– М-м-м… Молоко. Сахар. М-м-м… – Какого черта, почему я не знаю, из чего оно делается? Я прекрасно могу себе его представить, даже на вкус – аж мурашки по спине побежали и в животе свело. Ванильное мороженое. Я его больше всего люблю. Я даже знаю, как выглядит плод ванили. Но не думаю, что плод ванили можно получить из содержимого тела Уолли Мансена.
Робот протянул руку и еще раз медленно погладил меня по голове.
Я сказал:
– Оно холодное. Замороженное. Но не такое твердое, как лед… – И тут я понял, что на планете не холодно, может, робот вообще не знает, что такое лед. – Оно мягкое. Кашеобразное. – Я беспомощно пожал плечами. – Наверное, оно такое из-за жирности.
Я прошел вслед за роботом на кухню. Мне было интересно, что же он собирается делать. К черту, возможно, и я смогу запускать синтезатор? Робот всего-навсего дотронулся пальцами до четырех кнопок – две были расположены с одной стороны панели управления, две с другой. Кнопки стали голубого цвета, а потом робот замер и стоял без движения примерно минуту.
Раздался тихий булькающий звук, и неожиданно из нижнего желоба появился шарик белого мороженого. Наверное, около кварты. Робот достал из буфета тарелку, положил мороженое на тарелку и протянул мне.
– Мороженое.
Я взял тарелку, понюхал шарик мороженого.
– Наверное. – Но пахло оно совсем не как мороженое. Вернее, не совсем как мороженое. – А ложка у тебя есть?
– Нет. Ложка.
Я вздохнул. Его можно попросить даже коктейль из Макдональдса. Я высунул язык и лизнул шарик. Нет. Это не мороженое? Больше похоже на жирные сливки. Наверное, таким было бы мороженое без вкусовых добавок.
– Ничего, вполне. Спасибо. – Я откусил кусок побольше и запачкал все лицо. Да, с консистенцией все в порядке.
Потом я умылся над раковиной в ванной комнате, вернулся в гостиную и свернулся клубочком на полу, намереваясь заснуть. Я еще не спал, когда вернулся робот. Он сел рядом со мной на корточки, протянул руку и нежно погладил меня по волосам. Холодные, металлические пальцы, но все равно приятно.
Бывали дни, когда я просыпался с ощущением какого-то неописуемого счастья. Я вволю ел. Отдыхал. Мне было с кем поговорить. Если это можно так назвать. Свет из окна падал наискось, будто я проспал. На сером ковре этот свет казался оранжевым.
Я встал, потянулся, прислушался, как хрустнули хрящи на спине. Оттого, что я спал на полу, я чувствовал себя намного лучше, чем после всех мягких матрасов в родительском доме. Мать обожает мягкие матрасы и считает, что они должны нравиться и всем остальным.
Помню, как по утрам потягивался и хмурился отец. Интересно почему?
Я подошел к двери и вышел на крыльцо. Было тепло, легкий ветерок ласково касался моего обнаженного тела. На перилах висели мои вещи. Они высохли, но словно задубели. Стирка в простой воде не дала почти никакого результата. Я попробовал объяснить роботу, что такое мыло, но у него получилось что-то вроде кулинарного жира "Криско" – приятное на вкус и на запах вещество, которое я в результате просто-напросто съел.
Я вывесил вещи на улицу для просушки и позабыл о них, они вымокли под кислотным дождем, и брюки даже посветлели, местами на них видны светлые подтеки.
Господи. Мать меня за это убьет.
Ботинки я оставил в доме. На планете было тепло, так что я спокойно ходил нагишом. По крайней мере пока. Я снова потянулся, помочился за перила на траву – мне показалось, что она при этом извивалась, словно пыталась увернуться от моей струи. Потом вернулся в дом.
– Робот?
Молчание.
Какое-то уж очень грозное молчание. Я прошел на кухню.
Рядом с желобом стояла тарелка с холодным, светло-коричневым куском мяса и кружка с желтоватым молоком Уолли.
– Робот?
Сердце у меня бешено забилось в груди. На заднем дворике его тоже не было. И в ванной комнате не было. Ни в одной комнате этого дома, который стал мне почти родным. Не было его и на улице. В принципе на улице вообще никого не было. Одна лишь трава. И еще медленно плывущие по небу облака.
Никаких птиц.
Никаких крыс. И жуков.
Я вернулся на кухню и медленно съел холодный завтрак. Робот позаботился обо мне – оставил еду. И дал мне выспаться.
Черт побери.
После завтрака я прошел в ванную, набрал воду. Я старался не паниковать.
Полдень. Ни обеда. Ни робота.
Наконец я натянул носки и ботинки, вышел голышом на улицу и занялся своими обычными делами, только не разговаривал. К чему говорить, когда тебя никто не слышит. Я вышел через ближайшие городские ворота и прошел к пустому космодрому, постоял там, всматриваясь в зеленое, словно трава, небо и прикрыв рукой глаза от яркого света красно-оранжевого полуденного солнца. Никаких тарелок. И робота тоже не видно. Я вернулся домой и осмотрел все там.
