Артур возразил, что расходящаяся перспектива не такая уж диковинная штука. В живописи детей и древних народов фигуры на заднем плане чаще крупней, чем на переднем. Хотя и дети, и древние видели и видят окружающий мир не хуже нас.
В самом деле, у нас перспектива сходящаяся, такова уж геометрическая природа космоса. Именно благодаря уменьшению предметов на расстоянии и создается объемный обзор - мы видим дальние здания, горы, планеты, звезды, могли бы увидеть и отдаленнейшие галактики, будь достаточно зорки. А здесь пространство иного рода.
Разве никого не удивило, что на небе нет светил? Расходящаяся перспектива объясняет их отсутствие: каждая звезда сама по себе огромна, а на отдалении еще увеличивается - как же ее увидеть на крохотном небесном участке? И разве не свидетельствует об иной форме видения то, что мы, постоянно передвигаясь, постоянно остаемся в центре котловины, а меняются лишь горы на окраине? В дзета-мире нет проникновения взглядом в дали, здесь глазу открыто лишь непосредственное окружение. Все остальное заставлено, как щитом, расплывшимися предметами, стоящими поодаль.
- И ни в какой мы не в горной стране, а на самой ординарной равнине, - убежденно закончил Артур. - А страшные вершины всего лишь некрупные каменья. По мере сближения они будут опадать до реальных размеров.
- Если ты прав, то здесь тесновато, - со вздохом сказал Николай. - Видеть только соседей, а все остальное - в неухватываемом "вовне"… Даже жутко!
Жак показал на груду камней, почудившихся издали замком.
- Сходящаяся или расходящаяся перспектива, но, по-моему, сооружение это - искусственное. И если те небоскребы и уменьшаются при приближении, то зданиями они останутся. Уверен, что нам предстоит встреча с разумными существами.
3
Это, конечно, было обиталище живых существ.
- Надо ожидать неожиданного, - объявил Николай, когда мы подлетели к диковинному нагромождению зданий.
Собственно, к зданиям эти сооружения отнести можно было лишь издали. Вблизи город напоминал лабораторию, заставленную огромными непрозрачными ретортами, склянками, бутылями, колбами и трубами. Но это были дома: в колбах и ретортах виднелись двери и люки, к люкам подводили какие-то лесенки странной конструкции - они не спускались к почве, но поднимались вверх, увенчиваясь на высоте площадками.
- Думаю, народ здесь не ходящий, а летающий, - высказался Николай. - И по-моему, они не так живут, как перерабатываются в своих домах: городок смахивает на наши старинные химические заводы.
Город был пуст.
Мы проходили под трубопроводами, обходили узловатые, кривые, как корни, колонны и реторты, взлетали вверх, но нигде не обнаружили и силуэта живого существа. Причудливые здания сверкали собственным внутренним сиянием - сумрачный свет заливал город. И с каждым шагом облик его менялся - приближающееся уменьшалось, отдаляющееся распухало, все вокруг словно непрерывно двигалось, то нарастало, то пропадало, то скособочивалось.
Мы теперь понимали, что происходит это от непривычки к расширяющейся перспективе. И земные города непрерывно меняют вид при ходьбе, но там мы привыкли, что предметы уменьшаются при отдалении: изменение их облика принимается как естественное. Местные жители тоже, вероятно, не замечают, как меняется их город при движении.
Жак догадался, почему, город кажется вымершим.
- От нас попрятались. Мы никого не видим, но, возможно, нас ощущают. Может быть, радиация слишком сильна? Вряд ли наш инфракрасный поток приятен тем, кто не переносит теплоты.
Я приказал выбраться из города на равнину и здесь разрешил заэкранировать инфракрасные лучи, излучаемые нашими телами: среди нагромождения строений могли возникнуть неожиданности, на открытом месте было все же спокойней.
Николай радостно сообщил:
- Что-то вижу впереди, и кажется, живое!
Несколько гигантских зеленых пятен обрисовались вдали, закрыв собою вершины горной чаши. Быстро уменьшаясь, они понеслись к нам.
Через минуту над нами реяли четыре, несомненно, живых существа.
4
Незнакомцы то увеличивались, то уменьшались, у них то вспухали, то опадали, то вовсе исчезали отдельные члены. Они непрерывно меняли свой облик: цилиндр, опиравшийся на десяток тонких ножек, вдруг становился шаром, свободно парившим над почвой. Даже в редкие моменты, когда незнакомцы прекращали свои превращения, было заметно, что тела их без устали пульсируют.
И достаточно было на секунду отвести глаза, чтоб уже не определить, на кого только что смотрел, - так неузнаваемо менялся каждый. Они походили на призраков - сквозь полупрозрачные тела проступали здания и трубы города.
