* * *
"Ленин кыш, Ленин тыш, Ленин тохтамыш" - неслось в голове нестройными волнами. Последний экзамен, последний экзамен, семь скромненьких футов российской земли. Зарыли, песенку спели, сдали - как посуду. С понедельника - размеренная работа в конторе. В семь часов подьем, холодный душ, легкий завтрак. Слава Зарайский напряг по очереди мышцы сначала на правой, затем на левой руке: "В качалку буду ходить вместе с братом, правда, он потом свалит в Саяны на месяц, турист-альпинист хренов - не терпится ему пойти по стопам родителей". Родители погибли в Саянах пять лет назад, уже пять лет, а как один день, тот, который он так плохо запомнил…
Впрочем, слабо представляя себе время полного одиночества, Слава больше пугался предстоящей полной самостоятельности: брат, Савватий, собирался, наконец, жениться. Тупо осмотрев непривычно пустой коридор, Слава постоял перед кнопкой лифта, не решаясь нажать ее. Странно: он думал, что испытает хоть какие-то чувства, прежде чем покинет на два месяца эти такие безопасные и почти родные стены юридического факультета - Альма матерь.
Чуть задержавшись под выставленным на жаркое солнце языком козырька, собрался шагнуть в палящую пропасть ступеньки, но что-то с силой дернуло сзади. Неловко оступившись, Слава оглянулся.
- Извините, молодой человек, у вас жетона не найдется?
Когда на улице или в вагоне метро грязные, плохо говорящие по-русски, одетые нарочито неряшливо и бедно дети собирали деньги, теребя граждан за рукава рубашек и края брюк - по его телу пробегала брезгливая и сытая судорога ненависти. Это были ЧУЖИЕ, чуждые всему его миру, которых он хотел уничтожить, легко и спокойно, можно своими руками, из автомата. Слава не любил "черных" любых разновидностей. Каждому было отведено свое географическое место на земном шаре, это место - его, НАШЕ. Он ничего не мог, да и не хотел с собой поделать. Университет тоже был его, их - "Лумумба". Его голубые глаза спокойно глядели на коричневую, сшитую из кусочков, кожаную куртку, совершенно немыслимую в такую жару, на вязаную крупной сеткой хламиду, сквозь которую блестела слишком смуглая, почти негритянская кожа - под цвет куртки. Непроизвольно уставившись в круглую воронку пупка, Слава пошарил в кармане, жетона там не могло быть, он никогда никому не звонил с улицы.
- Дай денег! - хриплый голос пробудил ту жаркую судорогу, которая овладевала им в метро и от телевизионного кривлянья "коричневых мартышек".
- Не дам. Отвали!
- Слава, как ты с девушкой разговариваешь? Не обижай детей! Ей жить негде, - пьяный в стельку Левка Шуйский стоял, по необходимости широко расставив ноги, и помахивал полупустой бутылкой пива. - Вот, Людмила, это очень хороший и надежный человек. Он самый добрый и глупый и замечательный человек на всем нашем первом, уже втором курсе, - Левка подтолкнул девочку вперед, а сам сел на скамейку. - Ох, развезло на жаре! - протянул Славе бутылку. - Будешь?
Слава отрицательно покачал головой. Нелепое существо, покрытое кучей косичек в разноцветных платмассовых колечках - копна сена, да и только - жадно выхватило бутылку и весело развалилось рядом с Левкой, закинув ногу на ногу.
- Это Мила, ей тринадцать лет, - не унимался сокурсник, - она сбежала из дома, всем говорит, что пятнадцать, но ты не верь! - Левка почему-то сразу стал трезв. - Ты ее в общагу только не пускай, - он торопливо вскочил со скамейки и нырнул вглубь здания.
Слава хмуро осмотрел неожиданный "подарок": тощая и смуглая, похожа на помойную кошку с кучей косичек. В косички была убрана только половина волос, а другая половина создавала вокруг угловатой головы жиденький ореол. Но улыбка - нежная и даже где-то материнская, хоть и не очень уверенная.
- Ты что - от родителей сбежала?
- А я сиротинушка. Стоит дракончик, плачет, подходят к нему люди добрые, спрашивают: "Где твоя мама?" "А я ее съел", отвечает. "А папа?" - "И его съел!" "А братья и сестры у тебя есть?" "Я их тоже съел!!!" "Так что ж ты плачешь?!" "Так я ж теперь сироти-и-инушка!!!!" Из глубины похожих на пластмассовые шары голубоватых белков вывернулись две огромные капли и повисли на ресницах. Глаза моргнули - капли, не коснувшись щек, упали на асфальт перед славиными ногами и стали потихоньку испаряться.
- Я есть хочу.
- Пошли.
Девочка радостно вскочила:
- Я тихая, только на одну ночь… - но тут Слава крепко сжал ее запястье.
- Тебя надо отвести домой. Где ты живешь? Фамилия твоя как?
Мила попыталась вырваться, но Слава уверенно заломил тоненькую лапку, и девочка заплакала, слегка поскуливая.
