- А почему море волнуется? От ветра? А можно сказать, что морю присуще волнение. Ветер, который в Континууме, мы еще как следует не изучили. Поэтому говорим: буйство присуще Континууму. С самого начала, как только мы здесь появились, ни единой ночки не был он в покое. И ничего, понимаешь, ни-че-го не случилось… Почему только ночью? Днем то же самое. Но днем мы включаем фильтр, подрезающий пики. Слишком много всяких гостей, комиссий… Понимаешь? - Это было сказано уже доверительным тоном. Как коллега - коллеге. - Зачем тревожить людей? А вот ночью все идет, как идет… Ну, теперь я могу спать? - спросил раздраженно, но в голосе проскользнули и победные нотки.
- Значит, и днем… - ошарашенно проговорил я.
Ниденс отключился. Континуум в который раз пришел в ярость, боднул станцию. Та заскрипела. Таймер интростабилизатора начал обратный отсчет времени. А потом опасность, как всегда, пошла на убыль.
- Море волнуется… Море… - Мне стало вдруг так смешно, что я не удержался и захохотал. Это был смех смертельно испуганного человека.
* * *
В кабинете начальника Службы Континуума я долго разглядывал "вечный сосуд". Красноперые рыбки с ноготь величиной лениво шевелили плавниками. Водоросли поникли, словно устав демонстрировать свою жизнестойкость. По дну ползала какая-то мелочь. Запаянная внутри сосуда микробиосфера обещала быть бессмертной. Впрочем, кто знает… Сто лет, во всяком случае, она уже протянула.
Хозяина все не было. Кибер-секретарь услужливо вкатил столик с коктейлями и фруктами. Я поблагодарил, едва сдерживаясь - было уже невмоготу. Сначала пришлось дожидаться приемного дня, потом оказалось, что прием откладывается в связи с командировкой Перейры, и вот теперь битый час я маялся в этом обихоженном кабинетике.
Наконец лучи света озарили ворс пушистого ангорского ковра. Это распахнулась входная дверь, и я мог лицезреть Перейру: улыбающееся лицо - воплощенная откровенность и искреннее внимание.
- Здравствуйте, коллега. Чем могу? С радостью решу любой вопрос. Ну, говорите же, Игорь, говорите!
Поток слов. Растянутые в улыбке губы. А в глазах теплые светлячки. Я просто не мог ему не поверить. Я рассказал ему все…
- Обязательно разберусь в этом деле. Не беспокойтесь. Однако Жоль - очень хороший специалист. Вряд ли он заблуждается. И все же… проверю со всей тщательностью. А теперь давайте посмотрим, какие чудесные кадры только что получены с Седьмой!
Зажегся стереоэкран, и в тот же миг кабинет пропал. Над нами нависли свинцовые тучи. Не какие-нибудь банальные серые тучи, а словно на самом деле выплавленные из свинца, тяжелые, как горы, густые, как ртуть.
- Такого грандиозного грязепада еще никогда не видел человек! Это чудо, истинное чудо! - не уставал восхищаться Перейра. Глаза его сияли лучезарно - особенно по контрасту с тучами. - Сейчас все сами увидите! Кадр за кадром!
Я смотрел ролик со смешанным чувством. Да, зрелище было впечатляющее. И хозяин кабинета обещал во всем разобраться. Но мне казалось, что и то и другое - лишь попытка отвлечь и успокоить меня, причем удавшаяся попытка. Я словно бы сидел перед старинной фотокамерой, а фотограф говорил мне: "Сейчас вылетит птичка". И я доверчиво раскрывал рот.
Тучи набрякли, теперь уже напоминая набитые мешки. Они прогибались под собственной тяжестью. Телезонд несся вдоль фронта. Вблизи подушка туч казалась ноздреватой и пористой, как тесто. Ветер утюжил ее, разглаживая каверны и кратеры от лопающихся пузырей воздуха.
Восходящие потоки, несмотря на ураганную скорость, больше не могли компенсировать силу тяготения. Грязно-коричневое небо раскололось. Весь мир, казалось, хлынул. Единое движение. Вниз, вниз! Грохот грязепада оглушал. Это была настоящая стихия, а не та привычная - укрощенная и взнузданная, что окружает нас на Земле.
- А на Левой-Тринадцать обнаружено племя подземных жителей, не видевших света двести лет. Еще одно чудо в бесконечном ряду. Миры буквально нашпигованы ими! И это прекрасно! На Земле все давно изучено. Преснятина. Мясо без соли и специй. Зато здесь… Только ради того, чтобы увидеть такой грязепад, стоит жить. Судьба милостива к нам: мы могли родиться, ну, скажем, веком раньше…
Перейру прорвало. Низвергалась грязь на экране, и низвергался поток слов. Шум гасил их, звуки сливались воедино. Меня обуяла неудержимая зевота. Я вежливо поблагодарил начальника Службы Континуума и откланялся.
* * *
В ожидании ответа прошло несколько дней. Его все не было и не было. Однажды я заступил на свое очередное дежурство. На сей раз - дневное. Пульты Большой Машины испускали фимиам умиротворенности. Выводимые на экран параметры ласкали взор. И потому в груди беспрестанно саднила тревога. Казалось, что вся эта гремучая смесь лжи и самоуспокоенности в любой момент может рвануть, в щепки разнеся станцию и разметав по вселенной нас, экспедиционеров.
