Белокровный видел, что жирная, удовлетворённая самка толстобрюха сидела там же, где обычно - на своей ветке, покрытой листвой, а на её груди выставлено напоказ смешное красное вздутие - и это при том, что погром, устроенный акулой, открыл ей вид на океан. В этот пиковый момент стресса в изобретательном уме Белокровного замкнулись новые контуры. Это была логическая цепочка, недоступная никому, кроме самых умных представителей его вида. Но тогда, в среднем, каждое новое поколение антропоидов было хотя бы чуть-чуть умнее, чем предыдущее.
Белокровный взвился в воздух в прыжке. Обе его ноги врезались в спину самки толстобрюха. Она рухнула в море.
Это жирное, барахтающееся в воде существо было как раз тем, что ждала акула. Она вцепилась в свою добычу - прямо в середину её туловища. Акула извивалась всем телом, встряхнув толстобрюха, и её зубы с пильчатыми краями вырвали кусок плоти несчастного существа. Затем, заплыв в облако растекающейся крови, она стала ждать, пока её жертва не умрёт от потери крови.
Самка толстобрюха была крайне изумлена, внезапно оказавшись в воде, и ошеломлена острой болью. Но химические вещества потоком хлынули в её мозг, центры её работающего сознания были подавлены, и на неё словно снизошёл мир в этой кровавой тьме.
Тяжело дыша, Белокровный сидел на месте своего нападения, где от толстобрюха не осталось ничего, кроме кучки тонких колбасок скверно пахнущего помёта и горстки смятых листьев. Постепенно просвет в плоту закрылся - он словно излечивал сам себя. Антропоиды съёжились, испытывая слишком сильный стресс даже для того, чтобы заняться обыскиванием.
А солнце ползло вниз по западному небу, в той стороне, куда они беспомощно дрейфовали.
III
Дни и ночи, ночи и дни. Ни звука, кроме скрипа ветвей и мягкого шума набегающих волн.
Ночи являли вид ужасающего неба, от которого Страннице хотелось сжаться.
Но свет дня, под сияющим солнцем или под серой крышей облаков, не показывал ничего, кроме пустого моря. Не было ни леса, ни земли, ни холмов. Она могла ощущать лишь запах соли, а до её ушей не доносилось никаких криков птиц или приматов, никакого мычания травоядных. Теперь сток реки растёкся по большому океану, и даже другие фрагменты мусора, смытые сильнейшей бурей, рассеялись, уплыв за горизонт навстречу своим собственным бессмысленным судьбам.
Плот уменьшался.
Трупы антракотериев, застрявшие в ветвях дерева манго, давно уже куда-то уплыли. Последний из маленького народца тоже пропал. Возможно, он свалился в море. Большая туша индрикотерия раздулась, когда бактерии в его огромном кишечнике проедали себе путь к свету. Но невидимые рты из моря работали над тушей индрикотерия, проедая его снизу. Его мясо постоянно отрывали по кусочкам, и однажды огромный труп лопнул и скрылся, наконец, под поверхностью моря.
Антропоиды давно съели все плоды.
Они пробовали есть листья дерева, и сначала были вознаграждены, по крайней мере, ощущением приятной влаги во рту, которая на какие-то мгновения ослабила их жажду. Но вырванное с корнями дерево было мертво, а его оставшиеся листья постепенно увядали. И ещё, в отличие от несчастного толстобрюха, антропоиды не умели переваривать такую грубую пищу, и они потеряли ещё больше влаги с водянистыми фекалиями, которые текли у них из зада.
Странница была маленьким животным, строение которого было приспособлено к жизни в ласковых объятиях леса, где всегда в изобилии были и пища, и вода. В отличие от человека, тело которого было приспособлено для того, чтобы подолгу выживать на открытой местности, её тело обладало очень малым количеством жира, главного запаса топлива у человека. Всё очень быстро изменилось в худшую сторону. Вскоре слюна Странницы стала густой и приобрела неприятный вкус. Её язык прилипал к нёбу. Голова и шея очень сильно болели, потому что её кожа сжималась, иссыхая. Голос её стал надтреснутым - казалось, что у неё в горле застрял твёрдый болезненный ком, который не двигался, сколько бы раз она не пробовала сглатывать. Она, а также другие антропоиды страдали бы ещё больше, если бы не пасмурное небо, которое большей частью защищало их от яркого солнца.
Иногда Странница видела сны. Мёртвое дерево манго внезапно вырастало, его корни тянулись, словно пальцы примата, пытаясь зарыться в суровую землю-океан, листья зеленеют и колышутся, словно заботливые руки, и вырастают плоды, огромные грозди плодов. Она тянулась к плоду, даже разламывала его и погружала лицо в прозрачную воду, которая загадочным образом наполняла каждую половинку кожуры. Затем появлялись её мать и сёстры, толстые и полные сил, готовые обыскивать её шерсть.
