Дверь распахнулась, когда лейтенант показала свою карточку, знакомый сержант даже не посмотрел в его сторону, они быстро прошли по коридору, но свернули не к камерам нижнего этажа, где содержали доктора Пенроуз, а поднялись на второй, проследовали мимо вереницы запертых дверей и остановились у одной из них, ничем от прочих не отличимой. Лейтенант Глейборн набрала цифровой код, потом приложила палец к включившемуся опознавателю, дверь, недолго подумав, щелкнула, и они вошли в помещение, оказавшееся чем-то вроде обычного медицинского бокса: светло-зеленые стены, кушетка за белой ширмой, стол с компьютером, у дальней стены несколько стульев, на трех из которых сидели, одинаково положив ногу на ногу, знакомые Штейнбоку персонажи: Бржестовски, Амистад и Гардинер. Все в сборе. Пока он их пытался отловить по одному, они тут совещались и решали судьбу человека, ничего в этой судьбе не понимая.
Доктора Эндрю Пенроуз в комнате не было.
- Господа, - холодно произнес Штейнбок, стараясь не показывать своего волнения, - что означает мое отстранение от принятия решения на самом важном этапе расследования?
- Успокойтесь, доктор, - сказал полковник. - Берите стул и садитесь, ваше мнение для нас чрезвычайно важно и будет, конечно, принято во внимание.
Показалось Штейнбоку или на лице Амистада, длинном и унылом, как у пастора, промелькнуло выражение плохо скрытой иронии?
Штейнбок взял свободный стул и поставил его так, чтобы видеть сразу всех троих. Сел и, как они, положил ногу на ногу.
- Доктор, - сказал полковник, - вы, конечно, понимаете, что случай этот совершенно исключительный.
Конечно. Случай был исключительным, но вовсе не в том смысле, какой имел в виду Гардинер.
- От того, будем ли мы знать местоположение лагеря Детей Че, зависят тысячи, а, может, и миллионы жизней наших с вами соотечественников. Террористические акты с применением биологического и бактериологического оружия способны поразить большой город в течение нескольких часов, достаточно только…
Он собирался читать лекцию? Может, просто тянул время до полудня?
Штейнбок не мог перебить полковника, но и слушать не мог тоже, он посмотрел на Джейдена и уловил (может, показалось?) сочувствие в его взгляде.
- …поэтому, - закончил полковник, - мы вынуждены прибегнуть к способу, согласен, не вполне гуманному. Но, согласитесь, доктор, все же значительно более гуманному, нежели те, что применялись кое-кем в печально известной тюрьме Абу-Грейб. Они ведь тоже исполняли свой долг и хотели, как лучше. Доктор Амистад дал свое заключение о том, что в данном случае применение психотропных средств воздействия является оправданным, поскольку у нас просто нет времени проводить, как требует медицина, длительных психиатрических исследований, а поставленный доктором Амистадом диагноз шизофрении допускает…
- Шизофрении? - произнес Штейнбок, стараясь вложить в свои слова как можно больше презрения.
- Я знаю, доктор, что ваш диагноз несколько отличается, но суть одна, и не имеет значения, расщеплено сознание этой женщины на две или двадцать две составляющие. Даже если она является множественной личностью, это в данном случае…
- Доктор Эндрю Пенроуз не страдает расстройством множественной личности, - перебил Штейнбок, почувствовав неожиданно, что раздражение, волнение, злость, все ощущения сползли с него, как брюки без пояса, остались только одно чувство и только одно желание. Ни о том, ни о другом он не мог сказать вслух.
- Да? - удивился Гардинер, а Амистад поднял вверх свои густые брови. Бржестовски, напротив, таинственно усмехнулся и, как показалось Штейнбоку, едва заметно ему подмигнул, хотя, скорее всего, это был нервный тик, и не более того. - Разве не вы, доктор, написали в своем предварительном заключении…
- Я был неправ. Действительно, у доктора Пенроуз наблюдаются некоторые симптомы расстройства множественной личности. Чисто внешние симптомы, как я теперь понимаю, поскольку другие признаки, более важные, этой симптоматике противоречат.
- Вы хотите сказать, - уточнил полковник, - что эта женщина попросту симулирует и водит нас за нос?
- Нет. Физически невозможно симулировать изменение цвета глаз, формы ушей и подбородка, не говоря о составе крови. Это похоже на РМЛ, но это не РМЛ. Во-первых, при РМЛ никогда не наблюдаются реально жившие личности, тем боле - широко известные. Это ведь не шизофрения, что бы там ни говорил мой коллега.
- Работа подсознания… - пробормотал Амистад и выразительно пожал плечами.
- Повторяю, - Штейнбок повысил голос, не надо было этого делать: убеждает спокойствие, - ни в одном известном случае расстройства множественной личности не наблюдались реально жившие персонажи.
