Я вздрогнул от неожиданности: передо мной сидели звери, все шестеро. В тех же пестрых вызывающих одеяниях и, подминая под себя мягкий настил травы, всем видом показывали несвойственное им спокойствие. Бегемот медленно потягивал трубку и с наслаждением наблюдал, как кольца дыма, танцуя в воздухе, исчезают под порывами ветра. Волк что-то вынюхивал в траве, постоянно поправляя лапой съезжающую шляпу. Шляпа не падала только потому, что цеплялась то за правое, то за левое его ухо. Пиджак пунцового цвета так изящно сидел на его волчьей фигуре, точно сшит был по эксклюзивному заказу. Галстук… Впервые я задумался: зачем волку еще и галстук? Он волочился по траве, путаясь меж передних лап. Волк лишь разок глянул в мою сторону, но тут же, потеряв ко мне интерес, вновь уткнулся мордой в какие-то стебли.
Медведь сидел на огромном пне и смотрел на меня сквозь очки своим добрыми, совершенно беззлобными глазами. Один только кот по своей сути оставался настоящим котом - беззаботно гонялся за бабочками. Свинья, по-моему, вообще дремала.
– Поговори с ними, Майкл, - настойчиво произнес Том, - и ты увидишь, что они не испытывают к тебе никакой вражды.
Я робел, долго подбирал слова, но так и не смог из себя ничего выдавить. Во всем происходящем была одна странность: почему звери вопреки колдовским законам при свете дня сошли со своих портретов? Да еще разгуливают по лесу. И еще непонятная деталь: рысь где-то приобрела себе новый смокинг. Раньше (и это точно!) смокинг был абсолютно черным с маленькими серебристыми блестками, а сейчас он необычного бежевого цвета. У нее что, праздник какой? Я подошел к рыси поближе и рискнул почесать ее за ухом. Она зажмурила глаза, приятно замурлыкала и лизнула мне руку шершавым языком.
Состояние неопределенности и пустого невразумительного молчания что-то уж сильно затянулось. Я ждал - может, звери сами заговорят со мной? Вроде мы достаточно близко познакомились. И причин для стеснения с их стороны, думаю с горькой иронией, нет. Самым бесцеремонным оказался кот, ценитель печени. Он, как и раньше, был одет в позорные рубища и, пожалуй, представлял самый противоречивый характер маклиновского творчества. Потеряв интерес к глупым порхающим бабочкам, он подбежал ко мне и принялся тереться головой о голенище моего сапога. Я был тронут, честное слово! Но не телом, не чувствами, а умом… Свинья вдруг проснулась и, увидев эту картину, весело захрюкала. В солнечных лучах блеснули золотые бусинки ее зубов.
– Вы ведь не станете меня больше съедать, правда? - наконец я решился задать им этот вопрос. Мой голос выглядел жалобным, почти умоляющим, как у малого ребенка, попавшего в плен к сказочным чудовищам.
Каждый из них смотрел на меня по-своему, но без зла. Никто, впрочем, так и не произнес ни слова. Весьма странное поведение: они даже не разговаривали между собой. "Господа", "Хозяева Мира" или как их еще там величают… словно онемели. А может… (безумно-радостная мысль!) может они наконец стали простыми бессловесными зверями. Свинья стала свиньей, волк - волком, медведь - ни кем иным, как обыкновенным медведем.
Тут подул сильный ветер. Откуда-то с востока. Деревья встревожено зашумели, на небе собрались черные от гнева тучи, которые долго прятались где-то за горизонтом. Они сталкивались между собой, как воинствующие полчища, производя нечто подобное грохоту тяжелых орудий. Словно там, наверху, и в самом деле готовилась война.
– Дело к дождю, - произнес Том прямо над моим ухом.
– Мистер Айрлэнд, - это уже был голос дворецкого. - Возвращаться в Менлаувер сейчас нет никакой возможности. Пойдемте в избушку и переждем непогоду.
Ветер становился сильнее, иногда завывая отчаянными, почти человеческими голосами. Деревья в лесу лишались своих драгоценностей: золото, янтарь, увялый изумруд некогда пышной листвы срывались безжалостными порывами и уносились в никому неведомом направлении. Я еще раз глянул на зверей. Они словно не хотели замечать неистовства пробудившейся стихии и продолжали сидеть на своих местах. У волка наконец сдуло с головы его изящную шляпу.
Тут поляна дрогнула. На ней впервые раздался грубый глас медведя:
– Ветер… ветер меняет погоду, а также настроение, - он не обращался ни к кому лично, но показалось, что реплика была адресована мне.
И я сразу почувствовал резкую перемену в их взглядах. Там, глубоко в зрачках, снова зажегся огонек хищников: самый холодный и в то же время самый жгучий.
– Пойдемте отсюда! Пойдемте! - я подтрунивал Тома и Голбинса поскорее покинуть общество этих странных созданий. - Мы переждем дождь в избушке, а после вернемся в Менлаувер.
– Извините, сэр, но Менлаувера уже нет… - Голбинс вдруг ошарашил меня столь диковатой новостью.
– Как так?
– Сегодня утром было землетрясение, все разрушено до основания. Разрушена и миссис Хофрайт, я подобрал ее обломки.
