На постели Швейк заснул безмятежным сном. Потом его разбудили и предложили
кружку молока и булочку. Булочка была уже разрезана на маленькие кусочки, и в то
время как один санитар держал Швейка за обе руки, другой обмакивал кусочки
булочки в молоко и кормил его, вроде того как кормят клецками гусей.
Потом Швейка взяли под мышки и отвели в отхожее место, где его попросили
удовлетворить большую и малую физиологические потребности.
Об этой чудесной минуте Швейк рассказывает с упоением. Мы не смеем повторить
его рассказ о том, что с ним делали потом. Приведем только одну фразу: "Один из
них при этом держал меня на руках",-- вспоминал Швейк.
Затем его привели назад, уложили в постель и опять попросили уснуть. Через
некоторое время его разбудили и отвели в кабинет для освидетельствования, где
Швейк, стоя совершенно голый перед двумя врачами, вспомнил славное время
рекрутчины, и с его уст невольно сорвалось:
-- Tauglich! /Годен! (нем.)/
-- Что вы говорите? -- спросил один из докторов.-- Сделайте пять шагов вперед
и пять назад.
Швейк сделал десять.
-- Ведь я же вам сказал,-- заметил доктор,-- сделать пять.
-- Мне лишней пары шагов не жалко.
После этого доктора потребовали от Швейка, чтобы он сел на стул; один из них
несколько раз стукнул пациента по коленке, затем сказал другому, что рефлексы
вполне нормальны, на что тот покачал головой и сам принялся стучать Швейка по
коленке, в то время как первый открывал Швейку веки и рассматривал его зрачки.
Потом они отошли к столу и перебросились несколькими латинскими фразами.
-- Послушайте, вы умеете петь? -- спросил у Швейка один из докторов. -- Не
могли бы вы спеть нам какую-нибудь песню?
-- Сделайте одолжение,-- ответил Швейк.-- Хотя у меня нет ни голоса, ни
музыкального слуха, но для вас я попробую спеть, коли вам вздумалось развлечься.
И Швейк хватил:
Что, монашек молодой,
Головушку клонишь,
Две горячие слезы
Ты на землю ронишь?
-- Дальше не знаю,-- прервал Швейк. -- Если желаете, спою вам:
Ох, болит мое сердечко,
Ох, тоска запала в грудь.
Выйду, сяду на крылечко
На дороженьку взглянуть.
Где же ты, милая зазноба...
-- Дальше тоже не знаю,-- вздохнул Швейк.-- Знаю еще первую строфу из "Где
родина моя" и потом "...Виндишгрец и прочие генералы, утром спозаранку войну
начинали", да еще пару простонародных песенок вроде "Храни нам, боже, государя",
"Шли мы прямо в Яромерь" и "Достойно есть, яко воистину..."
Оба доктора переглянулись, и один из них спросил:
-- Ваше психическое состояние уже исследовали когда-нибудь?
-- На военной службе,-- торжественно и гордо ответил Швейк.-- Господа военные
врачи официально признали меня полным идиотом.
-- Сдается мне, что вы симулянт! -- обрушился на Швейка другой доктор.
-- Совсем не симулянт, господа! -- защищался Швейк.-- Я самый настоящий
идиот. Можете справиться в канцелярии Девяносто первого полка в Чешских
Будейовицах или в Управлении запасных в Карлине.
Старший врач безнадежно махнул рукой и, указывая на Швейка, сказал санитарам:
-- Верните этому человеку одежду и передайте его в третье отделение в первый
коридор. Потом один из вас пусть вернется и отнесет все документы в канцелярию.