– О, да, я знаю! Ты сбежишь, конечно! Удастся – дай бог. Но куда ты от диавола? Пока у Кремля стоит зиккурат, он будет везде. Не будет на Руси жизни, как есть не будет! Камо бегу от лица твоего и от духа твоего камо уйду…
Ох, как мне захотелось заткнуть словесный фонтан кулаком! Причем не в первый раз. Но вместо этого только приобнял безумного старика за плечи со словами:
– Пойдем! Сегодня пшенка, как ты любишь.
– Бог проклял нас, грешных… Но ты сильный, я все вижу, ты играешь с ломом! Беги, уходи прочь, подальше, хоть в саму Австралию! Иначе диавол придет за твоей кровью!
– Заграница нам поможет, – покачал я головой, подталкивая Авдеича в сторону центрокухни. – Где-то я уже это слышал.
– Да-да, поможет, – горячо поддержал меня Авдеич. – Победить диавола можно только в его же логове, там должны знать! Скажи, непременно скажи им, зачем мешкают… не верят в бога. Напрасно, без него диавол затянет всех в свой ад, сперва меня, потом тебя, Россию, а там и весь мир!
– Знают они все! – грубо обрубил я опасный разговор.
И демонстративно поднял до ушей воротник "маскировочного" пальто. Но сам задумался: а что на самом деле известно господам капиталистам о реалиях советской жизни? Из будущего я смутно помнил только Солженицына, но вроде бы он писал сильно позже, уже в пятидесятых. Смог ли кто-нибудь из нынешних каторжан бежать из СССР? Наверняка! Печатались ли их рассказы в Париже или Берлине? Увы, и школьный, и институтский курс литературы с историей полностью обошли данный вопрос стороной. Обратили ли на них внимание современники? Сделали ли хоть какие-нибудь выводы? Смогу ли я что-то изменить в случае успешного побега? Куча вопросов и ни единого внятного ответа!
– Здум! Зду-у-у-м! – поставил точку в моих размышлениях визгливый звон.
– К обеду звонят, – совсем по-детски обрадовался Авдеич. – Шевелись скорее!
Вот ведь забавная штука организм, как только дело к еде, так не только усталость, но всякую ересь из мозгов будто метлой вычищает!
Питание хоть и скудное, но дело поставлено четко, явно по-армейски. Выдача многопоточная, как в Макдоналдс, свое окно для каждой роты. Назвал фамилию, упитанный боров в белом колпаке и фартуке сделал пометочку в журнале, тут же булькнул поллитра баланды в подставленную миску, шмякнул каши в тарелку – следующий! Кипяток из ведерных чайников без ограничений. Места где присесть хватает – огромный зал (а центрокухня на самом деле больше похожа на зал по площади) хоть невысокий и темный, но при этом чистый и достаточно теплый… по крайней мере, еда не замерзает. Длинные узкие столы и скамьи из оструганных досок как зубья расчески тянутся к центральному проходу от стен, увешанных лозунгами вперемешку с наивными портретами Ленина, Маркса, Розы Люксембург и прочих персонажей коммунистического бестиария.
Постоянных мест ни у кого нет, но тем лучше: в условиях сенсорного голода наблюдать за процессом поглощения пищи в исполнении разных людей – примерно то же самое, что смотреть телевизор. "Программы" в ассортименте, понятно, не все одинаково интересны, но сориентироваться не так и сложно. Для начала, каторжане делятся на две большие и враждебные друг к другу партии: "живоглоты" и "фаршмачники". Первых заметно больше, их философия примитивна и скучна: нечего себя травить видом чужой еды, поел – побежал. Для ускорения процесса они не чураются кощунства (с крестьянской точки зрения) – крошат хлеб кусочками в баланду, превращая ее тем самым в сравнительно пристойный суп.
Зато их антагонисты организуют масштабные реалити-шоу. Они ни в коем случае не торопятся – один жидовку сперва выпьет через край, потом кусочком хлеба гущину выберет досуха. Другой миску разбавит кипятком, чтоб побольше было. А третий и вовсе, смотрит на баланду, но ложкой хлебает кипяток из котелка, а уж после принимается за "суп" – такой перфоманс называется "вприглядку". С хлебом еще веселее. Любят арестанты разложить все по кусочкам или скатать из мякиша шарики, оставив корочку вытереть тарелку из-под каши. Некоторые идут еще дальше, они умудряются разломить невеликую пайку на две части, одну половину тщательно завернуть в тряпочку и убрать подальше, а оставшуюся – смаковать с кипятком. Добьют до крошечки, посидят, подумают, потом лезут, выворачивают из лоскутков остаток, опять делят его на две равные части… и так раза три-четыре подряд.
