Джонни прерывисто вздохнул.
- Думаю, надо ждать, - сказал он. - Вряд ли тут есть другой выход.
Затем, увидев застывшее на лице Коллиера выражение, быстро прибавил:
- Все не так безнадежно, дружище. У нас есть кое-какие козыри. Двойное сердце, которое будет перекачивать кровь слишком быстро. Сложности, неизбежные при попытке соединить разнородные клетки. В июле будет очень жарко, а жара, не исключено, способна убить марсианина В конце концов, лишим его доступа к соли. Все это может помочь. Но самое главное - марсианин здесь несчастен. Он напился, чтобы забыть… как он там говорил? "О, избавь меня от этого пути".
Джонни мрачно посмотрел на них.
- Понадеемся, что он умрет от отчаяния, - сказал он.
- Или? - спросил Коллиер голосом, лишенным эмоций.
- Или… смешение рас благополучно состоится.
Коллиер взлетел по лестнице, сердце тяжко колотилось странными двойными ударами. Радость от того, что она действительно ни в чем не виновата, тут же пропала после осознания грозящей ей опасности.
На верхней площадке лестницы он остановился. В доме было тихо и очень жарко.
Они были правы, вдруг понял он, правы, когда советовали не рассказывать ей. Он понял это только что, сначала ему казалось, что Энн должна знать. Она захочет быть в курсе, размышлял Дэвид, точно так же, как захочет узнать, что он снова ей верит.
Но сейчас он сомневался. Все это было так жутко, что его всего трясло. Может быть, ощущение этого ужаса и было причиной ее истерик, последние три месяца она балансировала на грани нервного срыва.
Он крепко сжал губы и вошел в спальню.
Энн лежала на спине, руки безвольно покоились на боках раздувшегося живота, безжизненный взгляд упирался в потолок. Дэвид присел рядом, на край постели. Она никак не отреагировала.
- Энн.
Ответа не последовало. Он понял, что его колотит дрожь. "Я не могу тебя винить, - подумал он, - я вел себя грубо и бездумно".
- Милая моя, - сказал он.
Ее глаза медленно обратились на него, взгляд холодный и чужой. Это то существо в ней, думал Коллиер, она не сознает, как оно ею управляет. Должно быть, никогда не сознавала. Зато он сознавал это теперь отчетливо.
Дэвид подался к ней и прижался щекой к щеке.
- Дорогая.
- Что? - прозвучал тусклый, усталый голос.
- Ты меня слышишь?
Она не ответила.
- Энн, что касается ребенка.
В ее глазах появился слабый огонек жизни.
- А что касается ребенка?
Он проглотил комок в горле.
- Я… я знаю, что… что это не ребенок… от другого мужчины.
Мгновение Энн смотрела на него.
- Браво, - сказала она и отвернулась.
Он сидел рядом, сжав кулаки, думая: вот, вот оно, я окончательно убил ее любовь.
Но потом она снова повернула к нему голову. В глазах читалось что-то, трепетный вопрос.
- Как? - спросила она.
- Я верю тебе. Я знаю, что ты говорила правду. И от всего сердца прошу у тебя прощения… если ты захочешь меня простить.
Долгий миг, казалось, ничего не происходило. Потом она сняла руки с живота и прижала к щекам. Широко раскрытые карие глаза заблестели.
- Ты меня… не разыгрываешь?
На мгновение он застыл в нерешительности, а потом бросился к ней.
- О, Энн, Энн. Я так виноват. Так виноват перед тобой, Энн.
Она обхватила его шею и так и держала. Дэвид чувствовал, как ее грудь сотрясается от подавленных рыданий. Правой рукой он гладил жену по волосам.
- Дэвид, Дэвид… - повторяла она снова и снова.
Они долго сидели так, молчаливые и умиротворенные. Потом она спросила:
- Но почему ты передумал?
У него дернулось горло.
- Просто передумал.
- Но почему?
