Жесткая, как хитин, военная дисциплина была совершенно неприменима к таким вот экипажам сумасшедших ученых; принятая в них система отдачи распоряжений занимала некое промежуточное положение между парламентской процедурой и "порядком целования" и могла бы свести с ума любого кадрового офицера. Однако по непостижимой логике Властей звание Координатора было присвоено доктору Хаито Томико, и теперь она впервые воспользовалась своими прерогативами.
- Сенсор Осден, - распорядилась она, - пожалуйста, ответьте Биологу Харфексу.
- Как я могу "поймать" что-то извне, - сказал, не оборачиваясь, Осден, - если эмоции девяти невротических гуманоидов кишат вокруг меня, как черви в банке? Когда у меня будет что сказать вам, я скажу. Я знаю, что обязан делать в качестве Сенсора. А вот если вы, Координатор Хаито, позволите себе вновь отдать мне приказ, я буду считать свои обязательства утратившими силу.
- Вот и хорошо, мистер Сенсор. Я полагаю, что впредь к приказам прибегать не придется.
Ее лягушачий голос звучал спокойно, но сидевший спиной к ней Осден, казалось, слегка содрогнулся от боли, будто волна потаенной злобы Томико была физическим телом, нанесшим ему удар.
Первое впечатление Биолога подтвердилось. Приступив к полевым работам, они не обнаружили животных даже среди микробиоты. Здесь никто никого не ел. Все формы живого были фотосинтезирующими либо сапрофагами, жили за счет света или смерти, но не за счет жизни. Растения, бесчисленные растения, и ни единого вида, известного экскурсантам из обители Человечества. Бесчисленные молчания. Разве что ветерок повеет, покачивая листья и ветви, теплый, шелестящий, насыщенный спорами и пыльцой, взметнет сладкую блекло-зеленую пыль над заросшими высокой травой прериями, пустошами без привычного вереска, нехожеными и невиданными лесами. Теплый печальный мир, печальный и безмятежный. Инспекторы, будто на пикнике, бродили по солнечным долинам, поросшим лиловыми папоротниками, тихо беседовали друг с другом. Они знали: их голоса нарушают молчание, длившееся тысячу миллионов лет, молчание ветра и листьев, листьев и ветра, что задует и уляжется и задует вновь. Они говорили тихо и все же говорили, на то они и люди.
- Бедный старина Осден, - сказала Дженни Чонь, Техник-Биолог, пилотируя гелиджет в плановом маршруте в район Северного Полюса. - Аппаратура в мозгу - просто класс, а принимать нечего. Вот ведь невезуха.
- Он признался мне, что ненавидит растения, - хихикнула Оллеру.
- А ты думала, он полюбит их уже за то, что они, не в пример нам, не раздражают его?
- Не скажу, что я сам без ума от этих растений, - заявил Порлок, глядя вниз, на пурпурные волны Северного Полярного Леса. - Везде одно и то же. Ничего мыслящего. Ничего меняющегося. Человек, окажись он здесь один, свихнуться может.
- Но все это - живое, - сказала Дженни Чонь. - А все, что живет, Осден ненавидит.
- Ну, вообще-то он не такой уж и противный, - великодушно заметила Оллеру.
- Доводилось спать с ним, да, Оллеру? - покосился на нее Порлок.
- Похабники вы, земляне! - вскрикнула Оллеру, залившись слезами.
- Ей-то не доводилось, - не замедлила вступиться Дженни Чонь. - А вам, Порлок?
Химик натужно рассмеялся: "Ха-ха-ха!" На усах появились росинки слюны.
- Осден не может вынести прикосновения, - всхлипнула Оллеру. - Я однажды чуть дотронулась до него, просто случайно, а он отмахнулся от меня, будто я какая-то грязная… вещь. Все мы для него просто вещи.
- Он - сущее зло, - сказал Порлок странно изменившимся голосом, от которого обе женщины вздрогнули. - Дело кончится тем, что он перессорит нашу команду либо провалит ее работу - не одно, так другое. Запомните мои слова. Он не способен сосуществовать с другими людьми!
Они сели на Северном Полюсе. Над низкими холмами тлело полночное солнце. Невысокая сухая зеленовато-розовая мохоподобная трава разбегалась до горизонта во всех направлениях, и каждое из них было одним и тем же - южным. Подавленные невероятной тишиной, трое Инспекторов установили приборы и занялись делом - три судорожно копошащихся вируса на коже недвижного гиганта.
