- И ничего такого не стряслось? Обошлось без последствий?
Сигнальщик постучал мне по руке указательным пальцем, всякий раз сопровождая прикосновение многозначительным кивком:
- В тот самый день я заметил в окне поезда, выходившего из туннеля, какую-то суматоху: чьи-то головы, руки, кто-то чем-то размахивал. Я успел подать сигнал машинисту - и остановить поезд. Он выпустил пар, повернул кран тормоза, но состав по инерции проехал вперед еще на полторы сотни ярдов, если не больше. Я ринулся вдогонку и на бегу услышал жуткие крики и рыдания. В одном из вагонов внезапно скончалась молодая красивая девушка: тело принесли ко мне в будку и положили вот тут, на полу, между вами и мной.
Я невольно отодвинулся в сторону вместе со стулом и перевел взгляд с половиц на сигнальщика.
- Да-да, сэр. Именно так. Все в точности так и произошло, как я вам рассказал.
Я не находил слов: добавить было нечего, во рту пересохло. Рассказ сигнальщика подхватил протяжный и жалобный плач ветра в телеграфных проводах.
- Вот так, сэр, - снова заговорил сигнальщик, - судите сами, насколько все это выбило меня из колеи. Призрак вернулся неделю тому назад. С тех пор он тут нет-нет да и появится.
- У семафора?
- Когда горит красный свет.
- И как себя ведет?
Сигнальщик с еще более отчаянной и красноречивой жестикуляцией повторил прежнюю немую пантомиму: "Ради бога, прочь с дороги!"
- Теперь нет мне ни сна, ни покоя. Призрак в мучительном отчаянии - минута за минутой - взывает ко мне: "Там, внизу! Берегись, берегись!" Стоит и машет мне. Звонит в звонок…
- А звонил он, - ухватился я за эту зацепку, - вчера вечером, когда я был у вас и вы ходили к двери?
- Звонил дважды.
- Вот видите, - заметил я, - как воображение сбивает вас с толку. Звонок был у меня перед глазами, уши у меня не заложены - и, ей-же-ей, НИКАКИХ звонков в те моменты не раздавалось. До и после - тоже, кроме тех звонков вполне естественного происхождения, когда вас вызывали со станции.
Сигнальщик покачал головой:
- Я на этот счет сроду не ошибался, сэр. Звонок призрака со служебным пока ни разу не путал. Когда звонит призрак, звонок совсем по-особому, странно вибрирует - и я вовсе не утверждал, будто эта вибрация заметна глазу. Неудивительно, что вы ничего не слышали. Зато я слышал.
- И когда вы выглянули за дверь, вам померещился призрак?
- Он БЫЛ там.
- Оба раза?
- Оба раза, - твердо заявил сигнальщик.
- Вы не подойдете сейчас к двери со мной - посмотрим вместе?
Сигнальщик покусал губы, словно борясь с собой, но поднялся с места. Я открыл дверь и шагнул на ступеньку, тогда как он задержался у косяка. Горел красный сигнал: "Путь закрыт". Мрачно темнел вход в туннель. Узкий проход ограждали высокие стены из влажного камня. На небе сияли звезды.
- Вы его видите? - спросил я, пристально изучая лицо сигнальщика. Взгляд его казался напряженным и сосредоточенным, но, наверное, таким же был и мой, когда я перевел глаза в ту же точку.
- Нет, не вижу. Его там нет.
- Согласен.
Мы вернулись в хижину, затворили дверь и уселись на прежние места. Я мысленно прикидывал, как бы получше воспользоваться этим удачным, если его так можно назвать, поворотом, но сигнальщик возобновил разговор совершенно будничным тоном, точно не произошло ничего примечательного, и я почувствовал себя обескураженным.
- Теперь, сэр, думаю, вы вполне уяснили суть дела: меня терзает мучительный вопрос - чего он хочет, этот призрак?
Я ответил, что, пожалуй, не совсем улавливаю, в чем, собственно, суть.
- О чем он предупреждает? - задумчиво продолжал сигнальщик, глядя на огонь и лишь изредка оборачиваясь ко мне. - В чем заключается опасность? Откуда она исходит? Где-то на линии таится угроза. Случится какое-то страшное бедствие. После всего происшедшего сейчас, в третий раз, сомневаться в этом не приходится. Но пока для меня это жестокое наваждение. Что мне делать? - Он вытащил из кармана носовой платок и стер капли пота с разгоряченного лба. - Телеграфировать об опасности в одну или другую сторону линии или же сразу в обе никаких оснований нет. - Сигнальщик обтер платком ладони. - Пользы это не принесет, а у меня будут неприятности. Меня сочтут помешанным. Выйдет вот что. Сообщение: "Опасность на линии. Примите меры". Ответ: "Какая опасность? Где именно?" Сообщение: "Неизвестно. Но, ради бога, будьте начеку!" Меня уволят. А как же иначе?
На его душевные терзания тяжко было смотреть. Бедняга невыносимо страдал из-за своей добросовестности, не в силах противостоять непонятной угрозе, которой подвергались чужие жизни.