Робота нигде не было.
Очень медленно я прошел в центр города, к музею. Всю дорогу я размышлял над тем, что же мне делать, если робот исчез навсегда. Да, конечно, у меня есть раковина, туалет, ванная. Есть вода для питья, вода для умывания, я могу спокойно справить нужду в доме.
С другой стороны, я так и не научился управлять синтезатором. Сколько раз я стоял рядом с ним, положив пальцы на нужные кнопки, но чувствовал себя при этом крайне глупо. Мне так хотелось, чтобы у меня получилось, я бормотал про себя всякую чушь типа: "Абракадабра, сезам, откройся, черт бы тебя побрал…"
Робот стоял рядом и наблюдал за мной своими красными глазками, а потом произнес:
– Уолли нет может делать. – Он уже говорил намного лучше, чем в начале, но все равно делал ошибки.
– Ну же, негодяй. Можешь посмеяться надо мной!
Но он повторил:
– Нет может делать, Уолли.
И каждую ночь он усаживался рядом со мной и гладил меня, пока я спал, по волосам. Мне этого будет недоставать, пусть даже я не умру с голоду. Я зашел в музей, думая о том, как бы не заплакать. А что если он не вернется? Ведь космический корабль может вообще не прилететь. Что если мне придется остаться здесь навсегда? Остаться одному? Одному, а если повезет, вместе с несчастным роботом?
Нет, не навсегда.
Мне всего-навсего шестнадцать лет.
Что если мне придется прожить здесь лет пятьдесят?
Пятьдесят лет питаться своей собственной синтезированной плотью.
У меня по коже мурашки забегали. Я стоял под прозрачным куполом музея перед бесполезной картой звездного неба.
– Где я, черт побери? – Голос мой разнесся эхом по большому залу и оглушил меня.
Я прошел в исторический отдел, где был в самый первый день, в коридор с экспонатами, относящимися к эпохе, когда тринтуны вышли на первый контакт и когда их радостно приняли в Федерацию Галактик. Здесь было много интересных диорам – на каждой из них тринтун, рядом с ним другие существа, а сзади большое изображение другого мира – с розовыми солнцами и небом зеленого или желтого, голубого, фиолетового, золотого и самых разных других цветов. Обычно во всех мирах растительность по расцветке дополняла цвет неба, как на Земле: голубое небо и зеленая трава.
Словно Бог творил все по определенному плану.
Моей любимой была диорама с бледно-бледно-желтым небом; казалось, тот мир состоял из сплошных высотных зданий – эдакая инопланетная версия азимовского Трантора. Тут было много разных существ и крабоподобных роботов. В небе над зданиями висела летающая тарелка, а над ней завис в пространстве споум – такой большой, что его было видно с поверхности планеты.
Интересно, все эти планеты все еще существуют?
Или исчезли?
Что если все эти миры опустели, как и тот, где оказался я, как все те, в которых мне довелось побывать? Про себя я даже иногда называл этот мир Затерянной Империей и не раз думал, что же тут могло приключиться. Интересно, робот это знал? Я не раз спрашивал его, но он ничего не отвечал.
Либо не знал, либо не умел ответить.
Вдруг раздался свистящий голос:
– Уолли?
Сердце оборвалось у меня в груди, я обернулся:
– Ты… уух.
Я хотел сказать "Ты вернулся!", но передо мной стоял вовсе не робот. По крайней мере не мой робот. Существо было такого же роста, но… у него была светло-серая кожа. Большие, темные, слегка раскосые глаза. Лицо без носа. Рот без губ. На каждой руке по три пальца. И птичьи ноги.
Очень похоже на рисунки, которые обычно встречаются в книжках про инопланетян и летающие тарелки, таких книжек в мягких переплетах навалом на ярмарках-распродажах, из-за них трудно бывает разглядеть настоящую научную фантастику, которую я люблю. Интересно, кто вообще читает такие книжонки? Кенни. Кенни всегда брал Чарльза Форта, в то время как мы с Марри набрасывались на книги Андре Нортон – "Принц опасностей" и все, что у нее выходило. Как называлась та книга? "Слушай!" Что-то в этом духе.
Существо приблизилось ко мне, подняло одну трехпалую руку в воздух.
– Извини, я тебя напугал.
– Кто… Что?
Он сказал:
– Это я, Уолли.
– Робот?
Тонкий рот без губ расплылся в улыбке.
– Да, можешь меня по-прежнему так называть, если тебе это нравится, но я поднялся на одну ступеньку вверх. Теперь я скорее искусственный человек.
Искусственный… В голове проносились беспорядочные мысли: "И что теперь? Тор-Дур-Бар? Пиноккио?" Я вспомнил шутку о "единственном, единородном сыне" и ухмыльнулся.
Робот продолжал:
– Пошли, Уолли. Пошли домой. Ты, наверное, умираешь с голоду. – Я заметил, что он теперь говорил с правильными интонациями.