Случалось, он пробивал "пожалуйста" вместе с талончиком: одни специально – если они чем-то не нравились, вторые по забывчивости, особенно если он отвлекался, погруженный в свои мысли – со временем всё реже попадались оригинальные вещи у компостера, – и на просьбу "пробейте пожалуйста", пробивал это самое "пожалуйста", то есть поступал буквально просьбе, – продолжая держать в руках талончик. Или вбрасывал "пожалуйста" в кассу – на тех маршрутах, где они сохранились – и смотрел жалостливыми глазами, как оно проворачивается, розовое, хрустящее, под лопатками резиновой ленты, пока не увлекается в монетосборник. Он знал, что, попадая под град монет, встряхиваясь на ухабах дороги, "пожалуйста" к концу рейса сотрётся чуть ли не в труху, и не будет больше ни на что годно.
Потом, когда у него скопился целый ворох троллейбусных "спасибо" и "пожалуйста", до него дошло, что их можно собирать не только в общественном транспорте, но и в других местах, благодаря чему коллекция значительно расширилась. Вообще-то транспортные "пожалуйста" и "спасибо" ему не очень нравились – их разве что было много, а так они были слишком уж легковесными – почти такими же, как и талончики или билеты. Вот разве что если кто-то по ошибке отдаст другое… скажем, ателейное (или ательёвое?) – пришёл человек в ателье за костюмом, уже и "спасибо" приготовил, зажал в руке, а оказалось, что костюм ещё не сшили. Вот "спасибо" и не пригодилось в ателье. И пошёл человек без костюма, держа в руке "спасибо". Зашёл в троллейбус, передал талончик на компостер и когда получал его обратно, отдал пробившему "спасибо". Но такое, разумеется, случалось не часто.
Однажды произошёл случай, глубоко возмутивший нашего коллекционера: ворвался в троллейбус какой-то взлохмаченный парень и протянул талон с нелепым "пробей-ка". Он тогда мстительно оторвал "-ка", пробил "пробей" и вручил оторопевшему парню.
Он так долго собирал "пожалуйста" и "спасибо", что теперь прекрасно в них разбирался. Вечерами сидел за столом, на котором всегда раскладывал коллекцию и перебирал новые экземпляры. Вот это – жёваное и измятое, явно цедилось сквозь зубы, да к тому же жёлтые и прокуренные. И от этого на "пожалуйста" остались длинные следы и неприятный запах. Придётся его, пожалуй, основательно почистить скипидаром, иначе таким его никто не возьмёт, или покосятся с осуждением…
Он не любил и не брал монстров типа "большое спасибо", "огромное спасибо", или даже "преогромное спасибо" – само "спасибо" болталось на них, как хвост на слоне, а вот чем было всё остальное – неизвестно. Пузырь, просто пузырь, занимающий место – никакой тяжести, весомости.
Попадались ему и обычные легковесные "спасибо", но с ними он научился обращаться – он их склеивал. Склеивал друг с другом для увеличения веса, причём так навострился, что никто ни разу не заметил места склейки, да и расклеиваться они не расклеивались. Он давно понял, что бывают ситуации, когда хорошее весомое "пожалуйста" может очень даже здорово помочь.
Для пополнения коллекции – в частности, для более успешного получения новых "пожалуйста" – он придумал множество уловок. Например, такую: на улице, обращаясь к прохожему – якобы с какой-то просьбой, вроде "который час?" или "как пройти?" – он предварительно говорил: "скажите: "пожалуйста"…", причём говорил так, что у него звучало как "скажите пожалуйста", т. е. "пожалуйста" в его речах было не настоящим "пожалуйста", а всего лишь словом – не все люди могут хорошо различать настоящее "пожалуйста" от такого же простого слова. Ничего не подозревавший человек говорил "пожалуйста" и тогда он тут же забирал его. А дальше спрашивал какую-нибудь мелочь, ерунду, или же молол такую чушь, что человеку было неудобно принимать от него "спасибо" и, таким образом, он экономил ещё и "спасибо".
К сожалению, не все знали, что после "скажите пожалуйста" надо говорить "пожалуйста", многие говорили "да?", а зачем ему было нужно "да"? "Да" он выбрасывал сразу.
"Вот если бы всех людей научить правилам вежливости! – мечтал он. – Сколько б тогда "пожалуйста" и "спасибо" у меня накопилось! Все бы говорили мне "пожалуйста" и "спасибо", а я бы – никому!"
Но, разумеется, так просто ни "спасибо", ни "пожалуйста" ему не давали, за них приходилось и работать – чтобы получить нечто более весомое, чем транспортное "спасибо" – то старушку через дорогу перевести, то в очереди за кого-то из сотрудников постоять, то втащить что-нибудь тяжёлое на девятый этаж без лифта, гвоздь загнуть… да мало ли дел для человека может отыскаться, если он их сам ищет?