Никто не звал Осдена с собой ни пилотом, ни фотографом, ни регистратором, а сам он своих услуг никогда не предлагал, так что редко покидал базовый лагерь. Он обрабатывал на бортовых компьютерах данные Харфекса по ботанической таксономии и помогал Эскуане, чья работа здесь сводилась к ремонту и профилактическому обслуживанию систем. Эскуана стал подолгу спать, по двадцать пять и более часов за тридцатидвухчасовые сутки, внезапно отключаясь за ремонтом радиооборудования или проверкой цепей управления гелиджета. Однажды Координатор специально осталась на базе посмотреть, что к чему. Больше никого не было, кроме подверженной эпилептическим припадкам Посуэт То - в этот день Мэннон начал курс лечения, погрузив ее в состояние превентивной кататонии. Томико вводила отчеты в банки данных и присматривала за Осденом и Эскуаной. Прошло два часа.
- Это соединение вы могли бы при желании паять припоем 860,- тихо и нерешительно сказал Эскуана.
- Ясное дело!
- Извините. Я просто посмотрел, вижу, у вас там 840-й…
- Уберу его, когда достану 860-й. Инженер, когда я не буду знать, как действовать, я сам обращусь к вам за советом.
Через минуту Томико оглянулась. Сомнений быть не могло: Эскуана спал глубоким сном - голова на столе, большой палец во рту.
- Осден!
Тот не ответил и не повернул мертвенно-бледного лица, только нетерпеливо передернулся.
- Вы не могли не знать о ранимости Эскуаны.
- Я не отвечаю за его психопатические реакции.
- Но за свои отвечаете. В том, чем мы здесь занимаемся, Эскуана - главная фигура, а вы нет. Раз вы не в состоянии справиться со своей враждебностью, вам следует избегать общения с ним.
Осден положил инструменты и встал.
- С радостью! - воскликнул он злым скрипучим голосом. - Вам-то, наверно, и вообразить не дано, каково это - переживать безотчетный ужас Эскуаны. Быть вынужденным разделять его жуткую трусость, съеживаться вместе с ним от страха перед всем на свете!
- Вы что, пытаетесь оправдать свою жестокость к нему? Я думала, у вас больше чувства собственного достоинства! - До Томико дошло, что ее трясет от злости. - Если ваша способность к эмпатии в самом деле вынуждает вас делить с Андером его страдания, почему же она никогда не вызывает в вас ни капли сострадания?
- Сострадание… - сказал Осден. - Сострадание… Что вы знаете о сострадании?
Она не сводила с него глаз, но он на нее смотреть не хотел.
- Не угодно ли, чтобы я описал словами ваши теперешние чувства по отношению ко мне? - спросил он. - Я смогу это сделать точнее, чем вы сами. Меня научили анализировать такие реакции по мере их приема. А я ведь и в самом деле принимаю их.
- Но как вы можете рассчитывать на теплые чувства с моей стороны, если ведете себя подобным образом?
- Да какую роль играет то, как я себя веду, курица ты безмозглая, думаешь, от этого что-нибудь меняется? Думаешь, средний человек - кладезь любви и благости? Весь мой выбор - быть ненавидимым или быть презираемым. Я не женщина и не трус и предпочитаю, чтобы меня ненавидели.
- Вздор это. Самоуничижение. У каждого человека есть…
- А я не каждый, - сказал Осден. - Есть все вы. И есть я. Я - один.
Пораженная этой внезапно открывшейся бездной солипсизма, она некоторое время молчала; наконец, уже без злости и Жалости, будто ставя диагноз, произнесла:
- Вы можете себя убить, Осден.
- Недурной для вас выход, да, Хаито? - глумливо ухмыльнулся он. - Я депрессиям не подвержен, и сеп-пуку не мой удел. Так что вы мне предлагаете делать?
- Уйти. Пожалеть самого себя и нас. Возьмите аэрокар, портативный компьютер и отправляйтесь на подсчет разновидностей. В лес. За лес Харфекс еще даже не принимался. Выберите облесенный участок в сто квадратных метров, где-нибудь в пределах дальности радиосвязи. Но за пределами эмпатического приема. Докладывайте ежедневно в 8 и 24 часа.
Осден отбыл и пять дней подряд напоминал о себе только поступавшими дважды в сутки короткими сообщениями о том, что все нормально. Настроение в базовом лагере сменилось с быстротой театральных декораций. Эскуана бодрствовал по восемнадцать часов в сутки. По-суэт То взялась за свою небесную лютню и погрузилась в астральные созвучия (Осдена музыка доводила до бешенства). Мэннон, Харфекс, Дженни Чонь и Томико, все как один, отказались от транквилизаторов. Порлок в своей лаборатории перегонял нечто и сам же все выпивал, привычно страдая похмельем. Аснанифойл и По-суэт То отслужили всенощное Численное Богоявление, мистическую оргию высшей математики - высшее наслаждение для религиозной сетианской души. Оллеру переспала с каждым. Работа двигалась.
Специалист по Точным Наукам вернулся на базу бегом, с трудом продираясь сквозь мясистые стебли травообразных.