В чём она не виновата - я не додумал. Поезд, набирая скорость, как раз протаскивал мой вагон мимо тех мальчишек, которые уже слезли с заборчика и куда‑то брели по тропинке, провожая состав взглядами - и я с удовольствием показал им всем троим тот же жест.
Они заулыбались и помахали руками вслед.
И у меня почему‑то на пару градусов поднялось настроение. Немного, но всё‑таки. Я опять завалился на диванчик и до поздней ночи то читал, то смотрел фильмы - музыку слушать больше не хотел, будет ещё время…
…А 31 мая утром я вышел на другом вокзале - в этой самой Северскстали.
* * *
Моя незнакомая мне тётя оказалась очень похожа на плохо ухоженный вариант моей мамы. Сперва, издалека, на перроне, я прямо очумел - как она тут оказалась, она же улетела?! И только когда тётушка меня обняла, я понял, что это не мама. Во–первых, мама меня никогда не обнимала. Во–вторых, выглядела, как моя старшая сестра и требовала, чтобы "на людях" я называл её "Энни", такое, блин, тупо–энглезированное от "Антонины". Это звучало и правда тупо, что ещё хуже - смешно, но я никогда не спорил.
А тётя Лина выглядела на свои почти сорок. Без скидок.
Но знаете что? Мне она понравилась. Я умею неплохо ощущать людей. Ни улыбками, ни поцелуями, ни восклицаниями меня не обманешь, как ни старайся.
А она мне понравилась. Хотя бы потому, что была мне искренне рада. Я не понимал, с чего и как вообще можно радоваться совершенно незнакомому парню, который впёрся в твой родной дом на целый год - только потому, что он твой племянник?! Но радость была искренней, и я сразу оттаял, хотя сперва, когда она обнималась, закаменел немного: не люблю я прикосновений…
…Мы пошли пешком. На аккуратной брусчатой площади перед небольшим полутораэтажным вокзалом тусовались какие‑то разношёрстные частные такси, к нам даже сунулись от них деловитые мужички… но тётя сказала, что идти недалеко. Я нёс сумку на плече и катил чемодан, поглядывая по сторонам. Было прохладно, росно, тихо и пусто - так тихо и пусто, что я даже немного оробел, хотя отлично понимал, что это просто–напросто раннее утро, в такое время даже в Москве пусто на улицах. Пахло сырой пылью, зеленью и ещё чем‑то странным - может быть, просто… воздухом? Не знаю. Я раньше не помнил нигде такого запаха. И вообще вся Северсксталь показалась мне невероятно тихой и ужасно зелёной - совершенно не по названию. Я ожидал какие‑то заводы, дымы, толпы рабочих, как в старых кино, всё такое прочее… Правда, тётя Лина мне объяснила, что тут и правда было аж два большущих завода, но они давно стоят, всё разворовано, и даже призаводской район расселён. Люди живут частными промыслами, огородами и так далее. (Правда, тётя как раз работала постоянно - учителем в школе, а школа тут осталась одна, в неё в целях экономии, оптимизации, повышения качества знаний и заботы о детях "слили" все три, которые тут были раньше. Именно в эту школу я и буду ходить.) В американских фильмах про такие города говорят, что "тут никогда ничего не случается". Правда, как раз после этих слов в кино и начинаются События - ну там пришельцы, сектанты, оборотни, вездесущая русская мафия… Живая слизь, опять же - как без неё? Но мы‑то не в кино…
- А Юрка мой в походе, - сказала тётя Лина. Она шла рядом со мной, на меня же и поглядывая - внимательно, как будто даже оценивающе, но по–доброму. - С ребятами. Тут, за рекой, леса начинаются - настоящая глушь. Говорила ему - подожди, хоть брата встретишь, как положено, да он не согласился, сказал, что скоро должен вернуться… - она вздохнула: - А потом опять убежит… Всё лето по лесам бегают… Совсем как в моей молодости; в девяностые‑то это исчезло почти, туристы, а сейчас опять…
- Не боитесь отпускать? - поинтересовался я. Известия про туристов меня заинтересовали. Моя тётя покачала головой:
- Не боюсь, тут у нас тихо, а лесу и вовсе бояться некого… А даже если бы и боялась - бесполезно. Он весь в отца…
…Портрет своего дяди я увидел в комнате рядом со своей спальней. Смуглый, но синеглазый мужчина в лихо заломленном голубом берете весело топорщил жёсткие колючие усы в широкой улыбке. На заднем плане было знамя - голубое с золотом, с парашютами–самолётами.
Во всяком случае у Юрки проблем с отцом не было. Как следовало из прикреплённой тут же официальной бумаги, капитан воздушно–десантных войск Скиба Максим Анатольевич погиб шесть лет назад… ну и так далее.