Однако он любил, чтобы его просили – ведь только таким способом он мог получить "пожалуйста", да и не одно. "Эх, работал бы я в сфере услуг! – думал он. – Или хотя бы сантехником. Вот было бы хорошо!" Но он хорошо знал, что в любой профессии есть как свои плюсы, так и минусы.
Когда его о чем-то просили, он всегда соблюдал чувство меры, не заставлял долго просить, – чтобы просившему не надоело и "пожалуйста" вышли повесомее, – иначе они сильно теряли и в весе и искренности. "Вот уж действительно: потеряешь в количестве – приобретёшь в качестве, – думал он, сжимая в руках очередное "спасибо" и два "пожалуйста", которые получил перед этим, – вчера были три "пожалуйста", а весили гораздо меньше…"
Квартира его походила на огромный склад "пожалуйста" и "спасибо". Стоило задеть, скажем, картину, как на голову сразу падало тяжеловесное "спасибо".
В его коллекции были и уникальные экземпляры: например, двойное "спасибо-спасибо" и даже тройное "спасибо-спасибо-спасибо". Двойные и тройные "пожалуйста" встречаются всё же значительно чаще, хотя и бывают при этом покрыты лёгким налётом иронии, которая, однако, не очищается даже патентованными пятновыводителями.
Он складывал коллекцию, группируя по тональностям и эмоциональным оттенкам и окраскам. Так, в одном ящике лежали иронические "спасибо", в другом – иронические "пожалуйста". Были также и чуть ли не угрожающие "спасибо", причём с довеском типа "ну, спасибо, удружил". Одно высокомерное "пожалуйста", брошенное ему в полированных коридорах, пришлось даже распилить надвое и поставить на петлях, иначе в квартире оно не вмещалось, упираясь в потолок. Хорошо ещё, что он было без "голубчика". С "голубчиком" ему попадались раньше, и все приходилось выбрасывать – уж очень скоро "голубчик" протухал, а вслед за ним протухало и само "пожалуйста".
Между тем начал он замечать – по прошествии какого-то времени, – что с коллекцией творится что-то неладное: появился запах, завелась моль… "Всё это потому, что я брал без разбора, особенно поначалу, – размышлял он, выгребая полный совок гнили, – вот и попались недоброкачественные "пожалуйста" и "спасибо". Надо впредь быть внимательнее… Не пересыпать ли нафталином?" Но он представил, каково будет людям принимать от него пронафталиненное "пожалуйста"… – и отказался от этой мысли.
Теперь он более тщательно рассматривал всё попадающее ему в руки и неподходящие – неискренние – возвращал сразу. А однажды ему встретилось фальшивое "пожалуйста". Он долго вертел его в руках, как диковинку, и не знал, возвращать, или нет. Потом всё же решил взять, но поместить в раздел курьёзов.
Были у него и импортные вещи: два "мерси", одно "силь ву пле" и неведомо как затесавшееся "хау ду ю ду". Впрочем, он не знал английского, и потому ему простительно. Иностранные, хоть и без фирменных этикеток, он хранил отдельно – на всякий случай, чтобы наших не попортили. Использовать их он всё равно не мог, на обмен тоже не годились, ну а так – друзьям показать – почему бы и не оставить?
"Может, заняться обменом, что ли? – иногда подумывал он. – Завести переписку с заграницей… Ну, и что мне это даст? Там ведь всё точно такое же: вежливо-равнодушные, искренние, презрительные… Содержание такое же, разве что форма иная. Посмотреть любопытно, а пользоваться нельзя. Нет, некоторые, конечно, пользуются, – он вспомнил, как выбросил несколько случайно попавших к нему небольших "пардонов", скроенных на отечественный лад, и усмехнулся. "Вот же была охота кому-то заниматься, – подумал он, – лишь бы материал переводить. А качество не то. Души за ним нет, за этим "пардоном". Свои-то, правда, тоже такие встречаются…"
Так или иначе, а продолжал он собирать только отечественные "спасибо" и "пожалуйста". Только начал замечать в последнее время, что очень уж редко они стали попадаться. Неужели так много коллекционеров развелось?
Кто казнит палача?
– Встать, суд идёт! – за многие столетия старинная формула судебной практики не изменилась. Даже теперь, в XXXIII веке. Но это был последний суд на Земле,
– Мы собрались здесь, – сказал председатель, – на наше последнее судебное заседание, чтобы определить судьбу последнего преступника в мире…
– Я не преступник! – рванулся с места подсудимый. – Я – Палач!
– Нет, ты преступник, – ласково возразил председатель. – Ты был Палачом, верно, мы сами избрали тебя на этот пост, но вспомни – по твоему собственному согласию. Ты сам захотел стать Палачом.
– Да! Потому что верил вам, потому что считал, что так нужно для всех, для всего мира. Кто-то всё равно должен был стать Палачом, чтобы уничтожить оставшихся преступников.