Николай протянул руку к одному, рука прошла сквозь зеленовато светящееся тело, будто и не было ничего, кроме пучка света. Он потом говорил, что летающие незнакомцы показались ему совершенно невещественными.
- Начинаем дешифровку, - сказал Николай, справившись с первым изумлением.
Николай, наш штатный астрофизик, ведет все основные измерения. Кроме универсального дешифратора - полоски на шее, я ее упоминал, - он таскает с собой и переносное, с чемодан, устройство - целый дешифровальный завод. Он поставил его на грунт и вместе с Артуром запустил на все диапазоны и системы. Артур сам напросился ему в помощники и еще на Латоне усердно изучал астрофизическую аппаратуру Жак признался мне перед стартом, что его всегда больше прельщает роль экспедиционного зеваки. Я с охотой согласился, что без настоящего зеваки в экипаже нет полноты. Сейчас Жак являл собой не фигуральный, а натуральный образ зеваки - от удивления так широко распахивал рот, что мог бы заглотать любое местное существо, если бы оно подлетело ближе. Я не сумел удержаться от смеха. Он, к счастью, не понял, чем вызвано мое веселье. Николай с Артуром вскоре оторвались от дешифраторов.
- Полинг, я окончательно теряюсь, - сказал Николай. - В этих маловещественных существах разума столько же, сколько в мыльных пузырях. И стабильности не больше. Мы задали дешифратору программу вольного поиска по цвету, яркости, даже по изменению формы тела. Ответ вариалов на сигналы не выходит из границ абсурда.
- Вариалов?
- Так их назвал Артур. Неплохо, правда? Я начал поиск с цвета и света, а он предположил, что они передают информацию вариацией формы и размеров тела.
- Но если нет осмысленности в их поведении, то они вообще не живые существа, - сказал я. - А уж это просто установить. Неживой природе характерна причинная связь, так ведь нас с тобой учили. Проверьте, насколько точно каждой причине соответствует следствие, - и всего хлопот!
Они снова занялись своим делом, а я попросил Жака проверить вместе со мной одно наблюдение. К зеленым вариалам добавилось несколько оранжевых. Все они так же хаотично меняли форму и размеры, но мне показалось, что каждый сохраняет свой цвет. Яркость тоже не была постоянной: кто вспыхивал, кто погасал. Но я за полтора десятка лет космических блужданий привык оценивать цвет светил независимо от их яркости и без приборов точно определял коэффициент цвета, колор-индекс любой звезды. Мы не раз устраивали с Николаем соревнования: он устанавливал колор-индекс по фотографиям светил, а я по зрительному ощущению. Фотоаппарат был точней, но не настолько, чтобы мне пришлось хоть раз краснеть за свое зрение.
Вокруг меня увивался один вариал - то налетал, то отскакивал, сжимался, разбрасывался, становился то шаром, то конусом, выпускал десятки извивающихся отростков, опять вбирал их в себя, вспыхивал, погасал, снова разгорался, снова тускнел. Я видел его среди других именно потому, что он постоянно носился вокруг меня, а около Николая, Жака и Артура оказывался лишь случайно. И я готов был держать пари, что этот надоеда - монохромат, то есть он излучает лишь одну волну, отнюдь не размазывая ее даже по своей зеленой области спектра.
- Фиксируй на своем дешифраторе волну каждого незнакомца, которого я тебе покажу, - сказал я Жаку. - Но не называй ее, пока я сам не назову. Погляди на этого забияку. По-моему, он излучает в пятистах пятидесяти миллимикронах.
- Пятьсот пятьдесят и две десятых, - откликнулся Жак.
- А вон тот попрыгунчик - пятьсот пятьдесят два миллимикрона.
- С тремя десятыми, - подтвердил Жак.
Мы перебрали всех зеленых незнакомцев. Я ошибался лишь на десятые доли в плюсовую сторону - такова постоянная индивидуальная погрешность моего зрения, я знал о ней и раньше. После зеленых мы перешли к оранжевым и красным. Так стало ясно, что одна твердая характеристика найдена: каждому вариалу присуща индивидуальная волна излучения. С этого момента они перестали быть сумбурной толпой, мы могли находить безошибочно каждого, кого хотели.
Жак посоветовал назвать вариалов по буквам, характеризующим цвет. Зеленым он присвоил индекс "И", а моему "поклоннику" обозначение "Иа", как первому, с кого начинаем счет.
Вариалов все прибывало. Вокруг нас носилось множество меняющих облик существ. Среди них были и умилительно-зеленые И, и весело-желтые О, и хмуро-фиолетовые Е, и пронзительно-синие V, и солидно-красные Я, и лениво-оранжевые Ю. В движениях новых знакомых, в трансформациях их тел было столько доброжелательности и приязни, что мы все больше чувствовали себя в компании друзей.
- Надо посовещаться, Казимеж, - хмуро сказал Артур.