О следующей четверти часа вспоминать неприятно. Коршунов читал лекцию, мне оставалось слушать и иногда кивать в знак того, что все понимаю. Он рассказывал, что космическая навигация – это не речное судовождение, она полна парадоксов, с одним из них – причем далеко не последним – я и столкнулся. Смысл стандартного маневра, который мы сейчас выполняем, в том, что в результате торможения наша орбита укоротилась; стало быть, на полный виток мы затратим меньше времени, чем станция, и после его завершения вплотную приблизимся к ней. Кроме укорочения орбиты, здесь действует дополнительный парадоксальный фактор – чем ниже высота, тем выше скорость, это знал еще Кеплер. Дистанция, выигрываемая за виток, примерно впятеро больше разности высот в перицентре – самой низкой точке траекторий. Поэтому, если учесть, что высота орбиты "Гагарина" – 50 км, получилось очень удачно, что мы отставали всего на 250 км. Пятью пять – двадцать пять: закон природы. Чтобы догнать станцию, нам достаточно одного оборота. Вот будь дистанция побольше, витка не хватило бы, и желанный финиш надолго бы отодвинулся. Вообще у него, у Коршунова, есть простые формулы, которыми он руководствуется в подобных случаях, и мне, как штурману "Кон-Тики", невредно было бы вызубрить их наизусть…
И так далее в том же духе. В продолжение этого монолога скорость спуска неуклонно возрастала, причем выглядело это куда грознее, чем в прошлый раз, при встрече с масконом. Если отвлечься от того, что мы еще и неслись по орбите, мы по-настоящему падали – вертикальная скорость достигла уже почти ста километров в час. Высота уменьшилась вдвое – если со скоростью ничего не случится, спустя десяток-другой минут мы врежемся в лунные скалы. Конечно, разумом я понимал, что потом скорость уменьшится – в перицентре она должна сойти на нет, – тем не менее наш стремительный спуск вызывал неприятное ощущение, я слушал Коршунова, что называется, вполуха, и до меня не сразу дошел смысл его слов насчет 50 км, на которые мы собираемся спуститься, чтобы достать станцию.
– Погодите, командир, – сказал я. – О каком это пятидесятикилометровом запасе вы толкуете? Какая же высота будет у нас в перицентре? Ноль?
– Естественно, – кивнул он. – Ну, не совсем ноль, но около того. Точный ноль означал бы контакт с поверхностью на орбитальной скорости, что нежелательно. Практически мы пройдем над Луной в километре-двух, а то и меньше. Но там нет никаких вершин, не беспокойся, штурман. На карту я глянул.
Я промолчал, сдержался, но внутри у меня вскипело. Он "глянул" на карту! В таких случаях нужно не просто "глянуть", а изучать ее долго и внимательно. Он, видите ли, "глянул"! А что он мог углядеть?!
– Или ты предпочтешь, чтобы мы финишировали на два часа позже? – добавил Коршунов. – Мне лично это болтание на орбите уже порядком наскучило.
Он называл это "болтанием на орбите"! Мы по-прежнему неслись вперед с колоссальной скоростью. "Кон-Тики" погрузился во мрак, окружавший обратную сторону Луны. Скорость спуска падала, но высота была уже меньше десяти километров. Все было примерно как в первом орбитальном полете, на этот раз я не испытывал особого страха. В конце концов, говорил я себе, если так суждено, то ничего не поделаешь. Если это случится, мы ничего не успеем почувствовать…
Так я себя уговаривал, но, как сейчас понимаю, сохранял спокойствие отнюдь не благодаря этим уговорам; просто, видимо, уже тогда внутренне поверил Коршунову – его знаниям, опыту и интуиции.
Мы летели в полном мраке; над поверхностью Луны, судя по данным альтиметра, проскочили всего в нескольких сотнях метрах – вертикальная скорость в этот момент, как ей и положено, занулилась – и снова пошли вверх. Результаты маневра начали сказываться – теперь станция опережала нас всего на полтораста километров. Расстояние быстро сокращалось, и когда, наконец, мы вырвались на дневную сторону, она уже была видна совершенно отчетливо без всякого бинокля. Впрочем, мы увидели ее раньше – сначала показалась она, а Солнце – спустя какое-то время. Мы шли еще в лунной тени, а она уже купалась в его лучах – висела впереди и вверху, сверкающая и красивая, словно елочная игрушка, и казалось, что до нее можно дотянуться рукой.
– Ну, штурман, признавайся, – сказал Коршунов. – Натерпелся страху? Только смотри у меня, говори правду!
Он был весел и оживлен, будто выиграл партию у чемпиона мира. Хотя что такого было сделано? Рутинный маневр на сближение, как сам он изволил выразиться. К тому же маневр этот далеко не был закончен. Прямо по курсу над горизонтом поднималось Солнце, за ним, как привязанная, волочилась Земля, а между ними висела станция, похожая теперь на заколдованную башню из слоновой кости. Именно заколдованную – так мне почему-то подумалось. Она медленно росла, мы приближались к ней с каждой минутой.
