- Чего ради? Если тебя тошнит, можешь выблевать прямо в камин.
- Разве у тебя здесь никто не убирает?
- Я предпочитаю тратить деньги не на прислугу. Я уезжаю.
- Что?!
- Уезжаю. Выметаюсь. Тебе нужны галстуки? Галстуки-бабочки?
- Да. А куда ты уезжаешь?
- Во Францию. Я нашел работу.
- И какую же?
- Буду преподавать английский. В лицее. В Безансоне, в городе, в котором родилась мать Пауля Клее.
- Счастливчик! Но ты не водишь меня за нос?
- Я уезжаю ровно через час. Если ты внимательно, очень внимательно будешь наблюдать за мной, то увидишь, что я уложу в рюкзак четыре пачки сигарет, пару носков, две рубашки, кусок мыла и полотенце. Затем я надену кепку, поплюю на туфли и вытру их рукавом. А затем выйду из этой двери, сдам ключи возле главного входа и зайду в "Бьюли" выпить чашечку кофе, причем один, а с тобой только в том случае, если у тебя есть деньги заплатить за себя. А затем, если ты все еще будешь за мной наблюдать, я не спеша прогуляюсь по улице О’Коннел, возле "Грэшема" резко сверну направо, и ты увидишь, как моя стройная фигура исчезает в зеленом автобусе с надписью "Аэропорт". И конец. Теперь-то ты понимаешь, что я имею в виду?
- Могу лишь выразить свое восхищение, Кеннет.
- Вот видишь? Все дело в силе воли, аккуратности и дисциплинированности.
Дэнджерфилд обводит руками комнату.
- Аккуратность? А это тогда что такое? Страшно себе представить эту комнату неаккуратной.
О’Кифи чешет голову.
- Я сыт всем этим по горло.
- А что ты сделаешь с кувшином, который стоит на трюмо? На нем все еще висит бирка с ценой.
- С этим-то? Да забирай его. Знаешь откуда он взялся? Я тебе расскажу. Год назад, когда я притащился в эту дыру, меня просто распирало от чудесных замыслов. Я тогда думал обзавестись плетеными креслами и, быть может, нацепить на стену парочку картин, чтобы на мою коллекцию предметов искусства пялились отпрыски благородных семей из дорогих школ. Я думал, что все будет, как в Гарварде, с той только разницей, что я стану членом тех клубов, которые в Гарварде мне были совершено недоступны. Я полагал, что мне следует приобрести несколько вещиц для спальни, до того как я всерьез возьмусь за приобретение мебели, и я купил этот кувшин за один фунт и четыре пенса, что и написано на бирке черным по белому, но на этом все и закончилось. Само собой разумеется, что с ребятами из частных школ дружбу я никогда не водил. Со мной они разговаривают, но считают меня несколько вульгарным.
- Жаль.
- Да, жаль. Я отдам кувшин тебе, чтобы ты вспоминал меня, когда я покину пределы этого зеленого острова, чтобы завести роман с какой-нибудь французской куколкой. О Господи, да будь у меня твой акцент, я бы неплохо устроился и здесь. Самое главное - это акцент. Я еще и рта не успеваю открыть, а меня уже гонят вон. Во Франции, во всяком случае, он мне не помешает.
- Я бы хотел задать тебе один довольно деликатный вопрос, Кеннет.
- Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить. О том, где я достал деньги. Но это, дружище, страшная государственная тайна.
- Жаль.
- Ну ладно, нам пора идти. Забирай галстуки, кувшин, одним словом, все, что хочешь. Мне больше не доведется жить среди этих угрюмых декораций. Я так ни разу и не развел огонь в камине. Мне всего двадцать семь лет, а я чувствую себя шестидесятилетним стариком. Если бы мне пришлось начать все сначала, я бы просто сдох. Время, потраченное совершенно впустую. За последние полгода я посетил четыре лекции по греческому и две по латыни. Здесь тебе не Гарвард: местные зубрилы корпят над книгами день и ночь.
- А эти использованные бритвы?
- Забирай все. До конца моих дней мне суждено быть бедным, как церковная мышь.
Себастьян собрал галстуки-бабочки и рассовал их по карманам. Бритвы засунул в тряпочку для мытья посуды и положил туда же несколько обмылков. На столе он заметил стопку дешевых блокнотов.
- А это что такое, Кеннет?
- Плоды, к тому же гнилые, моих попыток стать великим писателем.
- И ты оставляешь их здесь?
- Разумеется. А как бы ты поступил на моем месте?
- Понятия не имею.
- А вот я имею. И я знаю наверняка, что я не писатель. Я всего-навсего сексуально изголодавшийся козел.
Дэнджерфилд перелистывает блокнот. Читает вслух: "В обыкновенной американской ирландской семье это событие явилось бы удачным предлогом как для лицемерной, так и для подлинной радости, но О’Лэнси не были обыкновенной американской семьей, и атмосфера была накалена чуть ли не до святотатства…"
- Хватит. Если хочешь почитать - забирай. И не напоминай мне об этом дерьме. Я уже не буду писать книги. Самое подходящее для меня занятие - приготовление жратвы.
