* * *
Нажав красную кнопку новенького дверного звонка, дед прислушался к глухой трели, раздавшейся за дверью, обитой блестящим кожезаменителем. Хозяева открывать не торопились. Дед снова придавил кнопку ладонью, весело приговаривая: "Отпирай, чудак, знаю, что ты дома, телефон-то занят, не спишь, значит…" И вдруг дверь бесшумно приоткрылась. В темном проеме показалось лицо Генки Заботина, а затем и вся его фигура - длинная, тонкая, в каком-то смешном цветастом халате. "Изменился!" - мысленно отметил дед. Он сказал: "Дружище!" - и протянул к нему руки, но Гена Заботин, не произнося ни слова, вдруг стал медленно отодвигаться, будто что-то тащило его за спину обратно в глубь коридора. Пальцами он пытался схватиться за висящую на вешалке у двери одежду. "Ты что?!" - воскликнул дед, бросился вперед и подхватил обеими руками почти упавшего Заботина. Заботин судорожно вздохнул и, глядя деду Николе в глаза, прерывисто выговорил страшные слова. "Ну… ну… - забормотал дед, смутившись. - Может, ошибка в диагнозе… Пойдем, ляжешь, куда тут…" Дед обернулся на свет, льющийся из-за какой-то боковой двери, толкнул ее ногой. Поддерживая обмякшего Геннадия, потащил к разворошенной постели, на которой тот, видимо, и лежал раньше. Уложив Заботина, дед схватил его руку, попытался нащупать пульс. Заботин не шевелился. Он мгновенно побледнел; черты лица вдруг стали резкими, скулы и нос обострились, глаза замерли. Дед провел ладонью над его лицом и увидел, что зрачки не реагируют на свет. Дед скинул пальто, отшвырнул в сторону, склонился над Заботиным и сильными толчками обеих рук стал пытаться пробудить остановившееся сердце. От шеи по плечу Генки Заботина тянулись, прячась под халат, розовато-белесые изломы шрамов: дед Никола понял, что когда-то пересекся Генкин путь в этом мире с автоматной очередью. Не прекращая массаж, дед косился на столик возле кровати. Опытным глазом он оценил выбор и быстро понял, что следует дать Заботину. Он накапал в чайную ложку из импортного пузырька, приподнял голову Геннадия и аккуратно залил ему в рот лекарство. Наконец Заботин очнулся. Он глубоко задышал, потом сказал: "Не тряси, чертяка…", и дед остановился. Пощупал пульс, накрыл Заботина одеялом, потом придвинул к себе стул, сел и опустил дрожащие руки. Страшно захотелось пить.
- Ну, как тебе?.. - спросил дед.
- Теперь лучше… - глухо ответил Заботин.
- Ты что - один? - спросил дед Никола.
- Да. - Заботин открыл глаза. - Как нашел меня?.. Я… всего два года… как вернулся в наш город… думал - никого нет…
- Потом объясню. Сейчас врача надо.
- А-а… - протянул Заботин, безнадежно махнув рукой.
Дед Никола огляделся по сторонам в поисках телефона. Он увидел на стенах афиши: Генка с виолончелью, Генка во фраке, Генка на фоне симфонического оркестра, седой Генка, пожимающий руку, седому дирижеру. "Верно! - вспомнил дед. - Он с детства все скрипел да скрипел. За это его обзывали сверчком". Дед склонился над Заботиным.
- Послушай, куда ты тогда пропал?.. - не удержавшись, спросил он.
- А-а… - снова протянул Заботин, повел глазами в сторону и поморщился. - Знаешь ведь… Бомбили… - Он хотел что-то добавить, но вновь поморщился и только дернул уголком рта.
- Может, еще примешь? - спросил дед, взяв ложку.
- Не надо. Теперь лучше. А то лежал, доползти не мог до телефона… попрощаться хотел… кого знал…
- Держись! Теперь изо всех сил держись! - сказал дед. - Исправим тебя…
Он подошел к телефону и увидел, что трубка лежит криво на аппарате. По всей вероятности, она давно лежала так: станция зарегистрировала непорядок, аппарат сочли неисправным и отключили от общей сети. Снятая трубка сигналов не издавала.
- Никола, - вдруг громко и отчетливо сказал Заботин. - Плохо, Никола.
Дед бросил трубку на телефон.
- Позвонить надо! - дед побежал в коридор. - Сейчас, Гена! - крикнул он.
В темном коридоре дед ударился ногой о что-то незаметное и чуть не упал. Вновь возникла забытая боль в колене, и он стал хромать. Пробравшись вдоль стены к входной двери, вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю квартиру. Никто не вышел. Дед нажал кнопку звонка у другой двери, там не раздалось ни звука. Он подумал, что в новом доме еще не все квартиры заселены, да и телефоны, наверное, имеются не у всех. Несколько секунд дед сомневался, принимая решение, потом быстро передвинул рычажок предохранителя на замке, чтобы дверь не заперлась, машинально снял с вешалки пальто и помчался вниз по лестнице. На бегу, неловко толкая руки в рукава, старался вспомнить, где поблизости видел будку телефона-автомата.