Пожалуй, даже лучше, подумал я, что все эти лихие бреющие рейды над лунной поверхностью приходятся у нас на ночную сторону. Можно смотреть на индикаторы и воображать что душе угодно. По крайней мере, не видишь этих жутких скал…
Когда до станции осталось километров десять – в высоту она казалась уже вдвое больше Земли, а чтобы закрыть Солнце, хватило бы и торца, – Коршунов вновь взялся за рычаги управления.
– Будем исправлять допущенные ошибки, – объяснил он. Мои формулы очень простые, зато не очень точные. Смотри, штурман, и учись, как это делается.
Он вновь включил двигатель, истратив на этот раз килограммов, наверное, десять. К моему удивлению, теперь мы шли не прямо на станцию, а несколько в сторону.
Я не преминул указать ему на это обстоятельство.
– Когда же, штурман, ты наконец поймешь, что мы в космосе, а не на автодроме? – рассмеялся он. – Здесь не бывает прямых путей к цели. Ты не учитываешь центробежных сил – раз; – он принялся загибать пальцы, – кориолисовых сил – два; приливных сил – три… Они подкрутят "Кон-Тики" прямо в ворота. Видал когда-нибудь "сухой лист"?
Он опять засмеялся, даже не надо мной, а просто от хорошего настроения, но мне стало стыдно. Все эти силы действительно есть, их изучают в школе, не говоря об институте. И то, что с ними не так часто встречаешься, не может служить для меня извиняющим обстоятельством…
Минуты текли медленно. Наша скорость относительно цели почти не менялась, но ее вектор выворачивался прямо на станцию.
– Причаливание – самая приятная операция, – сказал Коршунов. – Ответственность как при посадке, но есть время для размышлений. А при орбитальных переходах, наоборот, слишком долго ждать результата. Виток, два витка, иногда больше. Причем каждый виток – это полтора часа, два… Вот и крутишься. Изматывает…
Станция быстро росла. Я уже упоминал, что "ЮГ" – это цилиндрическая башня высотой шестьсот метров, диаметром около шестидесяти. Она стоит в пространстве вертикально – за счет стабилизирующего действия приливных сил. Сейчас перед нами, словно исполинская стена, вырастала ее боковая поверхность, почти сплошь одетая солнечными батареями и антеннами.
– Где же у них причальные площадки? – задумчиво сказал Коршунов. – Я полагаю, на торцах… Или все-таки на борту? Не хотелось бы "вляпаться" во что-нибудь этакое…
– А что может случиться? – поинтересовался я.
– Я впервые на этой луне, откуда мне знать? – пожал он плечами. – У нас на периферии, например, стреляют без предупреждения.
– На случай пиратского нападения? – понимающе подмигнул я.
– На случай метеоритов, – спокойно пояснил он. – Охрана строгая, роботы. "Стой, стрелять буду!" – не говорят. Их можно понять…
Станция выглядела уже неприступной крепостной стеной поперек неба. Мы приближались к "Гагарину" с умеренной скоростью – метра два с половиной, до стены оставались считанные десятки метров… И вдруг что-то там шевельнулось.
– Вот это да! – восхищенно произнес Коршунов – Вот что значит столица Солнечной системы! Соображаешь, что происходит?
Я, конечно, ничего не понимал. Какая-то гигантская суставчатая конструкция разворачивалась нам навстречу, что-то вроде громадного складного манипулятора с раскрывающимся четырехпалым захватом. В этих металлических пальцах запросто уместился бы грузовой лайнер, не то что миниатюрный "Кон-Тики"!
– До чего дошли наука и техника! – продолжал восторгаться Коршунов. – Я встречал такие приспособления только в романах. Это, очевидно, причальный манипулятор. Пилоту не надо теперь тормозить, заботиться о разных там скоростях и углах. Эта штука сама нас подхватит и перенесет куда следует. Смотри, штурман!
Я и так глядел во все глаза. Колоссальные захваты приближались… вот они загородили все небо… сомкнулись на корпусе "Кон-Тики"…
– Приехали! – весело, сияя гагаринской улыбкой, воскликнул Коршунов. И вдруг…
На нас обрушился страшный удар! Наши кресла жалобно застонали! Звезды завертелись огненными кругами! Когда я пришел в себя, кругом было небо, Коршунов нависал над пультом, и мы опять шли к станции – до нее было метров сто. Лицо Коршунова искажала неприятная гримаса. Механическая рука схватила нас и бросила прочь, как бросают забравшуюся за шиворот букашку!
– Ну, станция, погоди! – прохрипел Коршунов, хищно нацеливаясь пальцем в клавиатуру. И мы снова ринулись на штурм заколдованной башни… Короче говоря, когда получасом позже Коршунов зашел с нижнего торца и пришвартовался к магнитному причалу – тот плавно принял нас почти в центре площадки, – топлива в баках "Кон-Тики" оставались жалкие граммы.
Настроение у Коршунова испортилось. По-моему, он сильно переживал. Но я не стал брать реванш за прошлое. За мелкими неприятностями нельзя забывать о главном: мы все-таки сделали это! Первый этап путешествия завершен!