От нас до космопорта на пармашине - два часа тряски по раскуроченным дорогам. А за два часа неизвестно, что еще эти ударники труда сотворят со своим реактором. Давно мне пора обзавестись аэром, но выпуск новых аэров пока не наладили, а старых осталось в городе пятнадцать штук, и все заняты на крайне общественно важных делах: четыре в скорой, шесть в дружине, два в центральной пожарке, один - личный транспорт Павла Петровича, остальные два - не помню чьи. Когда нужно, мне помогает тот аэр, что состоит при нашей районной заставе дружины. Работа у хранителей правопорядка спокойная, без погонь и прочих стрессов: не поручусь на счет прав, а вот с порядком в городе полнейший порядок. Потому дружинный аэр обычно стоит на месте, у дверей заставы. Стоял и сейчас - сияющий каплевидный красавец с ажурными перьями воздушных рулей.
На вахте оказалось пятеро дружинников, все со мною знакомы. Был и лейтенант Комаровский - командир заставы. Лейтенант - человек хладнокровный и рассудительный, хотя и устрашающей внешности: шрам от обморожения на всю левую щеку. Взорвался в руках термос с чаем: термос был бракован, чай разогрелся и закипел.
Поздоровались, пожали руки.
- Вызывают? - Спросил лейтенант.
- Так точно. Космопорт. Сухогруз "Берестов". Реактор. Поможете?
- Надо так надо. Идемте.
Комаровский сам подвел меня к аэру и сел за штурвал. Вдруг я понял, что именно этого мне и хотелось, чтобы он сам. До порта семь минут полета, Комаровский - человек толковый, и у меня был важный вопрос к нему.
Аэр оторвался и набрал скорость. Движок не слышался вовсе, только гул воздуха за колпаком. Над головою серое небо, под ногами - звездная россыпь светильников и золотистый город, окрашенный ими. Я сказал:
- Игорь Данилыч, позвольте спросить.
- Спрашивайте.
- Убийства в городе часто бывают?
Он усмехнулся:
- Виктор Андреевич, будто вы новостей не читаете.
- Ну, в новостях вроде как не слышно, но ведь почтенный наш Председатель плохих новостей не любит. Да и к чему народ зря волновать…
- Если Павел Петрович приказал фильтровать новости, значит, так правильно, - рассудительно отметил Комаровский. - Но за свой район могу точно сказать: последнее убийство совершено пять лет назад. За еду убил один. Тогда еще распределения не было.
- Да, распределение - отличная штука.
- Павел Петрович - умница. Вот так.
Кварталы размазываются сетчатой рябью. Свечки-небоскребы вырастают под нами и тут же отпадают назад.
- А скажите, Игорь Данилович, что с ним сделали?
- С кем?
- С убийцей.
- Согласно закону. Подвели к барьеру, приставили к затылку ствол, сказали: "Иди". Он и пошел.
- И что? Прошел?
- Отчасти. Он шагнул. Передняя половина тела коснулась барьера и исчезла. Включая ногу, ребра, лицо. А то, что осталось, упало обратно. Вот так.
Пролетаем над станцией охлаждения металла. Жидкий металл, собранный со всего города, разливают по керамическим ячейкам и студят струями плазмы. Сверху станция похожа на шахматное поле: часть клеток сияет слепяще-красным, другие тускло отблескивают застывшей сталью.
- Игорь Данилович, а если сейчас, к примеру, снова убийцу поймают - с ним так же поступят?
- Закон на этот счет выражен ясно. Статья 12 главы второй уголовного кодекса: "Наказанием за предумышленное либо непредумышленное убийство является смертная казнь. Способ казни выбирается на усмотрение судьи. Предпочтение отдается выполнению общественно полезных работ, ведущих к неизбежной смерти лица, выполняющего их". Вот так. Вы знаете, Виктор Андреевич, одну полезную работу, которая неизбежно приводит к смерти.
Ну да - выход за барьер. Никакие излучения не проникают сквозь него, а значит, коль и удастся выбросить наружу какой-нибудь прибор, он не передаст информацию обратно. Другое дело - живой человек. Если сможет выйти живым, то сможет и вернуться. Ударение на "если".
- Ну а если будут смягчающие обстоятельства?
Промчались над Голубым озером. Вся поверхность кипела, пар лежал рыхлым белесым покрывалом.
Лейтенант Комаровский очень внимательно поглядел на меня.
- Это какие, например?
- Ну, ревность, аффект.
- Не смешите. Мы что с вами, герои мелодрамы?
- Месть. Обидели близкого человека.
- Пусть укажут мне на обидчика - тому мало не покажется.
- Несчастный случай?
- Виктор Андреевич, наша жизнь здесь - вот несчастный случай. А убийство - это совсем другое.
- Самозащита?
- Дайте ему под дых. Сломайте руку. Каблуком по колену можно.
- А если из "железки"? В целях самообороны.
- Стреляйте в ногу или в брюхо, потом вызывайте скорую. За три минуты прилетят - починят.
- А если случайно в жизненно важный орган?
