Девушки окружили Иннашаггу, стали облачать её в изящно расшитое субату, натягивать на ноги сандалии и расчёсывать волосы. Две из них принесли корыто с водой. Гильгамеш устроился на табурете, прикрыл глаза и заговорил, мечтательно покачивая головой:
-- Понимаешь, что-то разбудило меня сегодня. Как будто некий глас сказал мне: "Просыпайся, Гильгамеш, выйди на крышу. Там ты увидишь волшебство". Я поднялся и увидел...
-- Что? - спросила супруга.
-- Знак, - коротко ответил вождь.
-- Знак?
-- Да, знак. Доброе предзнаменование.
-- Для кого?
-- Для нас с тобой. Для города. Для всех людей.
Иннашагга засмеялась.
-- Почему ты смеёшься? - удивился Гильгамеш.
-- Ты смешно рассказываешь.
Вождь нахмурился, но тут же уголки его глаз пошли весёлыми морщинами, и он расхохотался.
-- Да, сегодня мы будет радоваться. Пусть повара приготовят праздничную трапезу. Пусть музыканты играют счастливый гимн. Пусть пляшут танцовщицы. Пусть весь город знает, что я упоён наслаждением.
Иннашагга с радостным изумлением смотрела на него.
-- Никогда ещё я не видела тебя в таком ликовании, Гильгамеш. Душа моя радуется, глядя на тебя, но рассудок тщетно пытается уяснить причину такого счастья.
Вождь загадочно улыбнулся.
-- Долго вы ещё будете возиться? - крикнул он рабыням.
-- Ты слишком нетерпелив, - вступилась за служанок Иннашагга.- Подожди ещё немного.
Вождь стремительно приблизился к ней, схватил за тёплые ладони.
-- Я не хочу ждать, - страстно промолвил он, выдёргивая Иннашаггу из ложа. - Ты должна увидеть это немедленно, сейчас.
-- Стой, безумный! - воскликнула она с весёлым испугом. - Мне надо омыть лицо.
-- Потом, потом. Ты омоешь его в водах вечного Евфрата.
Увлекая её за собой, он выбежал в коридор и помчался по лестнице. Они бежали всё выше и выше, пока Иннашагга не взмолилась:
-- Давай умерим ход. Мне не по силам такая гонка.
Гильгамеш без слов подхватил жену на руки и вынес на крышу.
-- Закрой глаза, - попросил он, ставя супругу на ноги.
Она послушно опустила веки. Гильгамеша взял её за мягкую ладонь и подвёл к краю.
-- Теперь открой.
Она разомкнула очи и ахнула от восхищения. Перед нею расстилалось огромное озеро. Волны, лениво перекатываясь через отмели, сверкали в утреннем солнце тысячами весёлых блёсток. Птицы стелились в полёте над быстрым потоком, выхватывая из воды трепещущую рыбу. Свежайший ветер серебрил поверхность реки, надувал запахи водорослей и тины. Между торчащими там и сям островками сновали деревенские лодчонки. Слышались голоса людей и резкие крики чирков. Грязный поток, огибая город с двух сторон, нёс в себе множество мусора, песка, ила. На отмелях покачивались застрявшие брёвна, к ним лепились вырванные с корнем кусты, размокшими бурдюками проплывали трупы собак и кур.
-- Половодье, - произнесла Иннашагга.
-- Половодье, - подтвердил Гильгамеш, не сводя глаз с разгулявшейся стихии. - Ты чувствуешь, любимая? Это - знак. Боги посылают нам знамение.
-- Знамение? - недоумённо повторила она. - Евфрат каждый год выходит из берегов.
-- Суть не в этом. Наводнение - это намёк. Неужели не видишь ты, что оно пришло раньше времени? Боги показывают, что им угоден наш союз. Они наделяют урукцев водой, дабы даровать им обильный урожай. Инанна, мать плодородия, благоволит нам. Понимаешь ли ты это, жена моя? Наше потомство будет править здесь, осенённое божественной благодатью, покуда существует страна черноголовых.
Гильгамеш разволновался, ноздри его расширились, вдыхая свежий воздух, глаза затуманились. Казалось, он уже видел перед собой мощные твердыни Урука, бесконечные вереницы рабов и ровные шеренги воинов, повторявших в едином порыве: "Гильгамеш! Гильгамеш!". Заметив этот взгляд, Иннашагга вострепетала. Муж представился ей боговдохновенным героем, идущим с высоко поднятой головой к великой цели.
-- Ты видишь Инанну? - прошептала она.
-- Вижу, - зачарованно ответил Гильгамеш.
-- Она смотрит на нас?
-- Она смотрит на город. Она счастлива.
-- А ты счастлив?
-- Я иду за своей богиней. В этом моё счастье.
Иннашагга отвернулась, лицо её потемнело. Она стала молча наблюдать за рекой, пока что-то не привлекло её внимания. Она присмотрелась и вскрикнула.
-- Что случилось? - спросил Гильгамеш, с трудом пробуждаясь от грёз.
