Джасинта тщательно готовилась, изучая язык, обычаи и ритуальные позы сингалезов. Она приобрела традиционную сингалезскую одежду и придала своей коже смуглый оттенок. Для нее изготовили особый аэромобиль с автономным источником энергии (обычные воздушные транспортные средства в Кларджесе потребляли энергию стационарных передатчиков и не могли вылетать за границы Предела дальше, чем на несколько километров). Закончив приготовления, она покинула Кларджес, чтобы поселиться среди варваров, почти ежеминутно подвергаясь смертельному риску.
В Кандесте она притворилась колдуньей-знахаркой, прибывшей с дальних островов, и, благодаря нескольким химическим, медицинским и технологическим трюкам, вскоре заслужила завидную репутацию. Высокопоставленный сановник из Гондваны предложил ей пропуск, гарантировавший безопасный проезд в его пиратскую империю, и она с готовностью приняла этот дар. Запланированный заграничный отпуск подходил к концу, но Джасинту заворожили гондванские художники и музыканты, отождествлявшие творческие способности с жизненной силой, и она провела за рубежом еще четыре года. Многие аспекты гондванской жизни вызывали у нее отвращение - в частности, полное отсутствие сочувствия к человеческим страданиям. Будучи восприимчивой к переживаниям других, эмоционально чувствительной женщиной, на всем протяжении своего пребывания за пределами Кларджеса Джасинте приходилось бороться с приступами тошнотворного ужаса. В Тонпенге она наивно согласилась наблюдать за церемониями у подножия Великой Ступы - и то, что она там увидела, превысило возможности ее нервной системы. В приступе безудержного отвращения она покинула Гондвану и вернулась в Кларджес в состоянии шока.
Шесть месяцев упорядоченной и безопасной жизни в Пределе позволили ей восстановить душевное равновесие, и следующие несколько лет оказались самым продуктивным периодом ее жизни. Джасинта опубликовала "Обзор гондванских искусств" и ряд кинематографических эссе, посвященных различным аспектам варварских цивилизаций - гондванской музыке, подводным коралловым садам, цветущим под присмотром сингалезских рабов, пламенеющим парусам гондванских "тигровых галер", украшенным сложнейшими орнаментами из почти микроскопических элементов, танцам на вершине горы Валакунаи, которым не суждено было остановиться, покуда не остановилось движение Солнца, Луны и звезд.
В возрасте ста четырех лет ее приняли в сонм амарантов; отныне ее надлежало величать "амарантой Джасинты Мартин".
Она удалилась в затворническую келью Института как гусеница, замкнувшаяся в куколке - и преобразилась, появившись на свет в облике возвышенно-прекрасной девятнадцатилетней девушки, более или менее напоминавшей внешностью ту Джасинту Мартин, какой она была в девятнадцать лет.
Новая Джасинта в самом деле была девятнадцатилетней девушкой, а не омоложенной столетней старухой. Да, она знала все, что знала бывшая Джасинта, сохранила ее воспоминания и особенности ее личности - несмотря на то, что хорошо знающий ее человек без труда заметил бы некоторые пробелы и упущения. Тем не менее, новая Джасинта была только собой и больше никем. Все черты ее характера она унаследовала от бывшей Джасинты, но акценты сместились в ней так, что она стала совершенно новым человеком, не потеряв ничего из своей прежней жизни.
Амаранта Джасинты Мартин, девятнадцати лет от роду, обитала в грациозном взволнованном теле весьма привлекательной формы. Ей на плечи спускались пепельно-светлые волосы, гладкие и яркие. Выражение ее лица, живого и открытого, нельзя было назвать полностью бесхитростным. Придерживаясь традиции сравнения женской красоты с тем или иным цветком, амаранту Джасинты можно было бы уподобить имбирной лилии.
В годы напряженного подъема на пирамиду фил ее сексуальный опыт был ущербным и беспорядочным. Она никогда не выходила замуж, но сохраняла в этом отношении вполне разумный взгляд на вещи - когда с наступлением вечера она облачилась в гибкую и гладкую, как вторая кожа, серебристую пленку, она руководствовалась не только торжествующими инстинктами молодого здорового тела, но и психическим возбуждением, которое охватывало большинство новоиспеченных амарантов и заставляло их забыть на какое-то время о всякой сдержанности. Она приехала в Карневал без сознательного намерения или плана, не мучимая какими-либо опасениями или предчувствиями возможной вины.
Джасинта запарковала аэромобиль, быстро спустилась на диске по прозрачной трубе и вышла на Конкорс - обширный проспект в средоточии Карневала.
Там она остановилась, завороженная суматохой звуков и цветов - духом Карневала.
