Однако вечером, когда небо потемнело и на нем проступило то, что и должно находиться во вселенной на пороге окончательной и бесповоротной тепловой смерти, Кассандра вспомнила слова чеширского пса и подошла к зеркалу. Пес громко храпел. Она коснулась зеркала рукой. Поначалу ей показалось – ничего необычного, прохладная стеклянная поверхность. Каким и должно быть архаичное зерцало. Но стоило усилить нажим, как твердая поверхность подалась, прогнулась, а пальцы погрузились в нечто похожее на жидкость.
Кассандра отдернула руку. Ладонь покрылась зеркальной пленкой. Оглянувшись на храпящего чеширского пса, Кассандра теперь двумя руками уперлась в зеркальную поверхность. Чем глубже они входили, тем больше приходилось прикладывать усилий. Когда в зеркальную поверхность предстояло нырнуть головой, Кассандра заколебалась, но затем глубоко вдохнула, сделала еще шаг, другой, протискиваясь, продираясь, пока не ощутила, что вытянутые вперед руки свободны. Последний рывок, и она вышла из зеркала.
Дом исчез. Но и это место ей хорошо знакомо.
Каюта на двоих. Распахнутая во всю ширь и высь стена, за которой черная бездна. Орбитальная станция, с которой предстоит стартовать "Тьме". "Тьма" погрузится во тьму.
Как и там, в доме накануне конца света, она наблюдает со стороны. В кресле сидит Павел и смотрит в бездну. Она, Кассандра номер один, уже облачена в зеркальный скафандр, в котором отражается все, кроме Павла.
– Мне пора, – говорит Кассандра номер один. – Ты… проводишь?
Павел качает головой.
– Нет.
– Струсил. – Кассандра подходит к Павлу, трогает за плечо. – Ты ведь опять струсил?
– Это сделал я, – говорит Павел. – И трусость ни при чем. Все дело – в бессмысленности. Там, – он показывает пальцем в бездну, – за горизонтом событий нет никакого смысла. Поэтому я и написал Горбовскому. Доброму дедушке Горбовскому…
Кассандра отступает, будто хочет внимательнее его рассмотреть – всего, во всей его предательской сущности. Замахивается и бьет по щеке. Поворачивается и идет к выходу.
– Нет!
Крик. Громкий, отчаянный.
– Я не пущу тебя, понимаешь? Не пущу! – Он перед ней. Падает на колени, обнимает ее ноги, вжимается. – Пойми… пойми… пойми… что мне сделать, чтобы ты поняла?!
– Дождись меня, – холодно говорит Кассандра. – Отложим объяснения. Миллиона лет будет достаточно? Или миллиарда?
Он поднимает лицо, глаза сумасшедшие.
– Ты… знаешь? Откуда?
Кассандра тяжело вздыхает и высвобождается из его рук:
– Ничего я не знаю и знать не хочу. Пиши свои кляузы и дальше. Хочешь Горбовскому, хочешь – господу богу. Мне некогда. Меня ждут.
– Я тебя дождусь. – Она уже на пороге, но что-то в его голосе заставляет ее остановиться. – я тебя дождусь, вот увидишь. Миллиард лет? Десять миллиардов лет?
– Иди к черту. – Дверь запечатывается.
Павел все еще на коленях. Лишь когда прошедшая по станции дрожь оповещает, что "Тьма" отстыковалась и приступила к погружению, он поднимается, возвращается в кресло и смотрит в пустоту.
* * *
Старик сидел на веранде в кресле-качалке, укутав ноги пледом. Он смотрел на реку, одной рукой поглаживая огромную башку чеширского пса, а в другой держа сигарету. Его древность была настолько глубока, что на лице не осталось ничего, кроме морщин.
– Здравствуйте, – сказала Кассандра и протянула ему чашку с кофе. – Будете?
Чеширский пес искоса глянул на нее и осклабился. Недоволен.
– Благодарю, – старик перестал гладить пса и взял кружку. – Прекрасный вид. я думал, что забыл все. Но за миллиард лет испаряются и черные дыры, а вот память остается. Удивительно, не находите?
Кассандра повернулась к реке, вдохнула холодный утренний воздух и только сейчас заметила, что наступила осень. Вишневый сад стоял голым, почерневшим от дождя.
– У вас, наверное, много вопросов ко мне?
Кассандра пожала плечами.
– Я не понимаю, как это возможно. я настолько ничего не понимаю, что у меня даже вопросов нет, потому что не знаю, какой ответ хочу получить. И хочу ли.
– А ведь вы верили, что знания, добытые в черной дыре, пригодятся людям, – старик покряхтел, устраиваясь поудобнее. Чеширский пес заворчал. – Как утомительно вновь оказаться в этой оболочке.
– Они важны для вас.
– Почему вы так думаете?
Кассандра повернулась к старику, скрестила руки на груди.
