***
Сторож дачного общества и одноименного поселка "Зеленый остров" страдал анахронизмом. Не путайте с атавизмом и прочими измами. И не надо так ухмыляться, он женатый человек, и к тому же пожилой. Просто утром проснувшись, он искал по привычке 35 копеек на кружку пива, чтобы похмелится. И совершенно забывал, в каком веке живет, и что по 3,62 никакого напитка уже не купишь. Память возвращалась к нему медленно и постепенно, и могла бы еще медленней, если бы супруга Михалыча Зоя Карповна, не помогала ему прояснить события вчерашнего дня, а так же напомнить кто он на самом деле. Среди нестройного ряда эпитетов, коими его награждала супруга были такие, как гиббон сраный, бегемот, шакал, и прочие названия из передачи "В мире животных". Все эти слова проистекали из Зои Карповны не по причине её экстравагантности, а потому, что она до пенсии работала уборщицей в зоопарке и видела этих животных не только с хорошей стороны, но и так сказать с тыла.
Поэтому когда ей предложили поработать чуть-чуть после пенсии, она ответили, что в гробу это зверьё видала! И начальство зоопарка вместе с ним. Начальству такая красочная картина не приглянулась, и Зоя Карповна на производстве не задержалась. Чего не скажешь о Михалыче. Денег ему всегда катастрофически не хватало. Поэтому работал он уже больше пятидесяти лет без продыху. Начал свою карьеру водителем, но пристрастие к алкоголю плавно из водителей перевело его в плотники, где он напивался в доску до самой пенсии. А после выхода на пенсию, супруга Михалыча взяла бразды правления в свои мозолистые руки, а точнее пенсионное удостоверение мужа. И сама получала его пенсию, не выдавая горемычному Михалычу ни копейки на пропой. Михалыч не долго думая, и не споря с женой, тут же устроился на работу сторожем дачного поселка, где он по молодости (когда зеленый змий еще не так крепко держал его в своих объятиях) построил себе домик 7х8, с двумя комнатами и верандой. А вскоре супруги переехали жить на дачу полностью, оставив квартиру в городе дочке. Девке видной, но жутко неудачливой в семейной жизни, которая прижила троих детей от разных мужчин и тянула их на одну зарплату. Поэтому Михалычу нечего было возразить жене, которая и его зарплату сторожа получать стала сама.
А трубы то горели? Вот чтобы загасить этот вечный огонь в душе, приходилось Михалычу то картошку подкапать на вверенных ему огородах, то редиску проредить. Проезжавшие автомобили по трассе Н-ск - П-енск часто видели на обочине сидящего на корточках Михалыча, притаившегося за ведрами с овощами-фруктами.
То, что вчерашний день не задался, Михалыч помнил. Ведро с картошкой одно на трассе продал, а второе пришлось тащить назад в поселок, поскольку под дождем сидеть продрог, да и надоело. А на бутылку беленькой, что Ленка в ларьке дачном продает, не хватало. Вот и посетила тогда Михалыча здравая мысль, продать картошку кому-нибудь из местных нерадивых дачников. Которые коттеджей понастроили, а в огородах бурьян выращивают, потому что руки барские в земле испачкать брезгуют. Вот он с ведром и стал по поселку шарахаться. А, что было дальше, Михалыч запамятовал…
Вроде продал кому-то. Потом с Борькой пили. И что характерно напились. Значит продал за дорого. А тот кому картошку продал, что-то просил Михалыча сделать. То ли забор ему починить? То ли грядку вскопать? Хотя какая на хрен грядка? Осень на дворе. Значит забор. А забор починить Михалыч мог, почитай 30 лет плотником отработал. Оставалось вспомнить кому конкретно, поскольку здоровье надо было срочно поправить. Но память как назло не возвращалась. А Зоя Карповна завелась, что твоя циркулярка и могла пилить без продыху от рассвета до заката. Значит, надо делать ноги. Визг работающей на полных оборотах супруги болью отдавался в голове.
- Ты куда опять собрался?
- На работу, - буркнул Михалыч.
- Не пущу! - гневный взгляд сверкнул из под толстенных стекол очков. А глазки за ними казались маленькими-маленькими. "Кобра очковая" - подумал Михалыч, а вслух сказал:
- Как это не пустишь? Уволят же? Мне по поселку обязательно пройтись надо…Сама знаешь.
Большего всего на свете Зоя Карповна боялась прекращения денежного потока от никудышного мужа, и его увольнение в её планы никак не входило. О чем Михалыч знал и постоянно её этим шантажировал. Поэтому, еще раз одарив мужа гневным взглядом, задерживать его Карповна не стала, и он бочком-бочком, и выскочил во двор.
Во дворе Михалыч ощутил утреннюю потребность организма, и потопал по бетонной дорожке, ведущей от дома через весь огород к туалету типа сортир. В туалете же, как на грех, бумаги не оказалось. Пошарив по карманам, Михалыч обнаружил некое шуршание.