Я постоял возле этой стены и отошёл с непонятным чувством. Чуть ли не с завистью! Глупо, конечно…
…Дом у тёти Лины был здоровенный, по–моему, больше нашей двухъярусной квартиры (хотя и одноэтажный), но старый, скрипучий, со множеством каких‑то коридорчиков, тупичков и комнатёнок без окон. Я сразу в нём по–настоящему заблудился, как в заколдованном замке, и вышел через какую‑то дверь в густой тенистый сад за домом - большой, с колодцем прямо у крыльца, хотя в доме была вода. Вошёл ради интереса в другую дверь - рядом - и оказался прямо в здоровенной кухне–столовой, где тётя Лина готовила мне завтрак.
- Владик, - улыбнулась она мне. - Посмотрел, что и как? Ну подожди немного, я скоро.
- Ничего, - ответил я, - подожду.
Глупо тоже. Но я растерялся. Меня, сколько я помню, все называли "Влад". Кроме того, я вдруг ещё и застеснялся. Такого за мной вообще‑то не водилось, но, если я оказывался где‑то вне дома надолго, то это был всегда отель, где прислуга однозначно предназначалась для того, чтобы выполнять мои распоряжения и даже прихоти. А тётя Лина была хозяйкой. Чувствовать себя в роли гостя–постояльца было странно и непривычно.
- Ты свою‑то комнату смотрел? - как ни в чём не бывало спросила тем временем она, быстро и не глядя нарезая что‑то на разделочной доске.
- Н–нет… - ответил я. Не признаваться же было, что я просто не дошёл до неё, а чемодан и сумку положил около той двери, через которую вышел в сад? Тётя Лина вдруг засмеялась:
- Ладно, хорошо, сейчас поедим, и я тебя провожу, потому что сам ты всё равно её не найдёшь - заблудишься ещё! А сейчас иди лучше помойся - умывальник вон в ту дверь и налево, там твоё полотенце, сразу увидишь. Там и душ есть, но вода только холодная, а колонку тебе лучше пока не зажигать. Я тоже тебе потом покажу - как.
Совмещённый санузел - так это, кажется, называется - меня не смутил и не возмутил. Я вообще искренне думал, что туалет будет на улице, поэтому чистая и большая кафельная комната с лёгким запахом хлорки, в которой стоял унитаз, отделявшийся непрозрачной полиэтиленовой занавеской от душа, оказалась выше моих ожиданий. "Колонка" - прямоугольный белый ящик с ручками и окошком - мне в принципе была понятна, тут не имелось центрального снабжения горячей водой, будь добр сам греть… но зажигать её я и правда не стал, да и душ не стал принимать, а просто умылся как следует и вымыл руки. Моё полотенце и правда было "моё" - его помечала вышитая чёрным по белому ясная надпись:
ВЛАДИК
Я с минуту, не меньше, тупо смотрел на эту надпись - и взгляд отвёл, честное слово, с усилием…
…Когда я вернулся в столовую, то на столе уже стояло то, что тётя Лина называла "завтраком". Я знаю, что почти всех на Западе раздражает, как едят русские. Вместо того, чтобы съесть утром лёгкий салатик с чашечкой кофе и булочкой, "они лопают так, как будто к полудню исчезнут все продукты на планете Земля!" (это моя мать так говорит). Но я как раз ничего против таких завтраков не имею. Очевидно, и тётя моя тоже придерживалась такого мнения, потому что кроме салата (того, что у нас называется "салатом вообще" - подсолнечное масло, соль, варёные вкрутую яйца, огурцы, помидоры и майонез) и чая (не кофе) с какими‑то пышками было ещё картофельное пюре со здоровенными кусками жареной свинины и маринованными грибами.
Когда я поел, мне захотелось спать. Сильно захотелось, просто‑таки вышибало в сон. Две ночи в поезде - это совсем не так романтично, как может показаться, тем более, что ночи были дурные. Да и потом - мне и всегда‑то по утрам хочется спать, я "сова", а для нашего - человеческого, в смысле - ритма жизни это мука мученическая. Мне было стыдно, но тётя Лина, кажется, заметила моё состояние и, как только я отвалился от стола, сказала:
- Ну, пойдём, я тебе покажу твою комнату. И вот что, Владик… - она оперлась рукой на стол, помедлила, как будто что‑то решая. - Эта комната действительно твоя. Вся, целиком. Если ты захочешь там что‑то переставить или поменять - это твоё дело.
- Спасибо, - пробормотал я.
И разозлился на себя - что‑то слишком часто она заставляет меня смущаться!..
…Комната оказалась почти квадратной, небольшой, с двумя окнами в боковых стенах, оклеенных зеленовато–золотыми обоями - кажется, недавно, может даже, к моему приезду. Одно окно выводило в сад, другое - в пустынный переулок, пыльный и жаркий. Окна были странные, старинные - с переплётами в виде буквы Т и маленькими форточками, непривычные. Тётя Лина показала рукой вокруг:
- Ну вот, это всё твоё. Ты размещайся, а я пойду, я хоть и отпросилась на сегодня, но ведь практика в школе начинается у восьмого и десятого классов, надо глянуть. Ты не против?
- Нет, конечно, идите, - поспешно сказал я, про себя подумав, что это как раз то, что надо. Очень захотелось остаться одному и как‑то… что ли… разобраться в том, что случилось, или… или, может, просто отдохнуть?
- Ну вот и хорошо, - она кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.