Таков Брэдбери - поэт, тонкий созерцатель и мудрый философ, знаток потаенных струн человеческой души. Трагедия и грусть, как сплетенные в ручье водяные струи, пронизывают все его творчество. Но никогда не вливаются они в темные стоячие омуты безнадежного отчаяния. Брэдбери не просто верит в светлое будущее людей, он живет ради этого будущего. "Фантастика воздействует на детей, - как-то заметил Брэдбери. - Став взрослыми, они проникаются стремлением изменить мир… Когда мне было десять лет, я узнал Марс по книгам Эдгара Райтса, Берроуза и Джона Картера. Когда мне было пятнадцать лет, я прочитал у Уэллса о полетах в космос. Я решил: когда вырасту, буду участвовать в создании такого мира."
И, словно в перекличке поколений, творцу фантастических миров вторит один из космических первопроходцев, дважды Герой Советского Союза Георгий Гречко:
"Меня и многих моих коллег в космос позвала фантастика. Без этой литературы мы, возможно, тоже стали бы инженерами. Но к созданию космической техники мы не обратились бы. Не возникло бы такого охваченного общим устремлением коллектива".
"Десятилетие, в котором начались космические полеты, - писал влиятельный западногерманский журнал "Шпигель", - и впервые человеку было пересажено чужое сердце; десятилетие, когда был разгадан механизм человеческой наследственности и создана армия электронно- вычислительных рабов, все же не было таким уж золотым, если к его концу самая могущественная индустриальная страна земного шара сотрясается до основания от волнений и насилия; миллионы юношей и девушек участвуют в акциях протеста или пытаются "забыться" в снах, навеваемых гашишем и марихуаной".
Весьма симптоматичное признание. Оно подводит своеобразный итог несбывшимся надеждам и крикливым предсказаниям лжепровозвестников грядущей эры технотронного просперити. В отличие от промышленных переворотов прошлого нынешняя научно-техническая революция предстала в неразрывном единстве с коренными социальными преобразованиями, круто изменившими облик нашего мира. Наивные чаяния, что научно-технический прогресс, подобно чудодейственному компасу, проведет старый добрый корабль капитализма через все рифы и мели, развеялись. Успехи программы "Аполло" не отразились на войне в Индокитае, синтез первого гена не снял проблему бедности, электронные вычислительные машины третьего поколения не уберегли валютную систему капиталистического мира от потрясений. Одним словом, победы науки и торжество техники не излечили социальные язвы. Скорее напротив - еще сильнее растравили их. На фоне блистательных побед человеческого разума яснее и обнаженнее предстали противоречия между трудом и капиталом. Недаром журналист Р. Винтер назвал свою нашумевшую книгу о современной американской действительности "Кошмары Америки".
Именно эти кошмары средь бела дня, именно эти трагические коллизии повседневности заставили многих западных футурологов пересмотреть свои прогнозы, отбросить ставшие традиционными представления о "неограниченном прогрессе", "научно-техническом чуде" и даже о "безбрежной свободе личности".
Так, американский футуролог Герман Кан приходит к выводу, что инфраструктура высокоорганизованного общества 2000 года приведет к роковым переменам. В частности, они выразятся в том, что личная свобода будет ограничена все более жесткими рамками. Благо прогресс техники дает правительству для этого весьма широкие возможности. Ведь уже сейчас электроника практически свела на нет частную жизнь. "Радиомаслина" в коктейле, "стрелка-передатчик", бесшумно впившаяся в оконную раму, ЭВМ, подслушивающие телефонные разговоры, - все это уже давно перестало быть атрибутом антиутопий. Страх, страх разлит в обществе - в один голос говорят нам романы, киноленты и телепередачи, как бы перефразируя апокалипсическое название картины Эдварда Мунка "Крик, крик разлит в природе".
В самом деле, если еще каких-нибудь десять лет назад мессии постиндустриализма слагали панегирик научному прогрессу, то теперь им чудится в машинном гуле цоканье копыт Коня бледа. Что провидят они в грядущем? Прежде всего, технологический конвейер, с которого "сходят" младенцы, чьи гены несут искусственно запрограммированную информацию: пол, характер, внешность, интеллектуальный уровень. С одной ленты в руки счастливых (?) родителей (?) поступают будущие "сверхлюди", призванные управлять, возглавлять, пролагать пути, с другой - "недочеловеки", способные лишь к решению "ограниченных" задач. И это, увы, не фантастика, не пересказ модного экзерсиса в жанре "романа- предупреждения". Так пишет в своей книге "Шок будущего" известный социолог Э. Тоффлер. Любопытно, что в отличие от троянской Кассандры некоторые футурологи приветствуют грядущий ужас. Они не жалеют красок, расписывая неизбежное сращение человека с машиной. И какое сращение! Рисующиеся их воображению "киборги" лишь в принципе напоминают симбиоз машины и мозга, о котором писали Станислав Лем и Артур Кларк. Подавляющему большинству "недочеловеков" с конвейера младенцев уготовлена незавидная участь стать слепыми, легко заменяемыми придатками постиндустриальной сверхкибернетики.
