Глава 10
На должность мэра претендовали пятеро кандидатов. Большинство голосов снова получил троюродный брат матушки Флориэля. За Эмфирио, ко всеобщему удивлению, проголосовали примерно десять процентов горожан, пожелавших участвовать в выборах - он занял третье место, что спровоцировало новый приступ бурной деятельности в службе социального обеспечения.
Шьют Кобол явился в мастерскую и потребовал, чтобы ему передали все личные бумаги Амианте. Амианте, сидевший за верстаком и апатично ковырявший стамеской почти законченную ширму, покосился на Шьюта со странным огоньком в глазах. Шьют сделал шаг в направлении шкафа, где лежала папка с древними документами. Амианте неожиданно вскочил и ударил его молотком по голове. Шьют упал. Амианте снова замахнулся и убил бы собесовца, если бы Гил не выхватил молоток у него из руки. Шатаясь и держась обеими руками за голову, Шьют Кобол со стонами выбрался из мастерской и исчез в золотистых лучах вечерней зари.
Амианте произнес тоном, которого Гил еще никогда не слышал: "Спрячь бумаги. Они твои. Сохрани их". С этими словами Амианте вышел на площадь и сел на скамью под деревом.
Гил спрятал папку под черепицей на крыше. Через час прибыли агенты Собеса и снова забрали Амианте.
Вернувшись через четыре дня, Амианте говорил только о пустяках, со всем соглашался и ничем не интересовался. В течение месяца бестолковая беззаботность постепенно сменилась тупой подавленностью. Амианте часами просиживал без движения в кресле. Гил ухаживал за ним, с беспокойством следя за его состоянием.
Как-то раз Амианте опять прикорнул посреди дня, сидя в кресле. Гил поднялся на кухню, чтобы принести ему миску каши. Когда он спустился, Амианте был мертв.
Гил остался один в старой мастерской, где все напоминало об отце - его инструменты и разметки, призрачные отзвуки глуховатого голоса. Уничтоженный потерей, Гил почти ничего не замечал. Что теперь? Сжать зубы, продолжая карьеру резчика по дереву? Стать нелегалом, вести бродячую жизнь? Может быть, эмигрировать в Люшейн или Салулу? Гил достал папку Амианте из-под черепицы и снова просмотрел бумаги, которые с таким прилежанием коллекционировал отец. Ему удалось постепенно разобрать текст древней Хартии - идеалистические представления основателей города настолько отличались от окружающей действительности, что Гил печально покачал головой. Он перечитал отрывок легенды об Эмфирио, обнадеживший и ободривший его.
"Эмфирио искал истину и пострадал за нее, - думал Гил. - Прожить такую жизнь значит прожить ее не зря. Если бы только я нашел в себе силы! Амианте одобрил бы мой выбор". Он вынул отрывок легенды из папки и спрятал его отдельно, а остальные бумаги положил в прежний тайник.
Спустившись с чердака, он остановился посреди мастерской. В доме было настолько тихо, что Гил замечал звуки, никогда раньше не привлекавшие внимание - потрескивание старых бревен, посвистывание ветра на крыше. Наступил ранний вечер, потоки мягкого теплого света заливали помещение через окно и янтарные дверные просветы. Как часто Гил сидел такими вечерами с отцом, склонившимся над верстаком напротив!
Сдерживая слезы, Гил чувствовал, что обязан взять себя в руки, многому научиться, многое узнать. Он ощущал огромную неудовлетворенность, но не мог определить какую-либо одну основную причину этого недовольства. Служба соцобеспечения в общем и в целом выполняла полезную функцию, снабжая иждивенцев всем необходимым. Гильдии следили за строгим соблюдением высоких ремесленных стандартов, благодаря которым амбройские горожане вели относительно комфортабельное существование, не задумываясь о завтрашнем дне. Лордам-исправителям отчисляли 1,18% всех городских доходов, но этот налог вряд ли можно было назвать чрезмерным.
Что же было не так? В чем заключалась истина? Что бы предпринял Эмфирио в таких обстоятельствах? Не находя ответа и испытывая отчаянную потребность чем-нибудь заняться, Гил взялся за стамески, склонился над большим щитом пердуры и стал заканчивать резьбу, начатую отцом: "Окрыленное существо срывает плод Древа жизни". Гила охватил приступ яростной энергии - пол вокруг верстака быстро покрывался темной деревянной стружкой. Мимо мастерской проходил Шьют Кобол. Он постучал, открыл дверь и заглянул внутрь, но ничего не сказал. Гил тоже ничего не сказал. Двое встретились глазами, Шьют Кобол медленно кивнул и пошел по своим делам.
Шло время, много времени - год, два года. Гил больше не виделся со школьными приятелями. Чтобы развлечься, он совершал длительные загородные прогулки, нередко проводя ночь где-нибудь в поле, под живой изгородью. Самостоятельная жизнь сделала его мускулистым, жилистым, широкоплечим молодым человеком среднего роста. Его грубоватое лицо будто застыло в напряжении, плотно сжатый рот окружили глубокие складки. Гил коротко стриг волосы, предпочитал малозаметную одежду и больше никогда не носил украшения.
