И наконец, в первый раз за вечер, моргнула. А потом закрыла лицо руками и бурно разрыдалась.
Я оторопело откинулся на спинку стула. Лотта уронила руки на стол и уткнулась лицом в рукава плаща. Ее узкие плечи сотрясались от рыданий.
- Это не он! - еще раз почти вскрикнула она и зарыдала еще громче. Я встревоженно посмотрел по сторонам. На нас подозрительно оглядывались посетители кафе. Я дал знак бармену принести воды и склонился над Лоттой, гладя ее по волосам.
- Лоттик…
- Ты не знаешь, Дэнни!.. Ты не знаешь! - всхлипывала она. - Он… Мне страшно!..
Бармен поставил перед Лоттой стакан с водой. На мясистом лице здоровяка отразилось сочувствие.
- Выпейте, мисс, - прогудел он и откровенно враждебно покосился на меня. Парень возомнил, что я стал причиной расстройства симпатичной девушки. И, судя по его виду, был готов вступиться за прелестную мисс. Я не собирался разубеждать его в своей невиновности, хотя именно сейчас никакие силовые разборки мне были не нужны. Здоровяк стоял, явно выжидая, что я скажу ему что–нибудь такое, что даст возможность съездить мне по физиономии. Я не обращал на него внимания. Парень разочарованно крякнул и удалился за стойку.
Лотта взяла стакан и, стуча зубами о стекло, сделала два глотка. Они подействовали благотворно. Слезы перестали литься, она судорожно вздохнула, вытерла опухшее лицо салфеткой и продолжала говорить:
- Мне просто было страшно рассказать тебе об этом сразу, Дэн… Если бы ты видел, ты смог бы меня понять…
Я понял пока другое: что плотина прорвана, она собирается мне рассказать все как есть. Боже, она заговорила о сути дела, я добился своего! Теперь надо было только прекратить истерику.
- Лотта, - намеренно строго прервал ее я, - если ты решила рассказать все начистоту, то говори тише. На нас смотрят. И излагай внятно, иначе я ничего не пойму - кроме того, что ты испугана до смерти.
- Я понимаю, да… - еще раз всхлипнула она и с усилием заговорила тише и ровнее: - Он заболел месяц назад, Дэн. После того как вернулся из командировки на кибернетический завод. Он там пробыл довольно долго, почти две недели, прилетел весь измученный, он очень плохо переносит гиперпространственные перелеты…
- Так он был командирован на другую планету? - спросил я. Почему–то мне казалось, что работы по созданию Е–существ должны вестись только на Земле.
- На Рамзес–2, - ответила Лотта. Я нахмурился, вспоминая, не слышал ли такое название раньше. - Не мучайся, о Рамзесах широким кругам неизвестно. Это три планеты, специально зарезервированные БЗС под строительство военных баз и заводов, о них знают только специалисты.
- Ясно, - пробормотал я. - Чем он заболел?
- Если бы я знала! - горестно воскликнула она. - Сначала я думала, что это обычная дорожная усталость - Рут восстановит силы после перелета и придет в норму. Но на следующий день он выглядел как больной сильной простудой. Насморк, опухшее горло, головная боль. Он позвонил Максу Гриппу и оповестил о болезни. Грипп прислал ему своего личного врача. Тот ничего страшного не нашел, сделал какие–то инъекции, оставил лекарства и обещал зайти через три дня. И Грегу действительно стало лучше, он вышел на работу…
- В БЗС? - на всякий случай уточнил я.
- Да, да, - раздраженно ответила Лотта. - Не перебивай. - Теперь лицо ее горело лихорадочным румянцем, глаза бегали, она говорила торопливо и быстро. - Знаешь, Дэн, есть такой тип поганок, которые, если их съесть, убивают не сразу, а в течение двух недель. Отравление ими дает такой анамнез: сначала - классическая картина резкой интоксикации, рвота и понос, потом - видимое улучшение, человек чувствует себя более или менее хорошо. Встает с постели, работает, хотя состояние - температура, общее самочувствие, пульс - лабильно, неустойчиво. Но это списывается на последствия отравления. К врачу больной не обращается. И дней через десять–двенадцать отдает концы. Потому что яд этих поганок не выводится из организма, а за две недели незаметно, почти безболезненно разрушает почки и печень.
- Ты отвлекаешься, Лотта, - сказал я. - Зачем ты мне это рассказываешь?
- Затем, - блеснула она глазами, - что с Грегом происходило то же самое. Он не простудился на Рамзесе–2. А отравился там. И когда вернулся, пережил первую реакцию своего организма на это отравление. Выражалась она в виде сильной формы гриппа или острого респираторного заболевания. А потом наступило улучшение… Понимаешь, о чем я говорю?
- Ты хочешь сказать, что твой муж сейчас умирает от каких–то трудновыявляемых ядов, которых наглотался на Рамзесе–2? - спросил я. - Но на основании чего ты делаешь такой вывод?
- Я не хочу сказать, что он умирает, - ровным голосом ответила Лотта. - Я сказала тебе, что он пропал. Я не вижу его уже третий день. И он не подает из своей лаборатории никаких признаков жизни. Но вместо него там поселился кто–то другой….
