– Я жду, – недовольно произнес он. Встал из-за стола, прошелся по тесной комнатке. Был Солохин кругленький, плотный, какой-то обтекаемый. Походка мягкая, скользящая. А очки придавали ему поразительное сходство с ученым котом.
Валентина посмотрела на свои исписанные листки, лежавшие на столе.
– Написано понятно, Сергей Петрович.
– О, да, – преувеличенно любезно подтвердил Солохин. – Но ваши выводы противоречат общепризнанной концепции… – он сделал многозначительную паузу, – академика Зуева.
"Ах, вот оно что, – подумала девушка. – Так бы сразу и говорил".
– Выводы я не придумала, – сказала Валентина сдержанно. – Они сами вытекают из фактов. И экспериментировала я, кстати, по методике Зуева.
– Возможно, – охотно согласился Солохин. Снова подошел к столу, сел. – Однако ваше открытие вряд ли порадует шефа. – Это "открытие" сочилось ядовитой иронией. – Кроме того, академик потребует более веских доказательств. Лично у меня нет никакого желания вступать с ним в дискуссию. – Солохин встал, любезное выражение исчезло с его румяного лица. – Так вот… спрячьте эти выводы и никому не показывайте. Советую вам…
Не дослушав, Валентина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Недоумение и обида переполняли ее. Она отправилась в экспедицию в радостном предчувствии чего-то необыкновенного, вошедшего отныне в ее жизнь. И вот такой выговор.
Пройдя к лабораторному столу, она открыла рабочий журнал и стала проверять записи. Нет, все верно, выводы обоснованны, хотя и противоречат концепции академика. Тем более надо продолжать опыты по управлению адаптацией. Валентина задумалась и не слышала, как вошел Митя.
– Чем недовольны? – заглядывая ей в лицо, поинтересовался Волков самоуверенным молодым баском.
– Оставь меня в покое, – сухо ответила Валентина, не оборачиваясь. – Я занята.
– Что за тон? – возмутился Митя. Не дождавшись ответа, произнес менее уверенно:
– Поступила высочайшая директива. Солохин приказывает выходить в море. За образцами глубоководной фауны.
Валентина вздохнула:
– Хорошо.
Готовый к отплытию "Кашалот" стоял у импровизированного причала. Аппарат так и сверкал металлом и пластиком. Чувствовалось, что Вахнин любит и холит свое детище, и нет у него другой заботы. Сейчас он и Митя, высунувшись из люка, оживленно переговаривались. Их голоса и веселый смех далеко разносились над лагуной. Увидев Валентину, Гриша выскочил на причал. Высокий, немного сутулый, с широкой грудью и плечами, он был похож па боксера. Тем забавнее выглядели его неуклюжие попытки изобразить галантного кавалера.
– Рад принять вас на борт, Валя. Прошу!
И вдруг подхватил ее на руки, крепко стиснул, закружил. Валентина сдержанно улыбалась. Нельзя было обижаться на этого добродушного парня.
– Полегче, кашалот, – ревниво сказал Митя. – Отпусти человека. Не видишь разве – сердится.
Вахнин бережно поставил Валентину на ноги и участливо спросил:
– Что он говорит? Кто мог тебя обидеть?
Валентина натянуто рассмеялась:
– У меня все в порядке. Лучше скажи, сколько пробудем в море?
– Десять в пятой степени секунд, – ответил за Вахнина Митя, тоже спрыгивая на причал. – Что равно в свою очередь одной десятимиллиардной галактического года.
– Увянь, болтун, – сказал Гриша, – не то брошу в море. Он сделал молниеносный выпад, чтобы поймать Волкова за шиворот, но тот ловко увернулся.
– Целый день пробудем, – сообщил Гриша. – Конечно, вы можете собрать свои донные пробы и за два часа. А мне для испытаний "Кашалота" мало и недели.
– Ну ладно, ежики-рыжики, – потер руки Гриша. – Кашалотов баснями не кормят. Двинулись.
Он подал Валентине руку и помог влезть в аппарат.
"Кашалот" медленно прошел извилистым проливом, соединяющим лагуну с океаном, и прибавил ход. Океан был на редкость спокоен, и Папин до предела форсировал двигатель. Судно, едва касаясь носом воды, стремительно пошло на юго-запад.
Они удалились от атолла миль на двести, время от времени беря донные пробы. Это было довольно однообразное занятие. Погружение, траление, всплытие… К полудню Валентина и Митя заполнили все сосуды и были но прочь возвратиться на станцию. Но Гриша сказал, что должен провести еще несколько испытаний "Кашалота" в условиях открытого моря.
Подперев ладонью щеку, Валентина следила за игрой водяных струй, вскипавших за прозрачной стенкой борта, и думала о своих экспериментах с крабами. Опять пришел на ум разговор с Солохиным. Девушка помрачнела.
У Гриши что-то не ладилось с двигателем, и он недовольно крутил головой. Наконец Вахнину удалось отрегулировать компрессор. Дав Папину команду поворачивать назад, он с непроницаемым видом вытащил пачку сигарет.
– По сему случаю закурим.
– Дай и мне, – неожиданно попросила Валентина.
– О!… – поднял густую бровь Вахнин. – Можно подумать, что ты о чем-то грустишь.