- Это Бернал - реально живший? - вскинулся Амистад, демонстрируя хорошее знание не только исторической реальности, но и конкретных обстоятельств истории болезни: видимо, за спиной Штейнбока майор Бржестовски показывал записи этому так называемому специалисту и, возможно, даже советовался с ним о том, как быть с консультантом, если он начнет возражать против необходимых для расследования методов воздействия. - Как, доктор, звали физика, получившего Нобелевскую премию мира?
- Джон его звали, - спокойно (действительно, спокойно!) сказал Штейнбок. - Джон, а не Рене, вы правы, коллега. Только выводы мы с вами делаем разные. Вы, видимо, полагаете, что если профессора зовут Рене, а не Джон, если он, как утверждает, работал в Кембридже, в то время как Джон Бернал был сотрудником Гарварда, то, следовательно, эта личность является порождением больного подсознания Эндрю Пенроуз?
- Это настолько же очевидно… - завел свою песню Амистад, но Штейнбок не позволил ему допеть.
- Вы утверждаете, что это шизофрения, коллега? - сказал он. - Вы прекрасно знаете, что шизофреник, вообразивший себя Наполеоном или президентом Рузвельтом, тщательно придерживается известной всем - и больному, конечно, тоже - биографии великого человека. Если Наполеон почил на острове святой Елены, а Рузвельта свел в могилу паралич, то шизофреник так и будет утверждать, не выдумывая несуществующих деталей. С этим вы согласны, коллега?
- Нет, - буркнул Амистад. - Известны и противоположные случаи.
- Вам - возможно, - отмахнулся Штейнбок. - Мне такие случаи не известны. Поэтому - не только поэтому, но, в частности, - я делаю вывод о том, что Рене Бернал, Тед Диккенс (заметьте, никому из больных шизофренией еще не приходило в голову изображать юного Наполеона, все еще живущего на Корсике) и Алиса Лидделл - реальные люди, физические лица, выражаясь юридическим языком, только существующие не в нашей реальности, а в одной из параллельных. Сознание доктора Эндрю Пенроуз является своеобразным окном из одной реальности в другую. Вы же видите сны, господа. Во сне каждый человек - можете мне поверить, сны были темой моей магистерской диссертации - проживает множество жизней, но обычно если и осознает себя, то не в привычной реальности, а в мирах, сильно от нашего отличающихся.
- Послушайте, доктор, - перебил полковник, - нас сейчас не интересуют выводы вашей диссертации. Вы можете определенно сказать: является Пенроуз психически больной или нет? Симулирует она или не симулирует? Больна она шизофренией или расстройством множественной личности, что, на мой непросвещенный взгляд, практически одно и то же? От ответов на эти вопросы зависит выбор препаратов, действию которых она будет подвергнута для получения нужных показаний.
- Вы задали три вопроса, полковник, - сказал Штейнбок, стараясь держать себя в руках. - Ответ на первый: нет, доктор Пенроуз не является психически больной. Она совершенно здорова.
Амистад эмоционально взмахнул руками и выразительно пожал плечами. Штейнбока его мнение не интересовало, и он продолжил:
- Ответ на второй вопрос: нет, не симулирует. На третий вопрос: поскольку я полагаю, что госпожа Пенроуз психически здорова, то говорить о шизофрении или РМЛ нет никакого смысла, хотя различие между этими двумя диагнозами, безусловно, существует. Три субличности - не порождение больного разума доктора Пенроуз. Это - реальные люди.
- Все эти люди давно умерли, - быстро сказал Амистад, еще раз продемонстрировав неплохое знание истории, в том числе истории литературы. - Следовательно…
- Следовательно, - сказал Штейнбок, - в тех мирах, где живут профессор Бернал, юный Диккенс и Алиса Лидделл, свой собственный ход времени, отличный от нашего.
Он встал. Он хотел, чтобы они все-таки поняли.
- Господа, - сказал Штейнбок, - доктору Пенроуз ни в коем случае нельзя вводить психотропные препараты. Никакие. Доктора Пенроуз нужно изучать, как научную ценность, не имеющую равных в истории не только психологии (психологии, господа, а не психиатрии!), но и физики, а может, и других наук. Это физическая проблема, вы понимаете, - не психиатрическая ни в коей мере! Это проблема выбора.
- Послушайте, доктор… - начал Гардинер, но Штейнбок слышал только себя.
- Проблема выбора, - повторил он. - Мы все выбираем - каждое мгновение, каждую минуту, всю жизнь. Я читал, об этом писали в "Научном обозрении", "Природе", во многих популярных изданиях: всякий раз в момент нашего выбора мироздание раздваивается. А если выбирать приходится не из двух, а из трех, десяти или ста вариантов, то возникают не два, а три, десять или сто мирозданий, в каждом из которых свой выбор, своя судьба, свой путь…
Он говорил быстро, захлебываясь словами, он не надеялся быть понятым, хотя больше всего на свете хотел именно этого, но знал, видел - не поймут, так пусть хотя бы услышат, чтобы потом, когда все закончится…