Однажды в начале лета он закончил очередную резную панель и, чтобы развеяться, прошелся на юг через Брюбен и Ходж. Углубившись в западные кварталы Като, он случайно оказался напротив таверны Кичера. Подчинившись минутному позыву, Гил зашел в таверну и заказал кружку эля с порцией пареных вельхов. С тех пор, как он посетил это заведение несколько лет тому назад, здесь ничего не изменилось, хотя помещение больше не казалось таким просторным, а отделка интерьера - столь роскошной. Предварительно оценив его внешность издалека, к нему приблизились девицы, сидевшие на софе. Гил отмахнулся от них и стал наблюдать за входящими и выходящими посетителями. Неожиданно появилось знакомое лицо: Флориэль! Гил окликнул его. Флориэль обернулся и изобразил крайнее изумление: "Ты что тут делаешь?"
"Ничего особенного, - Гил указал на кружку, на закуску. - Ем, пью".
Флориэль осторожно присел напротив: "Должен сказать, не ожидал тебя здесь встретить... Мне говорили, что после смерти отца ты... как бы это выразиться? Замкнулся в себе, никого не хочешь видеть. Стал отшельником. И передовиком производства, получающим премию за премией".
Гил рассмеялся - впервые за многие годы! Смех вызвал у него непривычное, но скорее приятное ощущение. Надо полагать, эль ударил в голову. А может быть, остро не хватало общения.
"Да, я почти ни с кем не виделся. А у тебя как дела? Ты изменился". Действительно, Флориэль стал если не новым человеком, то своего рода новой версией прежнего Флориэля. К изящной миловидности добавились самоконтроль и лукавая бдительность.
"Мы все меняемся со временем, - отозвался Флориэль тоном, подчеркивающим банальность этого наблюдения. - Но в глубине души я такой же, как прежде".
"Ты все еще в гильдии литейщиков?"
Флориэль бросил на Гила взгляд, полный оскорбленного удивления: "Конечно, нет! Разве ты не слышал? Я нынче нелегал. Ты разговариваешь с человеком, гнушающимся преимуществами передового, развитого общества. Как тебе не стыдно?"
"Нет, я ничего такого не слышал, - Гил изучил Флориэля с головы до ног, подмечая явные признаки благосостояния. - И как же ты зарабатываешь на жизнь? По-моему, ты не голодаешь и не побираешься. Откуда берутся талоны?"
"Ну, скажем так, перебиваюсь помаленьку. Купил маленький коттедж выше по реке - приятнейшее местечко! Сдаю его по выходным дням, он пользуется популярностью. Кроме того, если говорить откровенно, я время от времени привожу туда девушек, согласных провести вечер с уставшим от жизни, истосковавшимся мужчиной. Все это на добровольных началах, как ты понимаешь, ничего зазорного, даже если это не совсем соответствует правилам. Так или иначе, на жизнь хватает. А ты?"
"Вырезаю ширмы", - пожал плечами Гил.
"Значит, решил остаться в гильдии?"
"Не знаю, не знаю... Помнишь, как мы с тобой любили рассуждать о путешествиях?"
"Как же! Никогда не забуду".
"Я тоже, - Гил опустил голову, разглядывая пену на дне кружки. - Городская жизнь тщетна. Мы рождаемся и умираем, не озаренные даже проблеском истины. Что-то не так в Амброе, что-то неправильно в самой основе вещей. Разве ты не замечаешь?"
Флориэль приподнял бровь: "Все тот же Гил Тарвок, ничуть не изменился!"
"Что ты имеешь в виду?"
"Ты всегда был идеалистом. Почему ты думаешь, что меня беспокоят поиски истины? Плевать я хотел на истину! Но я не прочь попутешествовать, и в комфорте, а не с котомкой за плечами. Кстати... - тут Флориэль осторожно посмотрел по сторонам и понизил голос. - Помнишь Найона Бохарта?"
"Конечно".
"Мы часто встречаемся. Мы с ним кое-что задумали - грандиозный проект! Единственный способ добыть большие деньги заключается в том, чтобы взять их там, где они уже есть - у лордов".
"Замышляете похищение?"
"А почему нет? Не вижу в похищении лорда ничего плохого. Они нас обирают почем зря - отнять часть награбленного значило бы в какой-то мере восстановить справедливость".
"Проблема только в том, что вас изгонят в Борредель, если поймают. Какая польза от больших денег человеку, расплющенному в лепешку?"
"Ха-ха! Не поймают!"
Гил пожал плечами: "Желаю удачи от всего сердца. Я не против. Потеря пачки талонов пойдет исправителям на пользу. Они давно для нас ничего не делают - по меньшей мере ничего, что мы не могли бы делать сами".
"Вот это другой разговор!"
"Найон тоже подался в нелегалы?"
"Разумеется. Он с детства потихоньку нелегальничал".
"Я всегда так думал".
Флориэль заказал еще пару кружек: "За Эмфирио! Какой мы устроили розыгрыш на выборах! Сколько было толков и пересудов! Как забегали собесовцы, вынюхивая крамолу за каждым углом! Чудеса в решете!"