Мятая бумажка с растекшимися буквами. Письмо какое-то? Он писать не мог, сроду не писал. Последний раз в своей жизни писал матери из армии. А Зойка может, писала сестре своей, что в Караганде живет? Так на фиг к нему в карман сунула? Чтоб он на почту сходил что ли? Так сказала бы…А раз не сказала, так ей и надо дуре старой! Пускай еще раз напишет.
И Михалыч использовал мятое письмо, как ему хотелось.
***
Так Семен Пихтов и не узнал, что его письмо адресованное соседке по даче Галине Сергеевне, до нее не дошло. Он в это время подметал осколки битой посуды, рассеянные по всей кухне, вперемешку с денежными купюрами, вышедшими из обращения 10 лет назад.
Собрав все до единой купюры, Семен подсчитал выручку - 11тысяч рублей. Именно за такую сумму он продал тогда свою картину "Уходящая". Это что же получается? Что сегодня ночью его ночной кошмар воплотился воочию на самом деле? Вот и осколки битых тарелок, которые давно покоятся на городской свалке, и купюры, вышедшие из обращения. Это, что же? Он перенесся во времени и пространстве, и все повторилось вновь? Но это же было в квартире? Дачи тогда еще в помине не было. А может это место такое, что все виденное во сне сбывается?
Семен как был с совком в левой руке и веником в правой, так и присел на табуретку.
Он вспомнил, как называется это место, где все плохое повторяется изо дня в день. Смотрел когда-то спектакль "За закрытыми дверями" по пьесе Жана Поля Сартра.
Суть происходящего в спектакле сводилась к следующему: три человека навечно заперты в одной комнате и грызутся друг с другом как пауки в банке. В голове сама собой всплыла фраза одного из героев пьесы: Ад, это другие!
- Ад, это другие! - вслух произнес Семен. Неужели, он умер и в аду? И эти осколки и деньги, брошенные ему как тридцать серебряников, намек на то, где он находится?
Постойте! Но этого не может быть? Потому, что быть не может. Во-первых, не такой уж он и грешник, чтобы вот так вот, за здорово живешь, живьем попасть в ад.
- А кто тебе сказал, что ты живой? - прозвучал в голове холодный металлический голос.
Но он, же испытывает жажду и голод, и потом обычные нужды присущие телу…?
- А может это только тебе так кажется? - спросил голос.
Нет, нет и еще раз нет! - безмолвно закричал Семен. И голос кажется испугался его крика и пропал. Что-то не сходилось. А что именно? Деньги. Вот они вполне ощутимы и заметны, что б\у, а не из банка, не с монетного двора, и не вчера на принтере отпечатаны.
Так….И водяные знаки на них имеются. И сумма та…
А вот и нет! Он же пропил тогда энное количество и ровно одиннадцать тысяч быть никак не могло. А это значит…? Значит, что сегодняшнее светопреставление, что он застал на кухне не проделки нечистой силы и происки дьявола, а всего лишь овеществление его сна. Того, что ему приснилось.
Не надо множить сущности без необходимости. Бритва Окамы.
- Вот и славненько, - забубнил сам себе Семен под нос, высыпая мусор с совка в мусорное ведро, - не будем паниковать, преумножать и множить. Оно нам надо? Не надо.
Нас, кстати, Афродита заждалась, пеннорожденная моя. Хотя какая там Афродита…
Куда там этой банальной обольстительнице и богине плотских утех до моей..?
Пихтов лукавил. Боялся сознаться даже самому себе, что писал он не просто хорошенькую барышню, или богиню красоты и любви, а писал он Марго. Маргариту любимую женщину Мастера, в которой совместилось и красота, и ум, и душа. Душа любящая и сострадающая, способная не просто на страсть, а на жертвенную любовь. Впрочем, всякая истинная любовь способна на все. Для неё нет преград и предрассудков. Так уж случилось, что пригрезилось Семену, промелькнула такая женщина в его жизни, но не сложилось. Так же наверное не сложилось у автора романа…И пусть там хоть что говорят. Мир её праху, верной подруге Мастера.
Но, что не она Маргарита, в этом Пихтов был почти на сто процентов уверен. Не описывает человек счастье свое, если таковое есть. Не в человеческой это манере, писать о своем счастье. Ведь сбывшееся счастье скоротечно, его тут же съедает обыденность. Обыденность, кость в горле мечты. О мечте, о неземном идеале пишет любой художник. Иначе его работа лишена всякого смысла.
Наскоро проглотив вчерашнюю холодную картошку в мундире, Семен подумал, что перед сном нужно будет запечь пару картофелин в камине. Какое-никакое, а разнообразие. Опять-таки, посидеть у огня дорого стоит. Это белесое марево за окном начинало его раздражать. В нем не было ни жизни, ни огня. Пустое и мертвое, от него несло холодом человеческого равнодушия.
Все. Пора! Пора работать. Семен тщательно вымыл руки с мылом от липкой картошки и мельком подумал, что воды бы надо набрать впрок. Кто знает, когда она может кончиться?