- Без всякой причины, милая. То есть, конечно, причина была. Я просто понял…
- Ты же сомневался во мне семь месяцев, Дэвид. Почему теперь ты вдруг передумал?
Он ощутил, как внутри нарастает гнев. Неужели он не может сказать ничего, что обрадовало бы ее?!
- Мне кажется, я должен доверять тебе, - сказал он.
- Почему?
Он выпрямился и посмотрел на нее, ничего не отвечая. Выражение безмятежного счастья сошло с ее лица. Теперь оно было напряженным и непреклонным.
- Почему, Дэвид?
- Я же сказал тебе, милая…
- Ты мне ничего не сказал.
- Нет, сказал. Я понял, что должен доверять тебе.
- Это не причина.
- Энн, давай не будем спорить сейчас. Неужели это так важно…
- Да, это очень важно! - Голос ее сорвался, - А как же твои биологические законы? "Ни одна женщина не может забеременеть, не будучи оплодотворенной мужчиной". Ты постоянно твердил об этом. Как насчет этого? Неужели ты утратил веру в биологию и начал верить в меня?
- Нет, дорогая. Просто теперь я знаю то, чего не знал раньше.
- И что же?
- Я не могу тебе сказать.
- Опять тайны! Это что, Клейнман тебе посоветовал, только чтобы не волновать меня на последнем месяце? Не лги мне, я знаю, когда ты мне лжешь.
- Энн, не волнуйся так.
- Я не волнуюсь!
- Ты же кричишь. Перестань.
- Не перестану! Ты мучаешь меня больше полугода, а теперь хочешь, чтобы я сохраняла спокойствие и холодный рассудок! Так вот, я не стану! Меня тошнит от тебя и твоего высокомерия! Меня тошнит от… А-а-а!
Она дернулась на кровати, голова заметалась по подушке, на мгновение Энн стала абсолютно белой. Глаза, устремленные на него, были глазами обиженного ребенка, ничего не понимающего и потрясенного.
- Мой живот! - стонала она.
- Энн!
Она теперь наполовину сидела, тело дрожало, ужасные, отчаянные стоны вырывались из горла. Он держат ее за плечи, стараясь успокоить. "Марсианин! - пронзила его мысль. - Ему не нравится, когда Энн злится!"
- Все в порядке, детка, все…
- Он делает мне больно! - плакала она. - Эта боль из-за него, Дэвид! О боже!
- Он не причинит тебе вреда, - услышат он собственный голос.
- Нет, нет, нет, я не вынесу, - говорила она сквозь стиснутые зубы, - не вынесу.
Затем, так же внезапно, как начался, приступ прошел, и ее лицо совершенно прояснилось. Но не потому, что она по-настоящему расслабилась, просто лицо лишилось всякого выражения. Энн с недоумением смотрела на мужа.
- Я ничего не чувствую, - сказала она тихо, - Я… ничего… не…
Она медленно опустилась на подушку и полежала секунду. Потом сонно улыбнулась Коллиеру.
- Спокойной ночи, Дэвид.
И закрыла глаза.
Клейнман стоял рядом с кроватью.
- Она в самой настоящей коме, - произнес он негромко. - Или, я бы сказал, в гипнотическом трансе. Все органы работают нормально, но ее разум… заморожен.
Джонни посмотрел на него.
- Временное прекращение жизненных функций?
- Нет. Она просто спит. Но я не могу ее разбудить.
Они спустились в гостиную.
- В некотором смысле, - сказал Клейнман, - так даже лучше. Теперь она перестанет переживать. Ее тело будет функционировать безболезненно, без усилий.
- Должно быть, это сделал марсианин, - рассудил Джонни, - чтобы обезопасить свое… жилище.
Коллиер содрогнулся.
- Прости, Дэйв.
Они минуту помолчали.
- Видимо, он понимает, что мы знаем о нем, - сказал Джонни.
- Почему? - спросил Коллиер.
