Юрка тоже слинял (они с Нинкой вместе укатили баллон), но я на него не обиделся. Не со мной же ему целоваться? Пашка с Димкой и Максим тоже ушли вместе. Остались кроме меня Роман и Вадим. Вадим, хотя и полностью оделся, сидел на берегу и бросал в воду камешки. Роман, качая кроссовками в руке, спросил его:
- Пойдёшь?
- Скажи там, что я попозже, - ответил Вадим и махнул рукой - нам обоим: - Пока.
- Пошли, провожу, - кивнул мне Роман. Я хотел было сказать, что ничего не боюсь, но потом сообразил, что он и не имел в виду это - а просто думал, что я не найду дорогу. Я её отлично запомнил, но отказываться не стал.
Как не стал и обуваться.
Мы поднялись переулком. Горели редкие фонари окна домов, было не так уж темно, как казалось у речки и довольно многолюдно - на лавочках тут и там сидели компании разных возрастов (от предподросткового до глубоко пенсионного), обсуждавшие насущные проблемы, кто‑то ещё катался на великах. Особого шума слышно не было. Земля оказалась тёплой, я только немного боялся распороть ногу о какие‑нибудь дары цивилизации.
- Ты на Юрку не обижайся, - вдруг сказал Ромка. - У них с Жютиком большая любовь.
- С кем? - не понял я. Ромка негромко засмеялся:
- А, это у Настёны прозвище такое - Жютик… А тут такое дело, сам видишь, мы думали, что он уже вернулся, а его подкараулили…
- Ничего, что он про всё мне рассказал? - не стал я развивать эту тему. Роман усмехнулся - я увидел эту усмешку:
- Если кто‑то среди нас и разбирается в людях с первого взгляда - так это Юрка. А Беловодье - не наша монополия. И не наша колония. Скорее уж это общий подарок. Для всех. И разу уж Юрыч решил, что и для тебя тоже - значит, и для тебя тоже.
- А ты почему в этом участвуешь? - снова задал я вопрос. Роман удивлённо и даже чуть насмешливо посмотрел на меня:
- У нас у всех одна причина… хотя… - он помялся и признался: - Мне ещё и просто интересно. Интересно, что из всего этого получится. Интересно в этом участвовать.
- А шею сломать? - испытующе полюбопытствовал я. Роман рассмеялся:
- Десятки наших ровесников ломают себе шеи каждый день в сто раз более глупо. Вообще бессмысленно. На этом фоне возможность сломать шею за высокие идеалы - почти счастье.
Мда, подумал я, вот вам и глухая провинция… Как это он - "возможность сломать шею за высокие идеалы - почти счастье". Лихо. Юрка говорил примерно то же самое. И, похоже, вся компания примерно так же и думает.
- А какое у тебя прозвище? - неожиданно (теперь уже для себя самого) спросил я. Но Роман вроде бы и не удивился:
- Милорд.
Хотите верьте, хотите нет - но чего‑то подобного я ожидал ещё за секунду до ответа.
- Наша школа. И твоя теперь. А напротив - интернат, - сказал Роман, кивая на большие трёхэтажные здание, занимавшие по обеим сторонам почти весь квартал, мимо поворота в который мы проходили. (Кстати, похоже, что сейчас мы шли другим путём, не тем, что вёл меня Юрка.) Обсаженные ровным строем тополей - не пирамидальных огрызков, а настоящих тополей - здания выглядело величественными, и я почему‑то спросил:
- А как раньше город назывался?
- А почему ты решил, что он как‑то назывался? - удивился Роман.
- Так у вас много старых зданий, а название советское - Северсксталь…
- Смешно, но он так и назывался, - ответил Роман. - Хотя построен в середине девятнадцатого века… Было село Северское, а потом, после 1861 года, один предприимчивый крестьянин завод построил. Ну а при советской власти развернули целый комплекс… В гербе города - стальной нож на верте; в верхней части пересечённого французского геральдического щита - герб Перми…
- Верт - это зелёный цвет? - вспомнил я. Роман улыбнулся:
- Ты что, увлекаешься геральдикой?
- Так… Читал кое‑что.
- Да, зелёный… Но "верт" - красивее по–моему… Погоди, я сухариков куплю, - он остановился, кивнул на маленький магазинчик с застеклённым фасадом, над которым горела надпись:
ПЕЙКА
ЕШЬКА
По периметру вывески шустренько бежали алые огоньки, сама надпись была густо–синей на кислотно–бирюзовом фоне.
- Ага, давай, - я кивнул и прислонился к одному из тополей.
Роман неспешно отправился к магазину.
Вечер был таким приятным и тихим, что моё чувство опасности помалкивало, даже когда неподалёку появилась из какого‑то проулочка компания в количестве пяти человек. Тот факт, что они шагали под музыку своих мобильников, включенную на максимум, уже свидетельствовал об их невысоком интеллектуальном уровне. Усугублялось это ощущение бесконечным неизобретательным матом и взрывами нарочито громкого хохота.
Но я до последнего надеялся, что они пройдут мимо.