А потом вода испарялась, как будто высыхала под беспощадными лучами солнца, и она понимала, что всего лишь грызла кусочек коры или пучок мёртвых листьев.
У Заплатки началась течка.
Белокровный, как самый главный самец этого небольшого затерянного сообщества, быстро заявил о своих правах. Не имея возможностей делать что-то другое или куда-либо уйти отсюда, Белокровный и Заплатка часто спаривались - иногда даже слишком часто, и их встреча сводилась лишь к формальности в виде нескольких сдержанных движений.
В нормальные времена подчинённые особи вроде братьев-самцов, вероятно, могли бы спариться с Заплаткой в эти первые дни её течки. Белокровный, имея множество потенциальных брачных партнёрш на выбор, изгнал бы их лишь при наступлении пика фертильности Заплатки, когда увеличивалась вероятность оплодотворить её.
Это было бы также в интересах самой Заплатки. Её припухлости должны были рассказать о готовности Заплатки к размножению как можно большему количеству самцов. С одной стороны, возникающая в итоге конкуренция поддерживала бы высокое качество потенциальных партнёров без единого усилия с её стороны. И если все самцы в группе спаривались с ней в течение какого-то времени, ни один из них не мог точно знать, кто был отцом детёныша - поэтому любой самец, желающий убить детёныша, чтобы ускорить цикл размножения самки, рисковал убить своё собственное потомство. Таким образом, припухлости, очень заметное для окружающих проявление течки, были для Заплатки способом управлять окружающими её самцами с минимальными собственными затратами, и ещё это уменьшало риск детоубийства.
Но на этом крошечном плоту была только одна взрослая самка, и Белокровный не собирался делиться ею. Хохолок и Левый наблюдали за ним, сидя бок о бок и жуя листья, и из шерсти торчали их комичные эрегированные половые члены. Они могли глазеть на всё, что любили в блестящих припухлостях Заплатки. Но каждый раз, когда кто-либо из них приближался к Заплатке, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до неё, делая лишь самый первый шаг в ухаживании за ней, Белокровный впадал в ярость, устраивая демонстрации и нападая на нарушителя.
Что касается Странницы, она всегда подчинялась Заплатке, всегда оставаясь чужой. Но в этих условиях открытости всех перед всеми она быстро стала близка Заплатке, словно одной из собственных сестёр.
Пока Белокровный и Заплатка спаривались, Странница часто брала к себе Щепотку. После первых нескольких дней Щепотка приняла Странницу как почётную тётушку. Крошечное лицо младенца было безволосым, а её шерсть была оливкового цвета, чем она сильно отличалась от матери; это был цвет, который стимулировал защитное поведение у Странницы, и даже у самцов. Иногда Щепотка играла в одиночку, неуклюже карабкаясь по сцепленным веткам, но гораздо чаще она хотела цепляться за грудь или спину Странницы, или чтобы Странница держала её на руках.
Делить друг с другом бремя выращивания детёныша было обычным делом среди антропоидов, хотя обычно ответственность за детёнышей возлагалась исключительно на членов семьи.
Потомство антропоидов росло гораздо медленнее, чем детёныши эпохи Нота из-за того, что для развития их крупного мозга требовалось больше времени. Хотя при рождении они были хорошо развиты по сравнению с человеческими младенцами, обладали открытыми глазами и способностью цепляться за шерсть своей матери, у детёнышей антропоидов отсутствовала координация движений, они были слабыми и крайне зависимыми от своих матерей в плане питания. Создавалось ощущение, что Щепотка родилась преждевременно и завершала свой рост уже вне матки своей матери.
Это накладывало на Заплатку значительную ответственность. На протяжении восемнадцати месяцев мать-антропоид должна была жонглировать ежедневными потребностями, связанными с выживанием, и потребностью заботиться о своём детёныше - и ещё она должна была уделять достаточное время обыскиванию своих сестёр, равных по рангу сородичей и потенциальных брачных партнёров. Даже до того, как она попала на этот плот, все эти действия вымотали Заплатку. Но общество самок вокруг неё предоставляло ей готовый запас потенциальных тётушек и нянек, которые могли взять у неё детёныша и дать ей перерыв. Проявляемое по собственной инициативе Странницы тётушкино поведение очень помогало Заплатке, и ещё приносило много удовольствия Страннице. Это было своего рода обучение, готовящее её саму к роли матери в будущем. Но оно также позволяло ей получать ещё больше удовольствия от обыскивания.
Они все стосковались по обыскиванию. Это было самым трудным моментом в этом заключении в океане. Теперь даже у Белокровного проявились признаки чрезмерного обыскивания двумя его помощниками: шерсть на некоторых участках его головы и шеи была выщипана догола. Так что Странница была счастлива посвятить младенцу долгие часы нежного потягивания шерсти, расчёсывания пальцами и щекотки.