– Отель-бордель?
– Скорее павильон д-д-для отдыха. Или, как теперь это называется, спа-салон.
– Откуда знаешь это место?
– Сурен хозяин. В-в институте с ним учились.
– Не заложит?
– Сурен? С-с-смеешься?!
– А он на месте?
– На месте. В-в-вон его Мерс стоит.
– Дорогая машина.
– Между наукой и бабками он выбрал б-б-бабки… – И Тарутян нажал на кнопку звонка. Из дырочек микрофона спросили: "Кто?"
Николай ответил по-армянски. Дверь сама собой распахнулась. Рубленный из бревен теремок начинался просторным холлом. Низкий стол, диван, три кресла и жара. Оглядевшись, молодые ученые ощутили странное волнение. Убранство интерьеров их поразить не могло, шика здесь не было, был разврат. В чем он заключался, аспиранты так и не поняли, но чувство неловкости их не оставляло. Хозяин возник как черт из коробочки – смуглый широкоплечий малый, в джинсовых шортах и без рубашки. Узнав сокурсника, обнял его и троекратно поцеловал. Затем пожал руку Вадиму:
– Сурен.
Дружников назвал себя и пожаловался:
– У тебя жарко.
– Раздевайтесь. У нас одежда не нужна. Это я не могу без порток – гости не поймут. А вам самое дело.
Николай стянул с себя рубашку:
– Мы у тебя немного п-п-поживем? Не бойся, не бесплатно. Б-б-б-бабки есть.
При слове "бабки" улыбка Сурена стала шире, а взгляд теплее:
– Обижаешь, дорогой. Сегодня вы мои гости. Дверь на замке, и, кроме вас, никого не пущу. Парная к вашим услугам. Бассейн есть, правда, маленький, зато не утонешь… Сейчас на стол накрою, девочек вызову. Земляки должны уважать друг друга. И ты, Вадим, чувствуй себя, как дома, чего в одежде паришься. Снимай все. Пусть тело дышит. Могу халат дать, могу простыню. Но вы и так не замерзнете.
– А в-в-вещи куда?
– Пошли со мной. – Сурен открыл дверь в комнатку, где стояли три железных шкафа. – Выбирайте любой. Сам запрешь, сам откроешь. У меня не воруют.
– Спасибо.
– О чем речь? Вы тут осваивайтесь, а я в шашлычную слетаю, заказ сделаю.
– Шашлычная далеко?
– Вадим, у меня все близко. В нашем же доме, только с другой стороны. Даже на улицу выходить не надо…
Оставшись вдвоем, аспиранты разделись до трусов, запихнули одежду в пакеты с "добычей", а пакеты заперли в железный шкаф. Вернувшись в холл, развалились на диване.
– Приятный парень Сурен. Ты его давно знаешь?
– Я же с-с-сказал – с института. Лет семь, восемь. Диплом защитил с отличием, но решил – н-н-наука не прокормит. Родственники помогли свой бизнес начать. Ты не волнуйся, он нас не с-с-сдаст. Давай лучше думать, что д-д-делать дальше…
– В каком смысле?
– В п-п-прямом. Ты разглядел тех парней на Ленинградке?
– Нет.
– А я разглядел. Это охранники банка сына Бородина.
– Ну и что?
– А то… Это з-з-з-начит, нас ищет не полиция. Что радует.
– Чем? Менты посадят, а эти прибьют.
– Не соображаешь – профессор в полицию не з-з-заявлял.
– Не заявлял, так заявит. Или сам, или его сынок.
– Не д-д-думаю. Опыты над уголовниками он проводил незаконно. У них с сыном у самих р-р-рыльце в пушку. Если охранники нас не найдут, мы в шоколаде.
– Обидно, с проекта соскочили. Интересно, чем все закончится.
– Чем бы не з-з-з-закончилось, таких бабок нам не видать. Мне д-д-ругое обидно… Катя меня презирать будет. Но уд-д-д-дивительный факт – ее прелести перестают волновать мою персону. А что если я всю эту любовь придумал?
– Слышу речь не мальчика, но мужа. Катька – баба красивая, но с мозгами у нее полный кирдык. Смотрит на старика влюбленными глазами. Это же сдвиг по фазе…
Сурен появился с огромным подносом – зелень, сыр, бутылка армянского коньяка. С ходу наполнил бокалы:
– Мужики, шашлычок подождать придется, зато качество гарантирую.
– Подождем. Не на сухую же пьем – закуску ты принес классную, – Дружников и Тарутян чокнулись с хозяином, выпили по глотку.
Сурен спросил:
– Девочек сразу вызывать или сначала покушаем, а их на десерт?
Тарутян смутился:
– А нужно?
Сурен подмигнул Дружникову:
– Вы гости, вам решать. Я бы на вашем месте не отказался. Девочки чистенькие, все умеют. Зачем себя удовольствия лишать?
– Тогда вызывай.
– Сколько? Две, три, шесть?
– Нас же трое, – напомнил Вадим.
Сурен рассмеялся:
– Мне не положено. Я на работе. Вы на себя рассчитывайте.
– Тогда п-п-по одной. Мне и Вадику. Зачем нам больше?