- Зарайский, как вы себя ведете?! - от неожиданности Слава ослабил хватку, девочка убежала.
Лицо преподавательницы английского языка горело возмущением, вынесенным из внимательного многолетнего увлечения Диккенсом: пудра слегка осыпалась с дряблых складок, тяжелые накладные ресницы чуть отклеились по краям быстро моргающих век.
- Да вы хулиган!!! Вас надо немедленно исключить! Вы способны так издеваться над слабым! Вы - будущий юрист!!! Может быть, даже следователь! Выворачивать руки существу гораздо слабее вас! И где! На ступенях…
- Она сама из дома убежала, - ощутив незваный румянец стыда, разлившийся по щекам и шее, Слава вновь почувствовал себя безобразным школьником, подвернувшимся под руку вздорной директрисе - Зульфия Джавдедовна, она бродяж…
- Ты даже за год не смог запомнить своих преподавателей! - Торжественно икнув, Зухра Юсуфовна Карачарова отвернулась и пошла своей дорогой. За глаза ее дразнили "Божьей чаркой".
Темные, расходящиеся круги невольно поплыли перед глазами, от неожиданности Слава опустился на скамейку.
- Классно она тебя - девочка сидела на ступенях и допивала пиво, - нету у меня родителей, тетка есть. Она меня на лето выгнала, раз я такая…
- Какая?
- Умная, - сама проживу.
- Ну так и живи.
- На, отводи, - розовая ладонь уперлась ему в нос - Отводи, она все равно выставит. Вместе с тобой и выставит. И еще денег от тебя потребует. Или в суд подаст, за со-вра-ще-ние!
Непонимающе Слава оглядел ее фигуру, почти идеально прямоугольную, если смотреть анфас. В профиль, видимо, все намного интереснее - но об этом трудно судить: грудь была густо обмотана черным платком и помечена двумя "фанатскими" значками - один в честь Джима Моррисона, другой - в честь Боба Марли. "Тоже мне, рок-звезда!"
- Значит в милицию, в детприемник.
- Эй, ты что, на солнце перегрелся? - она погладила его по голове, - у тебя с мозгами плохо, студент? Мне только на один раз, я к другу пойду. Не дозвонилась, позавчера из Питера, а его нет. Я вообще из Прибалтики. У меня мама - блядь, а отца, сам понимаешь, нет, - она провела руками сверху донизу, демонстрируя себя. - Я красивая буду, тетка хотела мною торговать, а я убежала. Говорю же - си-ро-ти-ну-шка! Меня надо покормить и спать положить.
- Может, еще и баньку истопить?
- Дурак, мне отступать действительно некуда, - опять слезы выкатились на нижние ресницы и выжидательно замерли.
- У меня брат, - честно предупредил Слава, - он националист, негров не любит.
- А я русская, Людмила Ивановна, между прочим.
- Да? А фамилия как?
- Махно!!! Ты меня покормишь или нет?!
- Не ори. - Слава понял, что от "подарка" так просто не отделаешься. - Идем.
Они поели пирожков, сходили в кино два раза, Мила выпросила банан - неграм и мулатам бананы необходимо есть каждый день, а то сдохнуть можно… Перед обитой дорогим дермантином дверью славиной квартиры девочка вдруг оробела и неожиданно спросила:
- А у вас курить можно?
- Нет, - Слава обрадовался поводу свалить от "социальной нагрузки", - Может, тебе лучше к Левке пойти? Слушай, а где он тебя такую откопал?
- Не, - Мила спокойно села на ступеньку, стряхнув окурки в лестничный пролет, - Я там уже неделю тусуюсь, - она достала пачку сигарет и закурила, сильно затягиваясь, - сегодня он будет занят с третьим номером.
- Чего?
- Бюста. С филфака. - Она вздохнула.
- Курить в твоем возрасте вредно.
- Да, сисек больших не будет.
Вдруг Слава представил себе Милу в своей комнате, и ему стало страшно.
- Давай, я тебе лучше денег вынесу.
- И много? - было видно, как она устала, казалось, на ступенях сидит старая-престарая старуха в своем разбитом корыте, - Неси…Я - Лихо Одноглазое, чумазое, - докурив сигарету, встала и вызвала лифт, - На улицу неси.
Растерявшись, Слава смотрел на закрытую дверь. Что-то ушло, было проглочено в длинную кишку и уносилось вниз, к анусу стеклянных дверей подьезда. "Я прямо как солитер, а острица убежала". В комнате брата был слышен разговор, и Слава захотел пройти к себе потихоньку, но задел вешалку, что-то упало.
- Что поздно? - Савватий грозно хмурился, стараясь уловить алкоголный запах. Слава неопределенно пожал плечами. - Проблемы?
- Нет.
- Экзамен сдал?
- Да. Слушай, денег дай.
- Я пойду, - из-за плеча брата выскользнула Анна, - Сав, проводишь? Славик, привет! Что задержался? Мы тут волноваться начали, - она завернулась в розовую кофточку.
- Деньги там, где им и положено быть. - Савватий распахнул дверь. - Ты моего прихода-то дождись, лады?
- Лады.