раз своих собеседников, не нашел, тихонько свистнул себе под нос и вскочил в ярко освещенный вагон подлетевшего метропоезда.
Глава, в которой читатель знакомится с некоторыми тонкостями науки и техники
Бутягин крепко пожал руку вошедшему Груздеву:
- Нам сегодня надо договориться принципиально.
Разговор начался в просторном кабинете, главное украшение которого составляли большие книжные шкафы красного дерева. Бутягин любил хорошие книги, дорожил ими и берег их.
Груздев расположился в удобном кресле:
- Расчудесно у вас, Николай Петрович! Тишина, прямо под окнами сирень, липы цветут!
- Зимой немного скучновато. Домик на отлете, и, знаете, надоело отшельничество, - усмехнулся Бутягин.
Поправил пенсне. Приосанился.
- Сейчас налажу "стиллефон", и начнем все по порядку. Эта машинка все запишет дословно.
Бутягин наклонился над небольшим аппаратом, стоявшим на письменном столе.
- Вот видите, сюда вставляется проволока. Она скользит между полюсами электромагнитов, включенных в цепь микрофона. Человеческий голос, да и любой звук, записывается на проволоке. Если ее пропустить снова, но включить телефон, то мы услышим записанные на проволоку звуки. Вот этот рычажок включает микрофон, а этот - громкоговоритель. Сегодня только его получил. Подарок от академии.
Конструктор привстал и стал рассматривать аппарат.
- Паульсеновский аппаратик? - спросил он с любопытством.
- Наш, ленинградский, конструкции Васильева. Завод слабых токов начал выпускать с февраля.
Бутягин вставил вилку аппарата в штепсель:
- Попробуем.
Повернул рычажок. Проволока двинулась между электромагнитами.
- Сейчас мы будем рассуждать о новом агрохимическом изобретении, - сказал в микрофон Бутягин и переключил рычажки.
Тотчас из громкоговорителя, стоявшего на шкафу, усиленный бас, похожий на голос Бутягина, со всеми интонациями, точнейше повторил:
- СЕЙЧАС МЫ БУДЕМ РАССУЖДАТЬ О НОВОМ АГРОХИМИЧЕСКОМ ИЗОБРЕТЕНИИ.
- Обратите внимание, Владимир Федорович, - заметил Бутягин, - на особенность: новая запись автоматически сглаживает старую. Аппарат Васильева прекрасно заменяет машинистке диктора. Большое подспорье, знаете… А стоит нажать эту желтую кнопку, и вся запись сразу стирается.
Бутягин придвинул микрофон к конструктору:
- Прошу вас.
Груздев заговорил привычным ровным голосом, как будто читал лекцию:
- Мне кажется, я достаточно продумал принципиальную установку и идею нашей будущей машины и даже сделал некоторые предварительные расчеты. Агрохимическая сторона всецело в вашем распоряжении. Но, прежде чем остановиться на деталях конструкции, разрешите несколько общих соображений.
Бутягин наклонил голову. Груздев продолжал:
- В чем основные отличительные черты современного крупного промышленного производства? Центральная силовая станция и ряд отдельных цехов. То есть мы имеем разделение производства на отдельные моменты, но одновременно с этим и единство производственного процесса в целом предприятии. В земледелии - картина другая. Что такое сельское хозяйство? Если оставить в стороне животноводство, то это, в значительной степени, выращивание растительных продуктов и сбор их. Процессы эти непосредственно связаны с землей. Земля - основное орудие производства в земледелии. Это орудие неизменно. Оно не поддается ни замене, ни реконструкции, ни уплотнению в сколько-нибудь значительной степени, ни переносу с места на место. Оно работает с определенной скоростью, и притом с весьма малой.
- Вы говорите о почве?
- Да. Почва совмещает в себе признаки и сырого материала и орудия производства. Как сырой материал почва отдает на постройку растений заключающиеся в ней минеральные вещества. Как орудие почва способствует прорастанию семян и развитию растений.
- А главное, знаете, почва есть передатчица труда человека на растения, - вставил Бутягин.
Груздев кивнул головой: