Он с трудом понимал речь собравшихся. Те говорили не на атле, а на каком-то общеморском жаргоне с сильной примесью лемурийского. Да и сами происходили явно с восточного материка. Маленькие, смуглые, желтолицые, они походили на понятливых шустрых обезьян. На них были нацеплены какие-то побрякушки из цветных раковин, а головы повязаны красными тряпками с узлами на лбах. Возможно, они являлись рыбаками, возможно, пиратами или торговцами. Но скорее всего - и то, и другое, и третье.
- Ну парень, ты любимец богов! - сказал капитан, выпрямляясь. - Ты не погиб в кишках у этой тухлой рыбы, я тебя спас. Теперь твоя жизнь принадлежит мне. Как только оклемаешься, сядешь на весла.
Обрисовав, таким образом, спасенному его будущее, капитан зашагал на корму, а новый гребец остался лежать на палубных досках в полном замешательстве. Его глаза цеплялись за кинжал на поясе нового хозяина и за перстень у него на руке. В этих вещах, казалось, заключен ответ на вопросы: кто он? и как очутился в море?
На следующий день спасенного уже заставили грести. Здесь никого не кормили даром. Лодка лемурийцев двигалась на север мимо каскада островов. На одном из них рыбаки выпотрошили акулу, сняли с нее шкуру, а мясо загрузили в глубокие глиняные горшки и пересыпали крупной солью. Они рассчитывали продать и то и другое в городке Тартесс к северо-востоку от Атлан.
Скалы в прибрежных водах обещали богатый улов мидий; их ела вся команда, поджаривая на железных противнях и посыпая рубленой зеленью. Нового гребца едва не затошнило от такой пищи. Но чего не отведаешь с голодухи, и вскоре он привык.
Его называли здесь "Весло", как и всех гребцов. Он и раньше слышал, что у простонародья далеко не каждый имеет имя. Землекоп может быть Лопатой, а дровосек Топором. Раб же и вовсе терял право именоваться по-особому, отличаться от других бедолаг, занятых той же работой.
"Весло так Весло, - думал гребец. - Неважно. Важно сейчас окрепнуть и удрать отсюда". Он не говорил: "Вспомнить, кто я". По каким-то причинам вспоминать не хотелось. "Наверное, там было что-то плохое. Может, я разбойник? Или пират? В Атлан полно пиратов". С каторжниками у него были связаны смутные ощущения. Чуть более близкие, чем со всеми остальными. И гребец решил, что удрал из тюрьмы на острове Ферос вплавь, а дорогой попал в зубы громадной акуле. Чем не история?
Во всяком случае, она кое-что объясняла. А остальное было несущественно.
Спасенный выбрал себе имя - Серебряный Лист. С чего бы вдруг? Он и сам не знал, но звучало красиво. Назвав себя, гребец стал перебирать свои познания. Ему казалось, что это позволит кое-что выяснить. Он старался вовсю и открыл в себе кладезь премудрости. Три языка. Много чего о войне, морском деле, оружии, мерах веса и деньгах. Особенно хорошо Серебряный Лист разбирался в карте звездного неба, обычаях разных народов и портовых городах.
Все это как будто подтверждало первоначальный вывод: он морской разбойник, загремевший на каторгу. Что ж, таким ремеслом можно заниматься где угодно. И во внутренних водах Атлан, и у лемурийцев, и севернее. Однако Серебряный Лист еще не выяснил, почему его буквально выворачивает при мысли о жрецах и богах, а при виде блестящих дисков, скользивших по ясной глади небес, хочется забиться под лавку гребца и не показывать оттуда носа?
Возможно, его готовили для жертвоприношения. Так часто поступают с каторжниками. Это все объясняло, и Серебряный Лист успокоился.
Между тем ладья лемурийцев с каждым днем уходила все дальше на север, и гребцу казалось, что он совсем недавно уже плыл этой дорогой. Во всяком случае, очертания берегов были знакомыми. Он пиратствовал здесь? Исходя из своей легенды, Серебряный Лист ждал новых ощущений, способных взбудоражить память. И они нахлынули, недели через две, когда корабль подходил к границам Ареаса.
На подступах к Туле, там, где недавно шли бои, лемурийцы встретили множество своих соотечественников. Пестрые торговые лодки шныряли вдоль разоренных берегов, за баснословные деньги предлагая оставшимся в живых людям самые обыкновенные вещи.
При виде обгоревших нижних фортов, искореженной земли и бесформенных груд непонятно каких отбросов, которые всегда остаются на месте покинутого лагеря, гребец чуть не застонал. В этот миг он усомнился, что был разбойником. "Наверное, я служил в войске, - предположил он. - А потом бежал, прибился к какой-нибудь морской ватаге. И правильно поступил. Что свободному человеку делать среди этих живорезов? Мелкий грабеж - совсем другое. Здесь и убивать никого не надо…" Но в глубине души Серебряный Лист знал, что убивал. "Надо будет, и убьешь", - со вздохом подумал он.
Люди сами по себе не вызывали у гребца ненависти, но его взгляд зацепился за капитана. "Сволочь! Еще и с моим кинжалом! Вот за кинжал и убью. И за перстень". Ему открылась новая истина: убивают за вещи. Раньше-то он, конечно, ее знал. Но теперь самые простые мысли и понятия возвращались к нему извилистой дорогой. Через цепь ассоциаций и рассуждений.