Усыпанные блестками головные уборы, яркие костюмы в полоску, хриплые голоса, колокольный перезвон и отрывки музыки, приглушенный рев механизмов, исходящий словно ниоткуда, повсеместный слабый запах человеческого пота, глаза, бегающие в отверстиях масок, как ошалевшие насекомые, рты - розовые и пурпурные лилии, ежесекундно готовые раскрыться, чтобы звать, смеяться и язвительно шутить, руки и ноги, изогнутые в нелепых позах, случайно пришедшие в голову шалости и дурачества, эротические ласки украдкой и покачивания прижимающихся тел, трепетание тканей, шуршание ботинок и сандалий, светящиеся разноцветные надписи и мигающие образами экраны, плывущие в воздухе рекламные светлячки и голографические символы: Карневал! Амаранте Джасинты оставалось только смешаться и слиться с потоком празднующих, раствориться в столпотворении Карневала…
Она пересекла Конкорс, повернула к Меньшему Овалу мимо "Павильона невероятных безумств" и прошлась по Бульвару Аркад, рассматривая все вокруг с пристальным вниманием непривычно интенсивного восприятия. Цвета звенели у нее в глазах, как удары гонга. Она различала обертоны - сладостные, диковатые, вульгарные - в звуках, которые раньше показались бы ей ничем не примечательными. Она шла мимо арен и цирков шапито, где ей могли показать любые уродства и шутки природы, мимо Храма Истины, Голубого Грота, Лабиринта и Эротического Колледжа, где мужчины и женщины с телами акробатов и суровыми лицами демонстрировали разнообразные экзотические приемы совокупления.
Над головой плыли, покачиваясь, сотни орнаментальных и текстовых светящихся вывесок, в том числе вывеска Дворца Жизни. Стоявший в будке человек в бронзовой маске зазывал прохожих мощным, звенящим голосом. Почему-то в уме Джасинты возникло неприятное воспоминание о церемонии под Великой Ступой в Тонпенге - о том, как дьявольски красивый верховный жрец наставлял стонущую толпу новообращенных.
Амаранта Джасинты заинтересовалась и остановилась, чтобы послушать.
"Друзья мои! Какова крутизна вашего подъема? - восклицал Кудеяр. - Заходите во Дворец Жизни! Дидактор Бонзель Монкюр поможет вам, если вы ему позволите! Из расплода в дебютанты, из дебютантов в аспиранты, из аспирантов в кандидаты и, наконец, из кандидатов в амаранты! Зачем экономить считанные часы, если дидактор Монкюр подарит вам годы? Всего лишь один флорин, послушайте! Один флорин! Неужели вам жалко заплатить такую ничтожную цену за вечную жизнь?" Голос зазывалы резал слух, как бронзовый серп: "Поднимайтесь, все выше и все круче! Научитесь самогипнозу, улучшающему память! Закрепите навсегда полезнейшие навыки, обратитесь лицом к судьбе, полные надежд! Всего лишь один флорин за то, чтобы войти в чудесный Дворец Жизни дидактора Монкюра!"
Перед будкой собралась плотная группа слушателей. Кудеяр указал пальцем на одного из них: "Ты! Да - ты, аспирант! Почему не хочешь стать кандидатом?"
"Только не я. Я все еще в расплоде, починяю грузовые платформы".
"Ты выглядишь, как аспирант, тебе место в филе аспирантов. Попробуй режим, прописанный дидактором Монкюром - и через десять недель ты сможешь навсегда распрощаться со своим палачом… А ты?! - Кудеяр указал на женщину средних лет. - Что будет с твоими детьми, уважаемая?"
"Резвые щенки меня уже опередили!" - выкрикнула женщина и весело расхохоталась.
"У тебя есть шанс их обогнать! Не меньше сорока двух нынешних амарантов обязаны своим продвижением дидактору Монкюру". Зазывала заметил девушку в блестящей серебристой оболочке: "А ты, юная красавица? Неужели тебе не хочется обрести вечность?"
"Меня это не интересует", - рассмеялась амаранта Джасинты.
Кудеяр развел руками, изображая комическое потрясение: "Как так? Почему же?"
"Может быть потому, что меня вполне устраивает судьба гларков".
"Сегодня в твоей жизни может произойти бесповоротный перелом. Заплати один флорин - возможно, тебе на самом деле уготована судьба амаранты. А затем, когда, родившись заново, ты смахнешь с лица желтую пену и взглянешь на себя - такую, какой тебе предстоит остаться навсегда - ты вспомнишь обо мне и поблагодаришь дидактора Монкюра и его непревзойденные методы!" Цепочка голубых искусственных светлячков-восьмерок вылетела из Дворца Жизни и окружила голову зазывалы в бронзовой маске: "Заходи же, если хочешь встретиться с дидактором Монкюром сегодня вечером - осталось всего несколько минут! Один флорин - всего один флорин, и кривая твоей жизни устремится вверх!"
Кудеяр спрыгнул из будки на землю. Его смена кончилась, он был свободен: припозднившиеся посетители Карневала редко проявляли желание зайти во Дворец Жизни. Он поискал глазами в толпе. Одна из фигур блеснула серебром - это она! Нырнув в поток теснящихся зевак, Кудеяр догнал амаранту Джасинты.
Если даже она не ожидала увидеть его снова, серебристый блеск ее лица скрыл удивление. "Неужели дидактор Монкюр терпит такие убытки, что его зазывала вынужден гоняться за возможными клиентами, проталкиваясь через толпу?" - спросила она беззаботно-игривым тоном.
"В данный момент, - ответил Кудеяр, - я сам себе хозяин и могу делать все, что хочу, до завтрашнего заката".
"Ты знаешься с кандидатами и амарантами - зачем тебе понадобилась девушка из гларков?"