– Можно подумать, – сухо сказала Валентина.
– Влюбилась в кого? – полушутя спросил Митя. Он по-прежнему подозревал ее в скрытой симпатии к Вахнину.
– Может быть.
– Что ж, давно пора, – натянуто улыбнулся Митя. – Только в это трудно поверить. Ты же ледышка. Да скорее океан выйдет из берегов, горы уйдут под землю, Гриша превратится в кашалота, а я в балерину…
Валентина смерила Митю уничтожающим взглядом. Чтобы скрыть смущение, тот неожиданно закатил глаза и пропел на восточный манер: "Нет на земле любви, о поэт. Все святое навсегда покинуло этот мир. В песнях человека больше никогда не засверкает яркий свет, подобный блеску Млечного Пути перед рассветом"…
– Ну ладно, остановись, – опять оборвала его Валентина и начала рассказывать о решении Солохина заморозить опыты по управлению нервными рефлексами крабов. Она говорила страстно, быстро, проглатывая окончания фраз.
– Умная ты девушка, – покровительственно усмехнулся Митя, – а не поняла, что к чему. Дело не в самом Солохине. В его научной базе. Думаешь, он силен в адаптации и нервных рефлексах? Лет десять – пятнадцать назад, когда мы еще играли в разбойников и индейцев, Солохин что-то там сделал в палеозоологии. Получил кандидата. И с тех пор подвизается в… руководстве… Сидит себе направляет науку. И возможно, не заметил, что палеозоология, как и биология вообще, – давно не та. Тут и код наследственности, и молекулярная структура ДНК, вероятность, информация и биокибернетика. Сплошная математика! Учиться ведь заново надо. Но кому хочется на старости лет?.. Вот он и темнит, запутывает. Главное – не показать виду, что отстал, обленился.
– Ну, ты свиреп, Волков, – усмехнулся Гриша. – И мне сдается, сам впадаешь в крайность.
Они ожесточенно заспорили и не заметили, как океан потемнел. В борт начала бить крутая волна с белыми гребнями. С севера пришли свинцово-черные тучи.
– Будет шторм, – сказал Папин, поглядев на небо.
– Не было печали, – с досадой отозвался Гриша.
– Это не опасно? – спросила Валентина, прислушиваясь к шуму ветра.
– Ничуть, – заявил Гриша. – "Кашалоту" шторм не помеха. В случае чего уйдем в глубину.
Спустя два часа ветер достиг штормовой силы. Вахнин озабоченно слушал двигатель. Судно с трудом преодолевало волну и ветер.
– Погружаться надо, – заметил Волков.
– Да, пожалуйста, – с мольбой сказала Валентина. Ее бледное лицо яснее всяких слов говорило о том, что ее укачало.
– Глубина-то хорошо, конечно, – виновато поглядел па нее Гриша, – но "Кашалот" не может там держаться больше двух часов. Да и ползет под водой, как черепаха.
– Так что же делать?
– Ничего. Перейдем на режим поплавка. Час в глубине, потом на поверхность. Глоток воздуха в баллоны – и снова под воду.
– Давай, как лучше, – раздраженно сказал Митя. – Вижу, твой "Кашалот" не лучше топора. А еще хвастался.
Остаток дня прошел в бесплодных попытках приблизиться к атоллу. "Кашалот" то погружался в глубину и медленно полз под водой, то, израсходовав запас электроэнергии, выскакивал на поверхность. А пока заряжались аккумуляторы, ураган относил их вдвое дальше от того места, которого они достигали при подводном ходе. К полуночи судно, по расчетам подавленного Гриши, удалилось от атолла миль на шестьсот.
– Ах ты дьявол, – бормотал он растерянно. – Явный цейтнот.
Прошла ночь, а шторм и не думал стихать. Серое, тяжелое небо изливало потоки дождя. Океан неистовствовал. Вскоре сильно похолодало, над огромными, совершенно белыми от седой пены валами появилась пелена мокрого снега. "Кашалот" несло куда-то в кромешную гудящую тьму, все дальше на юг. Так прошла еще ночь, наступило утро. Из рваных, сочащихся сыростью туч с трудом продрался хмурый рассвет.
– Наконец-то кончается, – вздохнул Гриша. Он был весь перепачкан машинным маслом: всю ночь колдовал над двигателем.
– Вставай, Витя, – разбудил он Панина. – Двигатель пора запускать. Садись за пульт.
Подойдя к люку, он отвинтил крышку и высунул голову, пристально вглядываясь вдаль.
– Земля! – вдруг сказал за его спиной Папин.
– Какая земля? – уставился на него Вахнин. – В этой части Южного океана ее не может быть.
– Земля, – повторил Папин.
Где-то у горизонта действительно появилась туманная полоска. Но поскольку "Кашалот" едва выступал из воды, гребни волн то и дело закрывали обзор, мешая рассмотреть ее.
– Странно, – покрутил головой Вахнин. – Неужели новый остров? Но здесь все давным-давно открыто и переоткрыто. Прошел час, другой, а берег не приближался.
– Прибавь-ка скорость, – бросил Гриша мотористу.
"Кашалот" пошел быстрее, и минут через тридцать все увидели невысокую изумрудно-голубую стену.