Сбоку к прозекторской примыкала раздевалка, где патологоанатомы облачались в зеленые халаты и повязывали фартуки. Вдоль стены стояли пять больших раковин, над самой дальней висела табличка: "Только для мытья рук". Остальные предназначались для очистки инструментов и извлеченных из тел органов. У другой стены громоздились шкафы, набитые перчатками, склянками для органов, бутылями с консервантами и реактивами. Там же хранился фотоаппарат. Если какой-то орган имел необычный вид, его снимали на пленку и только потом извлекали из трупа.
Когда я вошел, двое собеседников умолкли и уставились на меня. Насколько я понял, они говорили о теле, лежавшем на самом дальнем столе. Я узнал одного из парней, интерна по имени Гаффен, с которым был шапочно знаком. Этот Гаффен слыл большим хитрецом и мерзавцем. Его собеседника я видел впервые. Наверное, это и был Хендрикс.
- Привет, Джон, - воскликнул Гаффен. - Что вы тут позабыли?
- Когда начнется вскрытие Карен Рэндэлл?
- Через минуту. Хотите переодеться?
- Нет, спасибо, я просто посмотрю.
Честно говоря, переодеться мне хотелось, но я понимал, что лучше этого не делать. Пока на мне обычный повседневный костюм, я остаюсь простым наблюдателем. Мне совсем не с руки быть или хотя бы считаться участником вскрытия. А то ещё подумают, что я как-то повлиял на формулировку выводов.
- Кажется, мы с вами незнакомы, - обратился я к Хендриксу. - Меня зовут Джон Берри.
- Джек Хендрикс, - он улыбнулся, но не подал мне руку: Хендрикс был в перчатках и уже успел прикоснуться к лежавшему перед ним трупу.
- Я тут показывал Хендриксу разные занятные штуковины, - подал голос Гаффен, кивком указывая на тело и отступая на шаг, чтобы я мог подойти и посмотреть. На столе лежал труп молодой негритянки, довольно смазливой. Но кто-то испортил её красу, всадив три пули в грудь и живот.
- Хендрикс безвылазно сидит в своей Мемориалке и ещё не видел ничего подобного, - продолжал Гаффен. - Мы обсуждали происхождение вот этих отметин. - Он указал на несколько рваных ранок на предплечьях и голенях девушки.
- Я думаю, эти ссадины - от колючей проволоки, - предположил Хендрикс.
Гаффен желчно усмехнулся.
- Колючая проволока… - эхом повторил он.
Я промолчал. Я знал, что это за ранки. Но человек, не имеющий достаточного опыта, никогда не догадался бы, откуда они взялись.
- Когда её привезли? - спросил я.
Гаффен покосился на Хендрикса и ответил:
- В пять утра. Но смерть наступила где-то около полуночи. Это вам о чем-нибудь говорит? - спросил он Хендрикса.
Тот покачал головой и закусил губу. Гаффен попросту издевался над парнем. Я подумал было, что надо вступиться за Хендрикса, но не стал: всех не защитишь. Медика хлебом не корми, дай только повергнуть в трепет младшего товарища. Эскулапы называют это "учением". И я, и Гаффен, и Хендрикс прекрасно понимали, что происходит.
- Как, по-вашему, где был труп эти пять часов? - спросил Гаффен.
- Не знаю, - с несчастным видом пробормотал Хендрикс.
- Попробуйте угадать.
- На кровати?
- Черта с два! Обратите внимание на трупные пятна. Тело вообще не лежало, оно находилось в сидячем положении и с наклоном.
Хендрикс снова взглянул на труп и в очередной раз покачал головой.
- Ее нашли в сточной канаве, - продолжал Гаффен. - На Чарльстон-стрит, в двух кварталах от "поля брани". В сточной канаве.
- О…
- Ну-с, теперь-то вы сможете определить происхождение этих штуковин? - спросил Гаффен.
Хендрикс опять покачал головой. Это могло продолжаться до бесконечности, и Гаффен не преминул бы извлечь из своей забавы максимум удовольствия. Поэтому я откашлялся и сказал:
- Вообще-то, Хендрикс, это крысиные укусы. Их ни с чем не спутаешь: крысы сначала прокалывают кожу клыками, а потом отрывают клиновидные полоски ткани.
- Крысиные укусы… - еле слышно повторил Хендрикс.
- Век живи - век учись, - назидательным тоном изрек Гаффен и взглянул на часы. - Мне пора на патоисследование. Рад был повидаться, Джон. - Он стянул перчатки, вымыл руки и снова повернулся к Хендриксу.
Тот все ещё таращился на пулевые ранения и укусы.
- Неужели она пять часов просидела в сточной канаве?
- Да.
- И полиция её не нашла?
- В конце концов нашла.
- Кто же её так уделал?
Гаффен прыснул.
- Это вы мне скажите. У неё поражение слизистой оболочки рта, сифилис на начальной стадии. Она лежала в нашей больнице. Пять раз воспалялись трубы, с этим она тоже лежала у нас. Когда её нашли, в лифчике оказалось сорок долларов. - Гаффен взглянул на Хендрикса, покачал головой и ушел.