Они выходят из спальни. Из матраца, застеленного газетами, торчат пружины. Отпечаток тела. Здесь январь, а на улице июль. О’Кифи, унылая крыса, заплесневелый сухарь. Покрытая слоем жирной грязи кухня. Под конфоркой на газовой плите позеленевший кусочек ветчины; рядом с ним разбитая надвое чашка. Несомненно О’Кифи постарается открыть престижный ресторан. Жизнь, наполненная хитроумными сделками и минутными радостями, но все заканчивается жестоким разочарованием. Подобное существование не дает разбогатеть и спокойно спать по ночам.
То и дело спотыкаясь, они спустились вниз по старой лестнице и зашагали по булыжной мостовой. О’Кифи, засунув руки в карманы, шагал впереди, переваливаясь при ходьбе, как гусеница. За ним, подпрыгивая по-птичьи, двигался Дэнджерфилд. Они направлялись в строение № 4, в сортир, помочиться.
- Мочеиспускание всегда помогает мне собраться с мыслями. Больше мне эта штуковина пока что ничем не помогла. Но я уже закончил. Опять в путь. Лучшее чувство в мире. А как тебе живется с женой и ребенком, Дэнджерфилд? Просто выйти из дому для тебя уже проблема.
- Тяну лямку, Кеннет. Но настанут лучшие дни, я обещаю.
- Тебя посадят в психушку "Грэнжигормен".
- А известно ли тебе, Кеннет, что выпускники Тринити в ней пользуются особыми привилегиями?
- Тебя там прикончат. Должен сказать, Дэнджерфилд, что я отношусь к тебе лучше, чем ты думаешь. Есть у меня эта слабинка. Идем же, я угощу тебя чашечкой кофе, хотя в общем-то поощрять нежность предосудительно.
О’Кифи, зажав ключи в руке, исчезает в будке привратника. Тот смотрит на него с ухмылкой.
- Покидаете нас, сэр?
- Именно так. Меня ждет солнечная Европа. Мое почтение.
- Удачи вам всегда и во всем, мистер О’Кифи. Мы все будем по вас скучать.
- Пока.
- До свидания, мистер О’Кифи.
Важно выходит к Дэнджерфилду, ожидающему его под гранитной аркой. Они медленно выходят через главные ворота на Вестерморлэндскую улицу. Заходят в кафе и усаживаются в уютном закутке. Пахнет кофе и сигаретным дымом. О’Кифи потирает руки.
- Скорее бы уже в Париж! Может быть, я заведу выгодное знакомство прямо в самолете. С богатенькой американочкой, направляющейся в Европу для знакомства с ее культурой и для осмотра достопримечательностей.
- В том числе и твоих, Кеннет.
- Если она их увидит, то в Европе ей уже ничего больше увидеть не удастся. Уж я то об этом позабочусь. И почему это со мной не может произойти ничего подобного? Тот симпатичный парень из Парижа, который иногда меня здесь навещал, сказал мне однажды, что стоит только проникнуть в парижское общество, как все остальное происходит само собой. Множество хорошеньких женщин из его окружения, а он терся тогда среди театральной публики, стремятся найти именно таких парней, как я, пусть и не обладающих сногсшибательной внешностью, но зато остроумных и рассудительных. По его словам, у них есть только один недостаток - они предпочитают ездить в такси.
Подходит официантка и принимает заказ. Две чашки кофе.
- Ты не откажешься от заварного пирожного, Дэнджерфилд?
- Очень мило с твоей стороны, Кеннет, если ты действительно настаиваешь…
- Официантка, послушайте, я хочу заказать для себя черный кофе с двумя, не перепутайте, с двумя порциями сливок в сливочниках. И будьте любезны, чуть-чуть разогрейте булочки.
- Да, сэр.
Официантка хихикает, вспоминая то утро, когда этот чокнутый очкарик вошел в кафе и стал читать какую - то толстую книгу. Ни одна из официанток не осмелилась к нему подойти, потому что он казался таким сердитым, а в глазах его блестел какой-то странный огонек. Все утро он просидел за столом в одиночестве, листая страницу за страницей. В одиннадцать он оторвался от книги, схватил вилку и стал тарабанить ею по столу, требуя, чтобы его обслужили. И за все это время он так и не удосужился снять шляпу.
- Ну ладно, Дэнджерфилд, не пройдет и часа, как я отправлюсь на поиски своего счастья. О Господи, я так волнуюсь, словно мне предстоит расстаться с девственностью. Сегодня утром я проснулся с такой эрекцией, что, казалось, я вот-вот достану до потолка.
- А потолки здесь под шесть метров, Кеннет.
- Две недели назад я впал в отчаяние. Меня пришел навестить Джек Лоуэл, стопроцентный бостонец из Гарварда. Правда цветной. Женщины от него без ума, хотя сейчас у него мертвый сезон. Он посоветовал мне стать голубым. По его мнению, это интеллектуально и больше мне подходит. И вот однажды вечером он устроил мне дебют. Это все равно, что отправиться на танцы в Гарварде. Меня трясло от смеха, живот сводили судороги. И мы потащились в забегаловку, где они собрались. Он научил меня всем этим штучкам, чтобы я мог намекнуть им, что и я один из них. Он объяснил мне, что серьезное предложение можно получить только тогда, когда носишь брюки в обтяжку.
- Рискованное дело, Кеннет.