- Когда призрак впервые явился под красным семафором, - сигнальщик, отведя назад свои черные волосы, в лихорадочном волнении принялся потирать виски, - почему он не сообщил мне, где должна произойти авария, если ее нельзя избежать? Почему не сообщил мне, каким образом ее предотвратить - если возможно предотвратить? А когда явился снова, закрыв лицо, почему бы вместо того прямо не оповестить: "Девушка умрет. Нельзя отпускать ее из дома"? Если, явившись вот так дважды, призрак преследовал единственную цель - показать, что его предупреждения сбываются, и подготовить меня к третьему визиту, почему бы прямо не поставить меня в известность уже сейчас? А кто я такой, Господи? Простой сигнальщик на этой богом забытой станции! Почему бы ему не явиться лицу влиятельному - кому все поверят, кого послушаются?
Видя беднягу в таком состоянии, я уяснил, что и ради его собственного блага, и во имя общественной безопасности единственное, чем я могу ему помочь, - это его успокоить. Посему, не касаясь более вопроса о реальной или сверхъестественной природе случившегося, я постарался внушить ему, что любому добросовестному служащему необходимо держать себя в здравии и, если зловещий феномен ему непонятен, пусть утешает себя тем, что назубок знает свой долг. В этом я преуспел значительно больше, нежели в попытках убедить его в иллюзорности им виденного. Сигнальщик успокоился, внимание его переключилось на его ночные обязанности, и в третьем часу я с ним расстался. Я предлагал задержаться до утра, но он и слышать об этом не желал.
Взбираясь по тропе вверх, я не раз и не два оглядывался на красный семафор - и оглядывался с беспокойством; я подумал, что мне вряд ли мирно спалось бы от его соседства, - все это так, не скрою. Крайне угнетали меня и мысли о двух несчастных случаях подряд и о мертвой девушке. Не стану умалчивать и об этом.
Но более всего мучил меня вопрос, как я должен действовать, будучи посвященным во все эти неизвестные прочим обстоятельства? Я удостоверился воочию в полной разумности, неусыпной бдительности, редком усердии и пунктуальности сигнальщика, но сколь долго он сумеет сохранять в себе эти качества - при этаком-то душевном разладе? Должность у него незначительная, однако в высшей степени ответственная, и решился бы, к примеру, я сам с риском для жизни положиться на его способность нести службу с прежней неукоснительностью?
Тем не менее я чувствовал, что обратиться к начальству железнодорожной компании - через голову сигнальщика, не посовещавшись с ним и не выработав компромисса, - будет в известном смысле предательством; в итоге я собрался предложить ему (пока что сохраняя все в полной тайне) совместно отправиться за советом к наиболее опытному из практиковавших в данной местности медиков. По словам сигнальщика, через день расписание у него будет таким же: он освободится спустя час-другой после рассвета, а заступит на дежурство вскоре после захода солнца. В соответствии с этим мы и условились о моем визите.
Вечер того дня выдался на славу, и я вышел пораньше, чтобы им насладиться. Когда я брел по полевой тропе близ верхушки откоса, солнце еще не село. Растяну-ка свою прогулку еще на часик, подумалось мне: полчаса туда и полчаса обратно - и как раз подойдет время явиться в будку сигнальщика.
Прежде чем продолжить прогулку, я приблизился к краю откоса и машинально бросил взгляд вниз с того самого места, откуда увидел сигнальщика впервые. Не подыщу слов для описания своего ужаса: у самого входа в туннель маячила человеческая фигура - левым рукавом она заслоняла глаза, а правой рукой неистово размахивала в воздухе.
Мое оцепенение длилось недолго: это и в самом деле был человек, а чуть поодаль толпились другие люди, к которым он и обращал свой жест. Красный фонарь семафора не горел. Вблизи его опоры - что было для меня новостью - из деревянных кольев и брезента соорудили низкий шалашик, размерами не больше балдахина над кроватью.
Не в силах побороть дурного предчувствия (я запоздало упрекал себя в том, что оставил сигнальщика одного, не поручил никому за ним присмотреть и проследить за его действиями - из-за этого, быть может, и случилось несчастье), я опрометью сбежал по извилистой тропе.
- Что случилось? - выдохнул я.
- Утром погиб сигнальщик, сэр.
- Дежурный из этой будки?
- Именно, сэр.
- Тот самый, мой знакомый?
- Если знакомый, сэр, то вы его узнаете, - произнес человек, отвечавший мне за всех остальных, и, скорбно обнажив голову, приподнял край брезента. - Лицо у него ничуть не пострадало.
- Но как же это случилось, как случилось? - твердил я, поочередно обращаясь к собравшимся, когда брезент вернули на место.
- Его сбил паровоз, сэр. В Англии не сыскать было человека, который лучше знал бы свое дело. Но он почему-то не отошел на изгибе от наружного рельса. Случилось это средь бела дня. Сигнальщик зажег семафор, в руке у него был фонарь. Когда паровоз показался из туннеля, он стоял спиной к нему, и паровоз на него наехал. Вел состав вот этот машинист: он нам сейчас показывал, как все это произошло. Покажи еще раз джентльмену, Том.