После этих слов он залез в сумку, достал оттуда оставшиеся бутерброды, а также окровавленную голову миссис Хофрайт. Она смотрела в небо стеклянными глазами и что-то шептала. Я еле различил знакомые слова: "Господь прибежище мое в род и род…".
– Мы ей ничем уже не поможем, - печально констатировал Том. - Она сломана. Голбинс, выкиньте эту голову.
Ветер уже ревел как бешеный, с неба капнули первые слезы богов. Очевидно, надвигается самый настоящий ливень.
– А кстати, где Винд? - спросил я.
– Его распяли за грехи всех лошадей, - ответил Голбинс. - Но пойдемте в избушку, у меня в сумке еще есть что перекусить.
Тут я увидел вдалеке своего верного Винда. Он был распят меж двух деревьев, в голени ног, возле копыт, кто-то вбил железные колья. Кажется, он был еще жив: хвост подергивался, тело билось в судорогах. Голбинс хотел еще что-то произнести, но лишь пронзительно вскрикнул. Я обернулся и стал свидетелем любопытной картины. Томас вонзил длинный нож в горло моего дворецкого. Видя, что тот еще пытается вырваться, он снял с пояса старинный разбойничий палаш и одним ударом отрубил ему голову. Потом Томас достал чистый белый платок и принялся вытирать свою одежду, запачканную каплями крови.
– Зачем ты его убил?
– В его сумке осталось только два бутерброда. На троих не хватило бы.
– А-а… - понимающе протянул я и кивнул. - Вообще-то зря ты это сделал, он был неплохим слугой.
Потом начало твориться что-то уж совсем странное, очередные эпатажи свихнувшейся матушки-природы. Она сегодня была явно не в себе. Том вдруг стал уменьшаться в размерах, превратившись в настоящего лилипута, а вскоре вообще достиг роста дюймовочки. Он пытался вскарабкаться не ветку кустарника, но постоянно срывался и падал на траву. Я услышал его писклявый голосок:
– Майкл, я попал в страну великанов, спаси меня отсюда!
Я решил раздавить Томаса сапогом и размазать его по траве. Теперь оба бутерброда достанутся мне. Тут с неба вместо дождя полетели монеты достоинством в десять пенсов, и в несколько мгновений вся поверхность, насколько можно было ее объять взором, превратилась в россыпь этих монет.
Да это ж целое состояние!
Забыв обо всем на свете, я принялся жадно набивать свои карманы, благодаря богов, в которых не верил, и демонов, в которых, увы, пришлось все-таки поверить, за такую щедрость. Но далее перед глазами поплыл туман, поедающий звуки, краски и контуры всех вещей. Все вокруг медленно-медленно перемешивалось в однородную массу - квинтэссенцию минувшего наваждения…
Затем - полнейший мрак…
Секунда полного бесчувствия…
Ощущение чего-то твердого под спиной…
…то был мрак реальный и вполне осязаемый. Я обнаружил, что лежу на жестких нарах и смотрю в эпицентр пустоты. Вокруг - идеальная темнота, без дефектов света, без тревожащих ее звуков. Чувствовался пронизывающий холод, хотя одеяло плотно облегало меня со всех сторон. В этом странном сне я даже ни разу не повернулся на бок, от чего мышцы спины слегка свело.
– Ну и чертовщина! - с этой мыслью я зажег спичку и посветил на часы. Еще только пол второго ночи. Зенит тьмы.
Холод действовал угнетающе, окончательно угробляя и без того паршивое настроение. Пришлось вставать, зажигать свечу и ворошить обленившуюся печь. Она почти потухла, красные угольки чуть тлели в ее нутрище. Когда же языки свежего пламени с шипением и треском заиграли перед моими глазами, на душе стало немного веселей. Я снова лег на нары, пытаясь заснуть. Пусть мне снова привидится дождь из золотых монет, только не эта скучная темнота… За стенами хижины принялся разгуливать ветер, а блаженное забвение так и не наступало.
Раздался внезапный удар в дверь. Один-единственный, словно что-то там упало. Слух, повинуясь отработанному рефлексу, резко обострился, сердце учащенно забилось, я стал вслушиваться в каждый наружный шорох. Но нарастающий вой ветра путал всякие звуки, подчиняя их своей власти. Встревоженный ум сразу перебрал несколько вариантов. Упала сломанная ветка? Или дверь посильнее прихлопнуло ветром? А может, это просто треснуло в печи?.. Я поднялся, чтобы лишний раз убедиться, что дверь закрыта на засов. Так оно и есть. Скупая светом свеча небрежно, как бы штрихами, рисовала контуры моего маленького убежища.
Я попытался успокоить себя беспечным зевком, но вирус тревоги уже бродил по душе. Страх, кажется, скоро станет моей хронической болезнью. Через какое-то время… (черт, зачем я вообще сунулся в эту берлогу!) мне почудилось, померещилось или показалось, что за хижиной кто-то скребется.
Крысы? Мыши? Бурундуки? Маленькие гномы-боровики?
Тьфу, черт! Да странное ли дело, чтобы в лесу кто-то скребся?! У меня уже наступала аллергия на все, что способно издавать звуки, какие бы то ни было.