Смутные кошмары, которые лишь мерещились Брэдбери в 60-х годах, обернулись реальностью 70-х. Пожарные- поджигатели, ставшие символом присущего капитализму отчуждения, уже плохо вписывались в реально подступающий мир сплошной кибернетизации. К тому же призрак надвигающейся военно-промышленной олигархии и несвободы стал приобретать все более конкретные и осязаемые черты. Поэтому и появилась "Система" - страшная технократическая организация, механическую бесчеловечность которой показали нам такие разные писатели, как Гарри Гаррисон или Курт Воннегут.
Так творилось предвидимое будущее социологии и фантастики. Два его лика. Буржуазные социологи воспевали технотронный тоталитаризм и вуалировали при этом неразрешимые в рамках капиталистических отношений социальные противоречия, а прогрессивные литераторы, бескомпромиссно отрицая социологические "модели", искали выхода из кризисных ситуаций и часто запутывались в этих поисках. Тем не менее американским фантастам удалось создать некий совокупный мир, и они показали, какие страшные всходы могут дать зерна реальной сегодняшней угрозы.
Лучшую научную фантастику, по словам Брэдбери, душат в конечном счете те, кто чем-то недоволен в современном мире и выражает свое недовольство немедленно и яростно.
Американский публицист Олвин Тоффлер, обобщая прогнозы некоторых ученых, пишет: "Мы сможем выращивать детей со зрением или слухом гораздо выше нормы, с необычной способностью к различению запахов, повышенной мускульной силой или музыкальным талантом. Мы сможем создавать сексуальных суператлетов, девушек с макси-бюстом, с большим или меньшим количеством грудей…" Ему вторит писатель Уильям Тенн: "Стили человеческого тела, подобно стилям одежды, будут входить в моду и выходить из моды вместе со своими творцами, которые… уподобятся портным".
Эти "смелые" прогнозы социолога и научного фантаста вытекают не только из реальных достижений генной инженерии, но и из того совокупного фона, к которому подготовила общественное мнение научная фантастика.
В принципе люди последней четверти двадцатого века готовы и не к таким чудесам. Герою фантастики подвластно все: время, пространство, живая и неживая природа. Он может усилием мысли двигать предметы и проникать в тайны чужого сознания или вообще перенести собственную индивидуальность в постороннее тело. Выбор брачного партнера объективно и безошибочно совершит за него электронный прибор. Но если он влюблен в себя, как Нарцисс, то ничего не стоит размножить собственную персону в любом числе абсолютно идентичных копий. Более того, его можно "издать" в виде целого биологического клона, учитывающего все богатства полового диморфизма. Такое умножение личности и сознания абсолютно необходимо, чтобы поспеть всюду. Даже вечности не хватит, чтобы побывать во всех эпохах, посетить далекие миры и перепробовать все человеческие занятия. Тем более что это не потребует особых затрат энергии. Временной экран раздвинет стены жилища, а новой профессией можно овладеть во сне. Ничего не стоит также обзавестись настоящим живым бронтозавром, птеродактилем, диплодоком. Ведь доступно все, абсолютно все! Даже житие во встречном времени - можно пятиться навстречу прошедшей молодости как угодно долго и далеко, прокручивая в обратном порядке картины прожитого. А если наскучит, можно неощутимой тенью просочиться сквозь толщу земли и раскаленные недра солнца. Посмотреть, как там, внутри…
Когда же надоест и настоящее, и будущее, и полеты в пространствах, отчего бы не поэкспериментировать. Не просто углубиться в прошлое, но изменить его. По своему капризу отменить грядущее или же зачеркнуть любую историческую эпоху. Я лишь перечисляю ходячие сюжеты фантастики. Впрочем, возможны и варианты: упразднить любовь, красоту, убить человеческое в человеке ("Феномен исчезновения" А. Бестера). Герой его романа "Уничтоженный человек" бросает весьма примечательную сентенцию: "Скажи, какая тебе нужна канава, и ты получишь ее. Золотую… бриллиантовую? Может быть, от Земли до Марса? Пожалуйста. Или ты хочешь, чтобы я превратил в сточную канаву всю Солнечную систему? Сделаем. Пустяк! Захочешь, я Галактику в помойку превращу… Хочешь взглянуть на бога? Вот он перед тобой". И это не пустое бахвальство. Это откровение "от капитала", победная песня взбесившегося буржуа.
Но странное это всемогущество порабощенных.
Только одного не может гарантировать фирма "Совокупное будущее американской НФ" - счастья. И потому остается от всего этого всемогущества горький осадок тоски и протеста.
Очередная война за "Американскую мечту" благополучно покончила с поэтами, поэзией, искусством вообще ("Феномен исчезновения"). Уход от борьбы, бегство, как это всегда бывает в истории, никого не спасают ("Как хорошо в вашем обществе…" Р. Силверберга).