Услышав его голос, они ускорили шаг. Они зарежут его! Искромсают на части! Взобравшись на перила, Тэй спрыгнул в болото. Затхлая вода сомкнулась над его головой. Что-то тянуло его вниз. Он открыл глаза, пытаясь сориентироваться. Водоросли обвили его ноги. Внизу было илистое дно, наверху тьма. Бесформенная голая женщина плыла к нему навстречу, раскинув руки. У нее не было определенного возраста. Большие груди, вскормившие не одного ребенка, свисали к животу. Она обняла Тэя, прижимая его голову к своей груди. Он слышал, как бьется сердце. Десятки нежных рук ласкали его. Их нежность заставила его сделать вдох, наполняя легкие затхлой водой. Последний вдох Тэя.
11
Маккол открыл глаза, проклиная себя за то, что вчера так сильно напился. Яркое солнце ослепило его. Он лежал на деревянном кресте лицом вниз. Его руки, ноги и шея были привязаны к этому кресту. Рядом с ним стоял Джаруд, щедро поливая его голову холодной водой, заставляя очнуться.
– Что происходит?! – Маккол попытался освободиться от пут.
– Успокойся, – Джаруд похлопал его по щеке. – Девочки тоже хотят поиграть.
Две женщины, две ошибки анатомии, подошли к нему.
– Твоя спина, ковбой, – сказала одна из них, разглядывая большую татуировку на его коже.
– Джони рассказывал нам о ней, – сказала та, у которой было три груди. – Она нравилась ему. Ты знаешь?
– Какого черта! – Маккол снова попытался освободиться.
– Нам нужен только рисунок. На память. А потом, возможно, ты станешь одним из нас.
Джаруд освободил Макколу левую руку и вложил в нее нож.
– Когда боль будет невозможно терпеть, убей себя, – сказал он ему, приставив острие к его груди.
Маккол ничего не мог сделать. Только ждать, сжимая в мокрой ладони рукоять ножа.
– Пожалуйста, – взмолился он, пытаясь отыскать в толпе сочувствующих, но их не было. – Кэрис!
Ее взгляд был холодным. Таким же, как и глаза остальных женщин этой деревни. Тарлона была в каждой из них. И каждая из них была в Тарлоне. На их лицах не дрогнул ни один мускул. Мольбы Маккола не разжалобили их. Он был один. Он был чужак. Его крик утонул где-то в болотах. Дрожащая рука так и не смогла вонзить нож в собственное сердце. Даже когда с его спины срезали часть кожи, даже когда мухи отложили в его плоть свои личинки, а москиты принялись сосать из него кровь – он не смог лишить себя жизни.
Несколько дней он лежал привязанный к кресту где-то среди болот и надеялся на спасение. А личинок, облюбовавших его свежую плоть, становилось все больше.
История третья (Вакуум)
1
Она не думала, что идет в будущее, не верила, что когда откроет глаза, увидит крылатых ангелов, она просто шла в темноту, перешагивая через грань, за которой нет ничего. Сделанная петля как нельзя лучше сдавила шею, в ушах загудело. Ступни вытянулись в поисках опоры. Она сжала кулаки, слюна заструилась по подбородку. Темные круги застлали глаза. Тело еще раз судорожно вздрогнуло и обмякло.
2
Она умерла. Ушла из мира, в котором не могла больше оставаться. Открыла дверь и вырвалась на свободу, пусть даже и такой ценой… Но свобода была не долгой. Она поняла, что возвращается, вновь ощутив тяжесть век и боль в горле. Прорвавшийся сквозь ноздри воздух, разодрал слипшиеся легкие. Приступ рвоты сдавил желудок. Тронутая гниением пища, поглощенная ей еще до смерти, зловонными кусками вырвалась наружу. Налитый кровью взгляд уперся в канализационный свод. Где-то далеко гудели очистительные сооружения. Где-то там фильтровались испражнения тысяч людей. Не рай и не ад. Всего лишь мир, из которого она хотела уйти.
3
Никогда прежде она не чувствовала ничего подобного. Не было ни страхов, ни сомнений. Паутина в голове говорила ей куда идти и что делать. Кристальная прозрачность сути. Все остальное было второстепенным.
4
Редкие прохожие сторонились ее. Преследовавший ее запах мог напоминать лишь одно – смердящую вонь, разлагающейся плоти. Устремив взгляд на другую сторону улицы, она смотрела на рыжеволосого гинеколога. Он улыбался. Он шел на работу, и она шла следом за ним.