– Ладно, я вызову десяток, а вы себе выберете. Девки у нас табунами ходят, хохлушки, белоруски, кого только нет… Сегодня я угощаю.
Сурен взял трубку и прошелся по кнопкам.
– Старшина, взвод в ружье, – и улыбнулся гостям – Через часа два будут. Вы как раз покушать успеете.
Дружников отломил кусочек сыра и с удовольствием его пожевал.
– Полиции не боишься?
Сурен посмотрел на него с удивлением:
– Ты чего, брат? С ними у меня дружба. С ментами я никого не боюсь. Ребята не дешевые, зато спокойно. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь.
– К-к-к-какие проблемы?
– Откуда я знаю? С регистрацией, или права по пьянке где отберут. Мало ли чего по жизни случается.
Дружников заинтересовался:
– А документы новые твои друзья могут сделать?
– Смотря какие…
– К примеру, паспорта. Допустим, мы с Колей захотим сменить имя и фамилию?
– Дорого, но можно.
– Как дорого?
– Если чистые, штук по пять баксов. Но это не липа. Все по закону, через компьютер. Можешь хоть в Америку ехать.
– А срок?
– Этого не скажу. Сведу вас, а дальше сами договаривайтесь. А что, правда нужно?
– Нужно, друг. Мы с одного секретного проекта соскочили. Приходится концы в воду прятать. Так, кажется, у бандитов говорят…
Сурен внимательно оглядел аспирантов, словно увидел их впервые, и улыбнулся уже совсем другой улыбкой:
– Как говорят у бандитов, не знаю. Общаюсь только с культурными людьми. Но за деньги все можно сделать. В России живем… А фотки у вас есть?
– Зачем?
– Для документов.
– Нет.
– Тогда одевайтесь. Фотограф в соседнем доме.
Дружников подмигнул Николаю:
– У него что ни спросишь – все рядом: шашлыки за стенкой, фотограф в соседнем доме. Ловкий парень, твой Сурен. Браво!
– Хочешь в Москве жить, умей вертеться, – ответил хозяин заведения и раскланялся, как артист перед публикой.
* * *
Суркова возвращалась в Москву, не заезжая домой. Днем ей позвонил лаборант Шаньков и сообщил о краже в апартаментах. Известие молодую женщину ошеломило. Даже не сам факт злодейства, совершенного аспирантами, а сила удара для профессора Бородина. Это она предложила пересадить "h" уголовникам. Это ее идея привела к этим ужасающим последствиям. Она сидела у окна в самой середине вагона и сгорала от желания оказаться в его кабинете. Электричка, связывающая академический городок Дубна со столицей, отличалась старомодным совковым комфортом – мягкие кресла, давно потертые и драные, меньше пассажиров и, как результат, отсутствие духоты. В окне ей навстречу бежал щемящий пейзаж родины. По Савеловской железной дороге он отличался особой задушевностью и красотой, словно с картинок Ивана Билибина. Леса разбегались по холмам и оврагам, временами состав мчался вдоль берегов Волги, а потом старого канала, прорытого сталинскими рабами еще в дни детства ее деда, известного физика Григория Вениаминовича Суркова. Каждый буерак, каждый ручей на пути следования Катерина примечала, как близкого друга.
Она родилась и выросла в Дубне. Ее семья потомственных ученых и сейчас проживала там, хотя последние годы городок утерял былую славу цитадели отечественной высокой науки. Отсюда она пятилетним ребенком впервые попала в Москву. А потом ездила чуть не каждый день уже студенткой биофака МГУ. И сколько раз ездила, столько и любовалась красотами окрестных пейзажей. Они оставались прекрасны в любое время года – и в дымке осенних туманов, и во время весенних гроз и летнего зноя, и зимой, под шапками серебристых сугробов. И теперь, когда молодая зелень, еще сохраняя свежесть весны, матерела зрелой красотой лета.
Но сегодня она всего этого не видела. Перед ее глазами картинкой в мониторе стояло лицо профессора. Она представляла его по-детски растерянные глаза, подрагивающий нос, когда он произносил слова возмущения. Он, такой гордый и при этом беззащитный, подобный удар мог и не перенести. Именно сейчас, как никогда, ее поддержка ему необходима. Но быстрей оказаться рядом она не могла – самолеты из Дубны не летали. До боли обидно в такой момент маяться вдалеке. Господи, она даже забыла сообщить матери о внезапном отъезде. Суркова достала мобильный и, стараясь не выдать волнения, предупредила маму. Но та что-то почувствовала.
– Катенька, ты здорова? Мне твой голос не нравится.
Она возражала, у нее все в порядке. Но мама, кажется, так ей и не поверила. Состав шел ходко, оставляя за собой знакомые с детства платформы – Вербилки, Димитров, Турист. В каждом названии свой смысл, за каждым своя история. Ведь это ее дорога в прямом и переносном смысле. Но почему сегодня так медленно ползут навстречу знакомые станции? Кажется, она уже вечность в пути, а еще только Лобня. В Лобне дача друзей ее родителей. Они часто привозили ее сюда девочкой, и все вместе ходили купаться на канал. Как она любила смотреть на огромные речные суда, величаво вертящие колеса по бокам белоснежных палуб и издающие мощный рев предупреждения купальщикам. А следом волна от их тяжести, почти морская.