- Он не стал бы проявлять себя с такой очевидностью, если бы еще была возможность сохранить все в тайне.
- Может быть, он не переносит боли, - предположил Клейнман.
Джонни кивнул.
- Да, может быть.
Коллиер сидел, ощущая, как сильно колотится сердце. Неожиданно он ударил кулаками по коленям.
- Но надо же что-то делать! Неужели мы беспомощны перед этим… захватчиком?
- Мы не можем рисковать жизнью Энн, - коротко заключил Джонни, и Клейнман тотчас же согласно кивнул.
Коллиер обмяк на стуле. Он сидел, глядя на куклу на каминной полке. "Кони-Айленд" - было написано на платье куклы, а на поясе: "Счастливые денечки".
- Рьюио Гклеммо Фглуо!
Энн металась на больничной койке, рожая в бессознательном состоянии. Окаменевший Коллиер стоял радом, глаза были прикованы к ее залитому потом лицу. Ему хотелось бежать за Клейнманом, но он знал, что этого делать не стоит. Она находилась в таком состоянии уже двадцать часов, двадцать часов судорог и агонии со стиснутыми зубами. Когда это началось, он отменил все свои лекции, чтобы быть рядом.
Он протянул к ней дрожащие пальцы и взялся за мокрую от пота руку. Ее пальцы сжимали его ладонь все сильнее, пока ему не стало больно. И, онемев от ужаса, Коллиер увидел, как в ее чертах проступает лицо зародившегося на Земле марсианина: узкие глаза, тонкие, проваленные внутрь губы, белая кожа, туго натянутая на череп.
- Боль! Боль! Спаси меня, отец моих отцов, не отправляй меня!..
В горле у нее что-то щелкнуло, и наступила тишина. Лицо ее неожиданно расслабилось, тело сотрясала слабая дрожь. Он начал отирать ей лицо полотенцем.
- Во дворе, Дэвид, - забормотала она, все еще не приходя в сознание.
Он резко наклонился к ней, сердце подскочило.
- Во дворе, Дэвид, - повторила она. - Я услышала странный звук и вышла. На небе были яркие звезды и луна. Весь двор заливал белый свет. Я кинулась обратно в дом, но что-то меня ударило. Пронзило, как иглой, спину и живот. Я закричала, но потом перед глазами почернело, и больше ничего не помню. Ничего. Я пыталась рассказать тебе, Дэвид, но не могла вспомнить, не могла вспомнить, не могла…
Больница. По коридору мечется отец, глаза дикие, вид затравленный. В коридоре жарко и тихо, раннее августовское утро. Он без устали мечется взад-вперед, руки сжаты в побелевшие кулаки.
Дверь открывается. Выходит врач, отец тут же подбегает к нему. Врач снимает с липа марлевую повязку. Смотрит на мужчину.
- С твоей женой все в порядке, - говорит доктор.
Отец хватает его за руку.
- А ребенок? - спрашивает он.
- Ребенок мертв.
- Слава богу! - выдыхает отец.
Не в силах отделаться от мысли, что где-нибудь в Африке, в Азии…
Примечания
1
Сейчас это звучит дико, но в 1950-е для прослеживания беременности применяли рентген. (Прим. ред.)
2
"Scientific American" - американский научно-популярный журнал. (Прим. ред.)
3
Джон Локк (1632–1704) - английский философ; Анри Бергсон (18591941) - французский философ и психолог; Альфред Норгг Уайтхед (1861–1947) - британский философ и математик; Джеймс Хопвуд Джинс (1877–1946) - английский физик и астроном; Артур Стэнли Эддингтон (1882–1944) - английский астроном; Ралф Уолдо Эмерсон (1803–1882) - американский философ и поэт; Джон Дьюи (1859–1952) - американский философ и психолог; Уильям Джеймс (1842–1910) - американский философ и психолог. (Прим. ред.)
4
Альфред Коржибский (1879–1950) - американский философ польского происхождения. (Прим. ред.)