- Зря вы, ей-богу… - вдруг донесся чей-то грустный монотонный голос. - Останьтесь, профессор…
Ему вторил басовитый, увещевающий:
- Ну, зачем эта эскапада? Мальчишество. Глупое фрондерство…
Поначалу в ответ ни слова. А потом вдруг львиный рык:
- Оставите вы меня в покое или нет?! С вами я, кажется, простился! Дайте же мне проститься и с Ней!
Увещеватели, как видно, удалились. А этот, рыкающий, шаг за шагом приближался ко мне. Наконец я заметил на одном из экранов его широкую тень, спросил неожиданно для себя:
- Домой?
- Крысы бегут с корабля. - Человек нагнулся над моим креслом и проговорил негромко: - Молодой человек, видит бог, я стремился изменить мир, но оказалось, что это мир изменяет меня. И вот я бегу. Бегите и вы, пока не поздно.
Я, конечно же, узнал его: это был профессор Фабиани. Я хотел спросить его о многом, но прекрасно понимал: ничего-то он мне не скажет. Разговора просто не будет. И поэтому я проговорил со значением:
- Еще рано. Сначала надо разобраться во всем.
- А в чем вы собираетесь разбираться, позвольте спросить?
- В ночной пляске Континуума.
- Эх, милый мой… - протянул Фабиани и почти отечески похлопал меня по плечу. - Разобрался - а дальше-то что? - Потом пробормотал чуть слышно: - Еще один младенец прозрел… - И теперь уже мне: - Ну, это-то не самое страшное. Снимается постоянно возникающее напряжение, и станцию лихорадит. Хуже, когда оно копится. Тоща…
Фабиани замолчал. Хронофизик-теоретик покидал "Иоганн Кеплер". Нужны ли комментарии?
- Боитесь? - полуутвердительно произнес профессор и обошел мое кресло.
Я не ответил. А Фабиани приблизился к пульту и ласково погладил ладонью теплый металл.
- Все тужится… - пробормотал нежно. - А ноженьки-то уже не держат.
Я внимательно следил за профессором, он почувствовал мой взгляд и обернулся.
- Не любите ее? - спросил, чуть скривив губы. Он уже был уверен, что это так, и я тут же стал ему антипатичен.
- Машина… - Я не нашелся, что ответить.
Фабиани покачал головой, то ли укоризненно, то ли уже думая о своем. Он пошел в глубь Машины, образовывающей целый лабиринт, ведя рукой по ее гладким бокам. В этот момент он напоминал мне мальчишку, который не пропускает на своем пути ни одной стены, прочерчивая на них пальцами невидимую дорожку.
Мои экраны по-прежнему беспощадно лгали, показывая едва ли не мертвый штиль. "Зачем же я здесь сижу? - окончательно оформилась во мне очевидная мысль. - Только по инерции? И для успокоения наших гостей? Дежурный бдит, значит, все в порядке? Граница на замке?.."
- Сначала нам мнилось, что она держит руку на горле времени, а потом оказалось, что это время держит руку на ее горле, - донесся до меня голос возвращающегося из "ущелья" профессора. - Прощайте, коллега. - Он вяло дотронулся до моего плеча. - Все-таки советую вам уехать. Это не тот риск… - и быстро зашагал прочь.
Я с трудом дождался окончания дежурства. Правда, ожидание мое скрасили туристы. Как я понял, это были преподаватели какого-то фиджийского или самоанского колледжа. Смуглые, сверкающие белками глаз неофиты толпились вокруг Машины, шептались, то и дело начинали галдеть и тут же испуганно оглядывались на меня, умолкали. Сопровождающее их лицо - штатный станционный гид - наконец вывалился из дремы и заговорил с пафосом:
- Великая сила человеческого разума!.. Оседлали враждебное пространство - время… Дорога в миры открыта… Многовековая мечта сбылась… Океан энергии… Неисчерпаемая мощь… Машина - сердце станции. Станция "Иоганн Кеплер" - ворота в мир Правый-Семь… Вершина инженерной мысли… Уникальный инструмент познания… Феноменальная сложность конструкции… Содружество позитронных мозгов высочайшей производительности…
Тошно было смотреть на этих больших детей, разинувших рты и едва не водящих вокруг Машины хороводы. Ах ты, милая, хорошая моя… Умиленные лица, чуть ли не экстаз от сознания человеческого величия перед лицом косного мироздания.
- Подойди сюда, - тихо сказал я.
Но гид услышал. Он извинился перед экскурсантами, подошел, склонился нарочито почтительно (ведь дежурный же! жрец, можно сказать!), буркнул неслышно:
- Ну, что еще?
- Ты бы заткнулся, голуба… А не то сейчас как врублю учебную тревогу, - сказал я проникновенно.
- Рехнулся! - процедил сквозь зубы гид и тут же свернул лекцию. Как видно, представил сумасшедший аврал и тяжеленные скафандры высшей защиты.
Щедро раздаривая на своем пути улыбки, он погнал паству дальше по маршруту.
Дежурство закончилось, и я двинулся в кабинет главного аналитика Большой Машины. После разговора с Фабиани я окончательно уверился в своей правоте. Надо было звонить во все колокола, и я снова начал стучаться в запертые двери звонниц.