– Иначе вы не стали бы меня спасать. Извлекать оттуда, – мотнула неопределенно головой.
– Всего лишь инстинкт, – старик поднес чашку ко рту и стало заметно как сильно у него трясется рука. Отпил, не расплескал. – Древний, как сама вселенная. Вы знаете, что случилось после вашего исчезновения в черной дыре? Нет, откуда… Простите, забываю насколько ограниченным существом был ветхий человек.
– И что случилось? Человечество погибло?
– Незадолго до вашего отлета была открыта так называемая третья импульсная система. Ее инициация в человеке позволяла превратить его в людена.
Кассандра вздрогнула.
– Людена?
– Да, это одно из самоназваний инициированных людей. По имени их Адама. Первого человека, который смог пройти всю спираль психофизиологического развития, проложив дорогу остальным.
– Этими… люденами стали все люди?
– Вы зрите в корень, Кассандра. – Кажется старик улыбнулся, но в гуще морщин было трудно разобрать – так ли это. – Нет, не все. В масштабах тогдашнего человечества – считаные единицы. Но это не удивительно.
– Что стало с остальными?
– Не знаю.
– Не знаете? Вы? С вашими возможностями?
– Видите ли, Кассандра, человек, превратившись в людена, теряет всякий интерес к остальному человечеству. Оно ему безразлично. Люден, конечно, сохраняет возможность вернуться на стартовый уровень, но это все равно… все равно как… – старик качнул сигаретой, – а, вот – все равно как большому и серьезному дяде изображать из себя малыша. Он размышляет над серьезными проблемами, а его заставляют ползать на четвереньках и агукать. Малыши ведь ползали на четвереньках и агукали? я не путаю?
– Нет.
– Но, что еще забавнее, это человеческое все равно остается в нас. Людены живут чудовищно долго, однако и у них конечный срок жизни. И чем ближе к концу, тем сильнее человеческое проявляется в нас. Понимаете? Маразм сверхсущества, наверное. Вот и чудим, кто во что горазд. Впадаем в детство. Впадаем в человечность. Только вот опять незадача – никакой человечности во вселенной почти не осталось.
– Только я, – сказала Кассандра. – Последний человек вашего умирающего мира. Ваша надежда на спокойную кончину, кончину как человека. Вы будете лежать в постели, а я – держать вас за руку. Так? Сиделка для люденов.
– Умирать – даже для людена препоганое занятие.
– Вот вы когда об этом вспомнили! Через миллиарды лет после того, как бросили человечество на произвол судьбы. Гордыня. Вот чем вы изначально были больны. Вот ваша ошибка или ошибка вашего Адама, который вдруг решил отсечь все, что вас связывало с человечеством, с людьми, с родными. Вы заигрались во всемогущество, черт вас побери!
Старик долго молчал, иногда опускал руку на башку чеширского пса и проводил сухой ладонью по жесткой шерсти, отчего в воздухе сгущался странный запах, похожий на нагретую канифоль. Чашка с кофе одиноко стояла на столе, почему-то покрытая изморозью. Как она там оказалась, Кассандра не заметила.
– Вы думаете, все дело в Адаме? – Он прервал молчание. – В изначальной стандартной спирали психофизиологического развития, которую проложил самый первый люден?
– Какое это имеет значение. – Кассандра посмотрела на небо. Оно казалось переполненным коричневыми шарами. Шары медленно дрейфовали, сталкивались, распухали и сжимались. – Какое это все имеет значение, – повторила она.
– У всего есть свои причины. Измените причину и получите иное следствие. Исправьте изначальную траекторию и…
– Это ведь ты, Павел? – тихо, почти неслышно, одними губами спросила Кассандра.
– Ты не верила, что можно встретиться через миллиарды лет, – старик сморщился, и Кассандре на мгновение показалось, будто он заплачет. Но нет, не заплакал.
– Встретиться можно, ждать – нет.
– Ты права, ты почему-то всегда оказываешься права. Ты до сих пор умнее меня. Помнишь решение Геделя уравнений Эйнштейна? Вселенная со стационарным временем. Вселенную, в которой возможно двигаться не только в будущее, но и в прошлое?
– Школьный курс физики, – усмехнулась Кассандра. – Третий или четвертый класс. Тензорная архаика. Или…
– Да, – кивнул старик. – Почему бы и нет? Уж на что-то наше могущество должно пригодиться? Изначально была допущена ошибка. Теперь мы хотим ее исправить. Изменить Адама. Искупить, так сказать, первородный грех.
– Каким образом? – Кассандра выпрямилась, сжала кулаки. – Соврать тебе, что ты самый умный? Солгать тебе, что все еще люблю тебя? Что готова отказаться от эксперимента только ради того, чтобы какая-то там ваша спираль развития была скорректирована? Нет… нет… не хочу…
Документ 7