Вот, например, этот кинжал. Откуда он у него? Он не атланский, не лемурийский, а какой? Тольтекский - слово само всплыло в голове вместе с целым букетом ощущений: красная земля, пыль, люди-ягуары. Не такие злые, как казалось, но и не похожие на людей по эту сторону океана. Другие. У них много вещей вот с таким чудовищным орнаментом и резьбой. Искусно, но отталкивающе. Для белого человека.
Он украл кинжал? Купил? Что-то говорило: подарок. От кого?
Подобные мысли сводили гребца с ума. По ночам не давали заснуть. Ему грезилась девушка с волосами черными и жесткими, как конская грива. От нее пахло кошкой, и этот запах, вроде бы неприятный сам по себе, притягивал и пугал его, возбуждая самые смелые желания.
Перстень был связан с ней? Нет. Ее образ уходил, расплываясь в непроницаемой дымке беспамятства, а вместо него из глубины и темноты выступал другой. Робкий, еще менее знакомый, но еще более желанный. Словно кто-то неуверенно стучался к нему в дом с улицы, извиняясь каждым жестом и звуком за свое присутствие. Серебряный Лист знал, что отдаст все сокровища мира, только бы узнать - кто стоит в серый дождливый день за стеной? Кто стучится к нему в душу? Если этот кто-то не войдет, случится непоправимое.
С этими мыслями гребец засыпал, а утром все повторялось снова. Подъем чуть свет, окрики, топот, толкотня у котелка, объедки самому слабому. Какое-то время самым слабым был он, но это быстро прошло. В конце концов, ни мидий, ни виноградных улиток на привалах никто не жалел, а на черепаховую похлебку гребец не зарился. Недели через три Серебряный Лист совсем окреп.
Они плыли уже во внутренних водах Гипербореи. Картины были на удивление унылые: вода да вода, редкие дома с бревенчатыми стенами и крышами из дерна. Еще реже каменные круги на взгорьях, давно покинутые и, как видно, больше не почитаемые. Во всяком случае, дыма костров в них не наблюдалось. Это однообразие сосало душу и навевало тоску. Грусть, казалось, висела в воздухе серым туманом и частым дождем. Стояла глубокая осень, желтые и красные листья летели с берега, подхваченные ветром, плавали в воде и налипали на весла.
- Где мы? - однажды спросил Серебряный Лист у кормщика.
- Глядите-ка! - расхохотался старик, указывая на него пальцем. - У тебя проснулся интерес к жизни! Греби, наваливайся! Кому говорят! У Весла один интерес - веслом ворочать.
Он был в восторге от своего каламбура и больше не удостоил Серебряного Листа ни словом.
- Это Скади, - сказал, не поворачивая головы, гребец впереди. - Мы поднялись вверх по реке Хвель, вышли к Норну и скоро будем на берегу Молочного моря. У гиперборейцев много внутренних морей, есть и совсем холодные.
Он не договорил, получив бамбуковой палкой по плечу.
- Как тебя зовут? - шепотом спросил Серебряный Лист.
- Весло, - огрызнулся парень на передней скамье.
- А как ты сам себя называешь?
- Торкиль, - нехотя бросил тот, - я из Логра, это здесь неподалеку. У нас голодно зимой. Меня взяли во время набега на одну из гиперборейских деревень. А потом продали лемурийцам.
- Я собираюсь удрать. Давай со мной, - с неожиданной откровенностью предложил Серебряный Лист.
Торкиль молчал целую минуту. Это был здоровенный детина с гривой красно-рыжих курчавых волос. Его мысли, видимо, вращались в такт движению весла. Сделав новый поворот, он бросил:
- Почему нет? Товарищ в таком деле не лишний. А ты куда пойдешь?
- Хочу собрать шайку. Из морских. Как мы. Я думаю, раньше разбойничал на море.
- Дело, - Торкиль плюнул в воду. - Но я так смекаю: не морской ты. Если и грабил, то на суше.
- Почему? - взвился Серебряный Лист и утопил весло глубже других, за что немедленно получил палкой от хозяина.
- Потому, - протрубил рыжий Торкиль. - Я с детства в лодке и своего бы узнал. Не морские у тебя замашки. Ты на богатого похож, только драный весь. Может, ты и грабил, может, и командовал, но не в шайке.
Его отзыв озадачил Серебряного Листа. Он решительно не мог припомнить, когда, где и кем командовал.
- Ну так как? Пойдешь со мной? - уже менее решительно спросил он.
Торкиль кивнул.
- Почему?
- Потому что ты родился в рубашке, - хмыкнул тот. - Вылез из акульего брюха живым! Такому атаману будет сопутствовать удача!
Той же ночью они бежали. Это оказалось легко. На таком маленьком судне гребцов не приковывали. Часть команды тоже гребла, и немногочисленных невольников держали за "своих".
Однако капитана пришлось убить. Из-за ножа и перстня. Серебряный Лист непременно хотел забрать свои вещи. Он потянул кинжал из-за пояса спящего хозяина, тот дернулся. Гребец вынужден был закрыть ему рот, прежде чем он закричал и перебудил остальную команду.