Не прошли.
Когда они примолкли на секунду, а потом направились в мою сторону, я мысленно тяжело вздохнул, хотя и остался неподвижен. Пять человек. Мои ровесники. Тупые, но крепкие, будущая надежда любой избирательной кампании, так сказать. Даже если из магазина выскочит Роман (а я почему‑то был уверен, что он выскочит) - могут навешать обоим. Запросто.
Значит, надо не дожидаться начала разговора и быстренько как минимум сделать из пятерых четверых.
И я приготовился (пожалев, что стою босой) пнуть того, который окажется ближе, в пах, едва раздадутся мантрические слова: "Закурить есть?"
- Закурить… - начал идущий первым. И умолк, потому что Роман (он подошёл за их спинами - я и не заметил) весело и громко сказал:
- Не курит он.
Они раздались в стороны. Я напрягся, готовясь атаковать. Но Роман стоял на краю тротуара, бросая себе в рот сухарики из пакетика. И широко, приятно улыбался.
- Это что ли это… Буров? - "правофланговый", явно главный в этой компашке, назвал Романа по фамилии - не по прозвищу и не по имени даже - и я отметил это. И ещё я отметил, что в голосе была откровенная растерянность и опаска.
- Угу, - Роман кивнул энергично и щедро протянул "главному" пакетик: - Сухариков хошь? Бери и вали за "клинским".
- Пошли, пацаны, - угрюмо сказал "босс". И они исчезли - молча, быстро и не оглядываясь. Роман проводил их взглядом, по–прежнему улыбаясь.
- Мелкий рогатый скот, - сказал он насмешливо. - Козлы вечерних улиц…
- Ничего себе, - я вздохнул, чувствуя, как отпускает напряжение. - Это фокус?
- Да так… - он протянул пакетик мне. Я взял несколько штук, энергично захрустел. - Смотри, туман ползёт.
Я оглянулся туда, куда он показывал.
Из двух переулков сразу выползал туман. Да нет, не выползал - вываливался клубами. Как будто там стояла и выдувала его сюда сценическая машина. Туман как будто светился, расползался по улице, поднимаясь одновременно всё выше и выше - и в этом движении было что‑то не вполне реальное.
- Красиво, - вырвалось у меня.
- Да, - согласился Роман. Он как будто чего‑то ждал, глядя в туман. И я ждал тоже.
Туман коснулся наших ног. Всегда кажется, что он холодный, но туман тёплый, как ночная вода летом…
А потом я увидел девчонку.
Я не понял, откуда она вышла. (И выходила ли вообще?) Она просто появилась среди туманных неподвижных (и в то же время - неостановимо движущихся куда‑то) клубов и слоёв. Сперва мне показалось, что она - голая. Но потом, приглядевшись, я различил, что на ней какое‑то трико под цвет тумана… и от этого казалось иногда, что она исчезает, тает в воздухе, чтобы через мгновение появиться совсем в другом месте.
Девчонка танцевала.
Не знаю, видела ли она нас. (И могла ли она видеть нас вообще?) Во всяком случае, мы ей были явно неинтересны. Она жила тем, что танцевала - медленно, быстрее, медленно, быстрее; плыла с туманом и оставалась на месте, как он…
… - Кто это? - тихо спросил я, когда танец закончился, и девчонка растаяла среди туманных клубов. Роман словно бы нехотя пожал плечами. Потом сказал:
- Дева Тумана.
- А серьёзно?
- А что, слабо поверить? - усмехнулся он. И добавил серьёзно: - Не знаю я, кто это. Первый раз прошлым летом увидел. Как туман от реки - так она здесь танцует.
- И что, не пытался подойти, познакомиться?! - изумился я. - Она же тебе… - я не договорил. Роман покачал головой:
- Не пытался. Зачем?.. Пошли, нам вон туда. В переулок - и ты дома. Со стороны задней калитки, ты там был? - я кивнул. - Да ты запоминай, запоминай, тебе этим путём часто ходить…
…Дома была тишина. Тётя Лина явно легла спать, не дожидаясь ни сына, ни племянника. Но меня это почему‑то не обидело и не задело. Чего ей нас ждать, да и беспокоиться особо - чего?
Я прошёлся по комнатам, отметив, что начинаю ориентироваться в них очень неплохо - похоже, дом меня "принял" и перестал шутить. Везде были разбросаны светлые ночные полосы, квадраты и прямоугольники из окон. Стояла тишина - такая глубокая, что я слышал, как тикают в соседних комнатах часы.
Я зевнул и потянулся. Неспешно прошёл к себе, проверил почту. Опять та же бодяга, но уже меньше - слава богу, цивилизованный мир начинает про меня забывать… Я написал письмо матери - что ухожу в поход и в ближайшее время буду недоступен для переговоров. Потом посидел, глядя в экран компьютера, отправил письмо, вырубил аппарат и пошёл мыть ноги, всё больше и больше ощущая, что меня с непреодолимой силой клонит в сон, в туман, в непрозрачную спокойную воду лесного озера - тишина, темнота, покой…