- Сердце и мозг - это семь процентов площади цели. Не попадайте в них случайно. Лучше не надо.
Под аэром развернулось бетонное поле порта, дружинник начал было снижение, но вдруг вновь забрал вверх.
- Виктор Андреевич, - очень тихо сказал Комаровский, - вы хороший человек. Уважаемый, умный. На корвете ходили… Сейчас я посажу аэр. Если вы уже убили кого-то, выйдите из кабины и сделайте так, чтобы ни один человек больше вас никогда не увидел. А если собираетесь убить, то выпейте сейчас коньяку, потом езжайте в Центр, найдите блондинку погрудастее и не слезайте с нее до утра. Это лучше убийства, поверьте.
Он протянул мне термофлягу. Я отвернул крышку и хлебнул.
- Никого я не убивал, Игорь Данилыч.
- Вот и славно, - сказал лейтенант и пошел на посадку.
Встретила меня лично Юлия Ивановна - директор термосной фабрики, пышная энергичная женщина лет сорока трех. Обеими руками схватила мою ладонь и потащила меня в недра сухогруза, на ходу сыпля скороговоркой:
- Миленький мой, вы же понимаете! Мы же как на иголках сидим, реактор же, там радиация, а если бахнет, ведь это же будет катастрофа! Витюша, ведь слава богу, что утром, а если бы ночью, а если бы ты спал и вызова не услышал? Это страх какой-то. И всего только на двадцать процентов, а он уже…
Слушать ее было приятно. Голос грудной, воркующий, а смысла в словах ни капли - все равно, что популярная музыка по радио.
Мы пробежали между корпусов и через шлюз влетели во чрево "Берестова". Термосная фабрика - крупное предприятие. Изначально занимала только внутренности транспортника, затем приросли четыре бетонных цеха, сооруженные впритирку к грузовым отсекам сухогруза. Питается все это от злополучного корабельного реактора.
В принципе, порыв у любезной Юлии Ивановны был благой, ведь в нашем городе не хватает практически всего, а особенно - термосов. Они нужны всегда и всем, и при этом редко живут дольше месяца. От горячих жидкостей внутренняя колба рано или поздно остывает до абсолютного нуля и крошится, от холодных - раскаляется и плавится. А хранить напитки, между тем, можно только в термосе, ведь вода холодней тридцати градусов - уже тепловой яд. Так что желание выпустить продукции побольше всесторонне позитивно и социально приемлемо… но не оправдывает издевательств над ни в чем не повинным реактором!
Когда мы оказались в машинном зале, я взглянул лишь на один показатель: температура коры - 290 градусов Цельсия. Разумеется, выше кипения воды. Но ниже кипения свинца, и это радует!
На такой случай я велел всегда держать наготове сто килограмм свинцового лома. По моей команде рабочие ссыпали его в резервуар, немного разогрели инфракрасными лампами, затем промыли под напором холодной водой. Разность температур быстро сделала дело - свинец отнял тепло у воды и расплавился. Разогрели до 400 градусов и влили в систему охлаждения. Сперва насосы не справлялись, но я добавил мощности, закачал немного раскаленного машинного масла для давления - и дело пошло. Кора начала остывать.
Юлия Ивановна с облегчением вздохнула и в очередной раз принялась благодарить. А я в очередной раз попытался пояснить ей, почему нельзя разгонять реактор больше, чем позволено мною. На корабле стоит обычный термоядерный силовой агрегат на основе водородного синтеза. Внутри тороидальной камеры - плазма с температурой в 9 миллионов Цельсия. Но сверхнапряженное поле отжимает ее от стенок, и корпус камеры со сверхпроводящими контурами (так называемая кора) греется только за счет индуктивных токов. Я ставлю мощность, при которой температура коры - 90 градусов. Тогда ее еще можно охлаждать кипящей водой. Но стоит разогреть корпус до ста Цельсия, как охлаждение станет неэффективным, и кора начнет накаляться дальше. Когда она превысит сотню, стоградусный кипяток в системе охлаждения будет отдавать реактору свое тепло и еще ускорит нагрев. Это и произошло сегодня. Если бы я не приказал слить воду из охлаждения, вполне возможно, фабрика уже взлетела бы на воздух.
При этих словах Юлия Ивановна воскликнула:
- Милый Витя, как мне вас и благодарить!
Она умильно перескакивала то на "ты", то на "вы". Отчего-то мне вспомнилась фраза лейтенанта о грудастой блондинке, и пока она мне вспоминалась, я пристально глядел на директрису. Она глядела на меня и вдруг залилась румянцем. Я предпочел ретироваться из машинного зала.
Уезжать было еще рано - следовало дождаться, пока температура станет ниже сотни, и заменить свинец водой. Я пошел бродить по сухогрузу. Прошелся вдоль стоящих сейчас конвейеров, поглазел на устрашающую гору готовых термосов, похожих на снаряды, забрел в корабельную рубку управления. То есть, в бывшую рубку. Сейчас здесь бухгалтерия фабрики.