Когда мы остались вдвоем, Хендрикс сказал:
- И все-таки я не понимаю. Она что, была проституткой?
- Да, - ответил я. - И её застрелили. А потом она пять часов провалялась в сточной канаве, где её грызли крысы.
- О!
- Такое случается, - добавил я. - И весьма часто.
Открылась дверь, и в прозекторскую въехала каталка с накрытым простыней телом. Санитар взглянул на нас и спросил:
- Вы вскрываете Рэндэлл?
- Да, - ответил Хендрикс.
- На какой стол её положить?
- На средний.
Санитар подкатил тележку поближе и переместил тело на стальной стол. Сначала - голову, потом ноги. Труп уже успел окоченеть. Санитар снял простыню, ловко сложил её и бросил на тележку.
- Надо расписаться, - сказал он, протягивая Хендриксу бланк.
Хендрикс поставил свою подпись.
- Я не очень в этом разбираюсь, - признался он мне. - Во всяких там полицейских делах. Я только однажды работал для властей. Производственная травма. Рабочему проломило голову, и он помер. Но сегодняшний случай мне в диковинку.
- Почему вас назначили на это вскрытие? - спросил я.
- Наверное, просто не повезло. Я слышал, что вскрывать должен был Уэстон, но, наверное, он отказался.
- Лиланд Уэстон?
- Он самый.
Уэстон был главным патологоанатомом Городской больницы. Прекрасный старикан и, вероятно, лучший из бостонских специалистов.
- Ну, что, начнем, пожалуй, - предложил Хендрикс.
Он подошел к раковине и приступил к долгой кропотливой процедуре мытья рук. Меня всегда раздражали патологоанатомы, которые усердно обрабатывают руки перед вскрытием.. Получается какая-то вульгарная пародия на хирурга. Человек в наряде, состоящем из мешковатых штанов и безрукавки с глубоким вырезом, драит руки, чтобы взяться за пациента, которому уже давно наплевать, занесут ему заразу или нет. Вот ведь дурь.
Но на Хендрикса я не сердился, потому что он просто тянул время, собираясь с силами.
Вскрытие - зрелище не из приятных. Особенно удручающее, когда на столе лежат останки такой молодой и красивой девушки, как Карен Рэндэлл.
Обнаженное тело лежало навзничь, белокурые волосы струились в потоке бегущей по столу воды, ясные синие глаза слепо смотрели в потолок. Пока Хендрикс надраивал руки, я быстро осмотрел тело и ощупал кожу. Она была гладкая и холодная, белая с сероватым отливом. Именно такой и бывает кожа человека, умершего от потери крови.
Хендрикс проверил, заряжен ли фотоаппарат, жестом попросил меня посторониться и сделал три снимка с разных ракурсов.
- У вас есть её история болезни? - спросил я.
- Нет, она у старика, мне дали только выписку из амбулаторной карты.
- И что там?
- Клинический диагноз - смерть от вагинального кровотечения, осложненного общей анафилаксией.
- Общая анафилаксия? Откуда она взялась?
- Ума не приложу, - отвечал Хендрикс. - С ней что-то сотворили в отделении экстренной помощи, вот только что?
- Занятно… - пробормотал я.
Покончив с фотографированием, Хендрикс подошел к грифельной доске. В большинстве прозекторских висят такие доски, на которых патологоанатомы записывают данные вскрытия - отметины на теле, вес и внешний вид органов и тому подобные сведения. Хендрикс вывел на доске имя покойной и номер её карточки, и в этот миг в анатомичку вошел ещё один человек. Я сразу узнал лысый череп и сутулую спину Лиланда Уэстона. Лиланду перевалило за шестьдесят, и он уже собирался на пенсию, но, несмотря на сутулость, был полон сил и выглядел эдаким живчиком. Лиланд быстро пожал нам руки. С его приходом Хендриксу заметно полегчало.
Уэстон тотчас взял все в свои руки и приступил к вскрытию - так, как всегда делал это на моей памяти: раз пять обошел вокруг стола, пристально всматриваясь в объект и бормоча что-то себе под нос, и, наконец, взглянул на меня.
- Вы её осматривали, Джон?
- Да.
- И что?
- Недавно она прибавила в весе, - ответил я. - На молочных железах и боковых поверхностях бедер заметны натяжения кожи. Вес явно избыточный.
- Хорошо, - похвалил меня Уэстон. - Что-нибудь еще?
- Да. У неё довольно необычный волосяной покров. На голове волосы светлые, но над верхней губой - тонкая полоска темного пушка. Такие же темные волоски и на предплечьях, редкие и тонкие. По-моему, они появились совсем недавно.
- Хорошо, - повторил он и кивнул, а потом одарил меня тусклой лукавой улыбочкой старого учителя. Уэстон обучал премудростям ремесла почти всех бостонских патологоанатомов. - Хорошо. Но главное вы упустили. - Он указал на чисто выбритый лобок. - Вот это.
- Но ведь ей сделали аборт, - подал голос Хендрикс. - Это всем известно.