Не говоря ни слова, жена вытянула руку. Гильгамеш проследил за её жестом и отпрянул. Невдалеке проплывало несколько человеческих тел. Чёрные полусгнившие лица их скалились на мир несводимой усмешкой смерти. Изъеденные червями руки бессильно покачивались на волнах, поблёскивая белыми костяшками пальцев. Раскисшие лохмотья кусками сползали с покойников, обнажая разложившиеся, набухшие от воды внутренности.
-- О, боги, - пролепетала Иннашагга. - Наверное, их вынесло из могил.
Гильгамеш не ответил. Потрясённый, он молча взирал, как течение увлекает тела всё дальше и дальше, играя с ними, словно с тряпичными куклами. Вдруг он вцепился пальцами в запястье жены.
-- Гляди! Неужели это Бирхутурре?
-- Где? - поразилась она.
-- Да вон же, у стены.
Иннашагга присмотрелась и увидела ещё один труп, качавшийся у подножия Дома неба. Истлевший лик его невозможно было узнать, но боевая накидка с медными бляхами указывала на высокое воинское положение умершего.
-- Да-да, - севшим голосом выдавил Гильгамеш. - Это он, герой Бирхутурре. Я распознаю его даже в мире теней.
-- Как ты можешь утверждать это? - возразила Иннашагга, желая успокоить мужа. - Это может быть кто угодно.
-- Я знаю, это он. Мой верный Бирхутурре, отдавший жизнь за величие Инанны. И после смерти ему нет упокоения...
Иннашагга с тревогой взглянула на мужа.
-- Давай уйдём отсюда.
-- Нет! Я хочу посмотреть. Хочу увидеть...
-- Что?
-- Образ смерти. Что будет с нами, когда мы умрём.
Супруга поморщилась.
-- Тогда позволь, Гильгамеш, я покину тебя. Мне не хочется это видеть.
Она ушла с крыши, а вождь ещё некоторое время стоял, впившись глазами в труп воина. Течение постепенно сносило его, и когда тело совсем исчезло за стеной, Гильгамеш бросился к лестнице. Перепрыгивая через две ступеньки, он скатился во двор, подбежал к воротам и с силой выбил засов из калитки. Стражники, дремавшие под навесом, встрепенулись, подскочили, протирая глаза.
-- Сонные мухи, - с презрением бросил Гильгамеш, глядя на их заспанные физиономии.
Он распахнул ногой дверь и вышел за ворота.
До стены пришлось добираться закоулками. Надо было обогнуть необъятную кучу мешков со строительным хламом, сваленных недалеко от пристани. Проклиная на чём свет стоит всех камнетёсов и кирпичников мира, Гильгамеш пустился в обходной путь, углубившись в лабиринт урукских улочек. Просыпающиеся горожане с удивлением взирали на багрового от гнева вожда, который метался вдоль домов и взрёвывал от досады. Никто не отваживался помочь ему, люди сидели в жилищах и молили богов защитить их от ярости повелителя.
Наконец, он достиг заветного места. Остановившись на мгновение, перевёл дух, затем по каменным ступенькам устремился наверх. Одинокий стражник испуганно замер, увидев, как неизвестный человек вихрем выскочил на стену и, подбежав к парапету, перегнулся вниз. Воин потоптался в нерешительности, затем подошёл поближе.
-- Сюда нельзя, - строго сказал он. - Спускайся или я отведу тебя к судье.
-- Что-что? - грозно вопросил вождь, выпрямляясь.
-- Г-господин? - пролепетал растерявшийся стражник.
-- Занимайся-ка своим делом и не лезь, куда тебя не просят, презренный смертный, - посоветовал он. Затем подумал о чём-то и спросил. - У тебя есть лук и стрелы?
-- Нет, господин, - вымолвил воин.
Гильгамеш досадливо сжал губы и вновь перевесился через барьер.
Труп он заметил быстро. Течение прибило его к стене, и тело раскачивалось там, ударяясь черепом о камни. Вокруг него вспучилась пена, собрался разный мусор, а сверху уже кружили падальщики, готовясь полакомиться подгнившим мясом.
Гильгамеш затаил дыхание, вглядываясь в почерневшие черты покойника. Сомнений не оставалось - это был Бирхутурре. Даже сейчас на нём ещё можно было различить ужасные раны, нанесённые людьми Акки. Всматриваясь в колеблющийся на волнах труп, Гильгамеш угадывал знакомые очертания лица, узнавал одежду, в которую рабы облачили военачальника перед погребением. Невольно слёзы навернулись на его глаза. Он закрыл лицо руками, чтобы не видеть кошмарного зрелища, но оно отпечаталось в памяти несмываемым образом и давило на сознание неискоренимым чувством вины. Преодолев себя, Гильгамеш ещё раз бросил взгляд на мёртвого военачальника. Стервятники уже приступили к своей страшной трапезе - деловито бродя по истерзанному телу, они ковырялись в нём клювами и дрались за самые лакомые куски. Не в силах смотреть на это отвратительное действо, вождь схватил оказавшийся под рукой камень и запустил им в мерзких птиц. Бросок был удачен. Одному из падальщиков он проломил голову, другие, обиженно вереща, улетели.