5
Дверь в кабинет была открыта. Гинеколог поливал цветы на подоконнике. Он не слышал ее шагов. Сильные руки мертвеца сдавили его плечи и бросили на гинекологический стул. Месяц назад она была на его месте. Месяц назад этот рыжий улыбчивый гинеколог высасывал вакуумом из ее тела ребенка. Теперь вакуум высасывал из него внутренности. Компрессор тихо работал, выплевывая в стеклянные сосуды окровавленные куски мяса. Месяц назад, она видела, как в один из этих сосудов компрессор выплюнул часть ее тела. Часть того, кто должен был стать ее ребенком.
– Боже мой! – шептал гинеколог. – Не надо. Не надо. Не надо.
Она тоже шептала. Тогда шептала.
6
Отец не рожденного ребенка был дома. Он мирно спал в своей кровати. Она помнила, как он улыбался, говоря, что договорился об аборте. Помнила, как дожидался ее возле больницы.
– Сама понимаешь, – говорил он.
– Да, – кивала она головой.
Она подошла к кровати и сдавила его горло.
– Уходи, – прошипела она его проснувшейся жене.
Женщина закивала и выбежала из дома.
– О боже! О боже! – звучал ее голос с улицы.
7
Паутина вздрогнула. Еще одна бабочка. Последняя.
8
Она пришла на городскую свалку. Здесь среди бытового мусора и медицинских отходов, она отыскала гниющий кусок мяса, который должен был стать ее ребенком. Она обняла его и прижала к груди. Теперь ее путь был окончен.
История четвертая (Три шага в пустоту)
Известное – ограничено, непознанное – бесконечно; в интеллектуальном плане мы находимся на крохотном островке посреди безграничного океана необъяснимых вещей.
Томас Генри Хаксли
Пролог
Нет. Мы не смогли построить сверхскоростные корабли, не смогли покорить далекие планеты. Нам оставались лишь теории. Измерить массу вселенной. Понять, что известное нам вещество составляет не более десяти процентов Галактики. Придумать неоткрытые частицы и Зеркальную вселенную. Придумать катализатор, способный соединить эти два мира. Научиться сохранять нейтроны памяти. Получить более тяжелое ядро вследствие взаимодействия с протонами зеркального мира. Победить быстрый распад. Создать термокамеру, способную соблюдать заданное снижение температуры. Воссоздать из одного единственного нейтрона памяти точную копию человека. Научиться регулировать процесс модуляции создания, искореняя болезни…
И люди захотели излечиться. Люди думали, что это второй шанс.
'Новая Надежда'.
Я был здесь с самого начала, став невольным свидетелем всего того, о чем не знали извне. Нюансы, о которых предусмотрительно умалчивалось. Я видел, как горели в термокамерах вновь образовавшиеся люди из-за просчетов в снижении синтезирующих температур. Из-за этих же просчетов, видел, как не успевал сформироваться кожный покров, и открывший глаза человек умирал, корчась от боли… Но самым страшным было смотреть в глаза тем, кто надеялся на второй шанс. Они верили, что у них все будет хорошо, а я знал, что для них уже все кончено. Хорошо будет для их копий, но не для них. Ученые пытались сохранить жизнь оригиналам, чей нейтрон был задействован в процессе образования, но это не приносило плодов. Люди умирали. Пять дней, десять и для каждого наступала смерть. Никто не знал точные цифры, даже я, в чьи обязанности входило подготовить человека к предстоящему и находиться с ним до последней его минуты. Люди верили, и я поддерживал в них эту веру, убивая тем самым веру внутри себя. Веру, что настанет день, и 'Новая Надежда' перестанет нуждаться в моих услугах, шагнет дальше по этой огромной лестнице, у начала которой мы стоим.
1
Олег открывает дверь в комнату отдыха и спрашивает, где Софи.
– Если не в комнате 13.10, то не знаю, – говорю я.
– Ты был с ней последним!
– Я зафиксировал ее смерть и ушел.
– Но ее там нет! – он загибает пальцы, перечисляя штрафные санкции. – Хочешь, чтобы вами занялись комиссары?
– Ты разговариваешь не с тем человеком.
Мы размениваем коридоры, идя к Покровскому.
– Что вы себе позволяете?! – переходит в нападение Олег.
Покровский спрашивает меня: 'Почему?. Я говорю, что выполнил свою работу. Приборы зафиксировали смерть. Я убедился в отсутствии пульса, выждал пять минут и покинул кабинет.
– Вот видите, – говорит Покровский Олегу, – Вы зря обвиняете этого человека в недостаточной квалификации. Здесь нет его вины.
– Мне не нужны объяснения! – кричит Олег. Я продолжаю слушать, но уже почти ничего не понимаю. – Двадцать четыре часа! – заканчивает он. Покровский расширяет мой уровень доступа до третьего. Пытаюсь возражать, что поиски – это не моя задача.
– У вас осталось двадцать три часа пятьдесят три минуты! – заканчивает Олег.