Губы ее изогнулись и задрожали, на глаза опять навернулись слезы.
- Тихо, тихо, Лоттик, - успокаивающе похлопал я ее по руке. Ее слова были похожи на бред. - Ответь мне: на основании чего ты делаешь вывод, что твоего мужа губит та самая простуда, которую он привез с Рамзеса–2?
- Потому что я видела, во что эта простуда его превратила! - воскликнула она. - После возвращения из той командировки он перестал со мной спать, Дэн, - опустив голову, призналась она. - Он всегда, даже когда засиживался до рассвета в своей лаборатории, приходил и ложился в нашу постель. С того же дня, о котором я говорю, он стал спать в подвале. И ни разу не показался передо мной обнаженным, всегда был в джемпере и джинсах.
- Это еще ни о чем не говорит, - растерянно заметил я. - Мало ли какие у твоего мужчины возникли трудности в интимном плане…
Она не слушала меня.
- А однажды ночью я услышала его шаги в коридоре. Он пробирался на кухню. Я тихо встала и выглянула из спальни. - Лотта закрыла лицо руками. - Денни, он стоял ко мне спиной, голый по пояс, в пижамных брюках. Лунный свет из окна падал ему на плечи… - Она оторвала руки от лица, и я увидел, что оно искажено гримасой отчаяния и боли. - Его спина бугрилась десятками движущихся желваков! У него под кожей ползали какие–то гады, что–то типа толстых коротких червяков!.. - Ее голос сорвался на паническое высокое шипение. - Они вырастали из его плоти, выступали под кожей и продвигались к позвоночнику! Они налезали друг на друга, желваки становились размером с кулак! Это была не спина, а скопище маленьких шевелящихся тварей!
Я замер, вдруг ясно представив себе картину, нарисованную Лоттой. Не скажу, что мне стало страшно. Нет, то состояние, которое я испытал, было сродни параличу: мне показалось, что я не могу ни двигаться, ни говорить…
- Он сделал шаг к холодильнику, достал оттуда литровую бутыль пепси и высосал ее в один присест до дна. После этого твари втянулись в его тело, и спина стала обычной, с гладкой кожей, как у всех людей… - Она дрожащими пальцами вытащила из своей пачки сигарету. - Дай мне прикурить.
Я заставил себя двигаться и молча протянул ей зажигалку. И вдруг сказал:
- С этого и надо было начинать… Черт тебя возьми, Лотта, какого дьявола ты столько времени ходила вокруг да около!
Она как будто не услышала меня, а посмотрела поверх моей головы и сказала:
- Мне сейчас кажется, что весь этот кошмар нереален. Что мне все приснилось. А может быть, так оно и было, Дэн? - Она теперь смотрела на меня с надеждой. - Может быть, то видение - просто кошмарный сон?
Я не ответил. Но эти слова дали мне понять, насколько несправедлив был мой упрек. Я бы сам с удовольствием сейчас поверил, что услышанное мною - плод буйной фантазии самой эксцентричной тележурналистки в Галактике. Что уж говорить о Лотте. Она отталкивалась от этого видения, как могла…
Лотта нервно затянулась и продолжала:
- Я тогда чуть не упала в обморок, кое–как убралась в постель и забилась в угол. Знаешь, Дэн, мне стыдно это говорить, но у меня тогда не было никаких желаний, кроме одного - лишь бы он не вздумал войти и дотронуться до меня. Я бы не выдержала и умерла от омерзения!
- Когда это было? - спросил я.
- Три дня назад. Той ночью он ушел в подвал и с тех пор не выходил оттуда.
- Ты пыталась с ним разговаривать?
- Да, я звала его из–за двери, но он не отвечал. А вчера за ней стали раздаваться какие–то странные звуки…
- Какие звуки?
- Глухое бормотание. Но это не голос Грегори. И я не смогла разобрать ни одного слова. Там кто–то другой. А Грегори пропал…
Эту версию она повторяла уже в сотый раз. "Грегори не обратился в монстра, он пропал" - эта мысль была той ниточкой, которая удерживала ее от срыва в истерику. Естественно, в таком состоянии она не обратилась за помощью ни к Максу Гриппу, ни в полицию, ни к врачам. Позвать их - значило похоронить Грегори Рута, все его надежды, планы, мечты. Все, в чем она принимала такое любовное и деятельное участие… "Ведь он всего лишь пропал, что в этом такого?"
Позвать людей - значило принять решение. Но Лотта не могла принять решение, она запуталась - в том, что видела и знала, и в том, что думала обо всем этом.
И она позвала на помощь человека, подумал я, который разберется во всем так хорошо, как это сделала бы она, если бы не страх и путаница в ее голове… Она знала только одного такого человека - который не предаст, все поймет и поступит правильно.
Только одного, кроме Грегори Рута, - Дэниела Рочерса. И она пришла ко мне.
И правильно сделала, твердо подумал я, прогоняя остатки растерянности. И сказал:
- Все будет хорошо, Лотта. Не беспокойся ни о чем. Мы можем войти в лабораторию?