Снег уже не валил. Дед бросился вдоль дома. Нашел таксофон, но трубка была расколота пополам и нижняя часть ее с торчащими проводами валялась на полу. Он вышел из будки и стал оглядываться по сторонам. В черном провале между корпусами высотных домов разглядел нечто отблескивающее стеклом и быстро побежал через заснеженный пустырь.
То, что он принял издали за телефонную будку, оказалось овощным ларем, видневшимся с торца. Мороз щипал лицо, в ботинках таял, холодя лодыжки, набившийся снег. Дед стал застегивать пальто и тут обнаружил, что это вовсе не пальто, а меховая шуба. "Волк, что ли? - удивился он, погладив жесткую шерсть и подумав с нежностью о Генке Заботине. - Ишь, сверчок". Застегнувшись до подбородка, побежал дальше, лихорадочно соображая, где в этом районе новостроек может находиться следующий телефон. Подгоняемый ледяными порывами ветра, он иногда кидал пристальный взгляд на ясное звездное небо, поражаясь тому, как люто приступает к своим обязанностям зима. Он шумно и тяжело дышал, хватая ртом морозный воздух, выдыхая пар, и только диву давался, как удается бежать так долго.
Три человека стояли кружком на пути. Двое были в черных полушубках и надвинутых на лоб мохнатых шапках. Третий - в сером пальто с поднятым воротником - утопал головой в складках шарфа, закрывавшего его лицо почти до переносицы.
"Чего торчать на улице в такой мороз на одном месте?" - подумал дед.
- Не подскажете, который час? - услышал он.
"Странно, - удивился дед. - Неужели ни у кого из троих нет часов?"
Черный полушубок приближался сбоку. Деду Николе мучительно не хотелось смотреть на часы и выпускать подходящего из поля зрения.
- Подскажу, - пересилив себя, ответил дед. - Полпервого.
И пошел своей дорогой.
- Погоди! - высокий в сером догнал деда. - Дай пять рублей. Пять рублей, говорю. Быстро. Давай, что есть.
Дед Никола отшатнулся от серого, но с другой стороны рука в перчатке схватила его за плечо и рывком остановила.
- Не вздумай орать.
Двое были уже рядом.
- Часы давай. Деньги. Не ясно? Быстро.
"Отдать?.. С какой стати?.." - подумал, растерявшись, дед Никола.
Черный кулак ударил сбоку в лицо.
- Быстро! - услышал дед злое шипение.
Телефонная будка светилась вдали. Дед сплюнул кровь. Он снял часы и отдал мелочь. "Двушки" оставил себе. Трое обступивших медлили.
- Шубу снимай, - последовала вдруг команда. - И только айкни!..
Двое придвинулись к деду с боков.
- Тихо, тихо, тихо. Все будет хорошо. Ты же свой мужик, - услышал дед успокаивающие слова, гипнотизирующие своей нелепостью.
Его вытолкнули из шубы, и она мгновенно исчезла в большом коричневом мешке.
Дед Никола почувствовал, как стужа заползла под рубаху.
- Живешь-то далеко? - спросил кто-то из троих.
Дед поразился участливому тону.
- Да, - невольно вырвалось у него.
- Ну, не замерзнешь… - сказал тот же голос дружелюбно.
- Ты только молчи. Договорились?
Дед Никола пытался вглядеться в скрытые шапками, шарфами и поднятыми воротниками лица: ему вдруг начало казаться, что на самом деле происходит совсем не то, что происходит, а нечто другое, имеющее иной, не понятный пока смысл, но что сейчас все встанет на свои места и непременно уладится наилучшим образом.
- Чего ждешь? - прошипел человек в сером. - Пошел.
Дед Никола молча повернулся. Сделал шаг. Услышал, как заскрипел снег. Вдруг почувствовал словно ожог в левом боку, ощутил, как что-то отвратительное, тонкое и холодное глубоко вонзилось в тело. Мгновенно обмякли ноги. Дед взмахнул руками в попытке найти опору, но его резко подхватили под мышки и перебросили за сугроб под припорошенные снегом кусты.
Он видел над собой качающиеся ветви деревьев, слышал, как при порывах ветра они ударяются друг о друга с негромким костяным звуком. Он не мог ни пошевельнуться, ни закричать - не было сил. Он не испытывал особенной боли, чувствовал только небывалую, неимоверную тоску, и что-то вибрировало, подергивалось во всем теле, словно обрывались в нем мириады каких-то мельчайших струн. Дед Никола вдруг подумал, что больше никогда уже ничего не сможет сказать. На секунду эта горькая мысль придала ему сил.
- Мужики… - в отчаянном изумлении пробормотал он. - Вы зачем так?..
Неподвижно лежа на спине, дед Никола некоторое время еще шептал что-то неразборчивое, потом ему показалось, будто кругом внезапно выключили свет.