Кто-то, впрочем, наверняка наблюдал и за мной. Но это не повод голодать! Для начала я разломал на небольшие кусочки и запарил мерзлую ламинарию. Не сказать, что настой имел приятный вкус, но… тут главное во что-нибудь верить, тем более витамины и микроэлементы очевидно полезнее молитвы о ниспослании благодати. Дополнительный бонус – больше пары глотков не выпьешь; я твердо помнил советы диетологов будущего для похудания в стиле "пейте больше воды", поэтому действовал строго наоборот. Не торопясь, выбивая зубами из пищи всю прану, съел баланду с покрошенным в нее хлебом. Так заметно вкуснее, чем царапать зубами черствые, а часто и подмороженные куски. Затем выловил деревянной, собственноручно выстроганной ложкой водоросли и аккуратно перемешал их с пшенкой. И лишь после этого обратил внимание на примолкший гул разговоров.
Было с чего. В кои-то века центрокухню посетил настоящий краской с воли! Серая, ощутимо потасканная шинель с грязнокрасными "разговорами", обмятая до белизны кожа ремней портупеи и кобуры, в петлицах короткая строчка из двух кубиков. Из "тюремных университетов" я уже знал, что это примерно соответствует лейтенанту. Но при этом гость не молод, лет примерно сорока, худощавая высокая фигура, заветренные скулы за белыми с мороза кругами очков… что же он забыл в гнилой дыре Кемперпункта? Тут из-за спины новоприбывшего показался родной рукраб, и ситуация мне резко разонравилась: он явно кого-то выискивал. Всего через несколько тяжелых ударов сердца его взгляд остановился на мне и обрел детерминизм.
Су-у-у-ки! Кто сдал, за что? Громкие разговоры с Авдеичем? Мыслепреступление по Джорджу нашему Оруэллу? Буду держаться до последнего и все отрицать! Но стоп! Не надо лишней паники. Любому местному начальнику достаточно пошевелить пальцем, чтоб вытащить меня к себе на правеж, он вправе арестовать, а то и вовсе, даже не расстрелять, а пристрелить как собаку. Для этого нет смысла переться в столовую. Так что же ему от меня надо?!
Новоявленный командир добрался до меня в несколько широких шагов.
– Обухов? – уточнил он, одновременно пытаясь дыханием отогреть линзы.
Поспешно вскочив, я с бравой тупостью брякнул в ответ:
– Так точно!
– Сиди уж, – небрежно отмахнулся пришедший.
Он, не чинясь, опустился на лавку напротив, и я разглядел на петлицах шифровки "КГПУ". "Опять проклятая гебня!" – промелькнула короткая мысль.
Пауза затянулась. Нацепив на нос многострадальные очки, гражданин начальник близоруко и с какой-то странной радостью разглядывал приготовленное мной блюдо. Пальцы его широких, рабочих рук отбивали на доске стола рваный ритм, медленно, но верно приближаясь к моей пище, казалось, еще мгновение, и он схватит тарелку, да убежит с ней прочь. Когда ногти с траурной каймой под ногтями приблизились на несколько сантиметров, я не выдержал:
– Простые водоросли, вот, смотрите, – я достал из кармана несколько оставшихся мороженых листиков. – Обычная ламинария, ее тут в море мегатонны.
– Однако как вовремя я зашел, – наконец-то выбрался из глубины своих мыслей странный чекист.
Его рука метнулась в карман, и на стол легла синяя с красной каймой коробка "Нашей марки". Я, было, приготовился выклянчить папироску, но вместо этого услышал:
– Махнемся?
– Ого-го! – не смог удержаться сидящий рядом Авдеич.
– Конечно, – согласился я быстрее, чем понял идею собеседника. – Но на что?
– Да вот же, – гражданин начальник ткнул рукой в мою густо удобренную зеленью пшенку.
– С удовольствием! – я едва не откинул от себя тарелку.
Еще бы! Пачка – это двадцать пять штук папирос. Каждая – минимум осьмушка фунта хлеба, а то и четверть. Полновесный паек за два-три дня.
Ох, неужели хоть кому-то во всем СССР не лень читать сигналы с мест, в число которых наверняка попала стопочка доносов о зэке, жрущем траву "от цинги"?! Неужели правда, что в мире нет такого преступления, на которое не пойдет чекист ради карьеры? В смысле, не в этой ли обутой в шлем темно-синего сукна голове крутнулась мысль, как половчее, да втайне от дружков, зацепиться за промфинплан борьбы с болезнями?