К Онгеру Вермарху подошли еще два молодых человека. Через некоторое время они тоже подтащили стулья и сели рядом. Гилу их не представили. Так как Гил занимал место поодаль от новоприбывших, детали завязавшейся беседы ускользали от его внимания, что его вполне устраивало. У него уже слегка кружилась голова, и он решил больше не пить. Он попытался заговорить с Флориэлем, но на него взглянуло пустое, ничего не выражающее лицо с безвольно опустившейся челюстью - Флориэль был пьян, причем быстрота, с которой он поддался действию спиртного, свидетельствовала о давней привычке. Флориэль промямлил что-то по поводу "баб" и "номеров на втором этаже", но у Гила его проект не вызвал энтузиазма. Он не испытывал ни малейшего желания связываться со стареющими потаскухами, едва находившими клиентов даже среди самой непритязательной публики. Гил разъяснил свою позицию Флориэлю, а тот порекомендовал выпить еще пару кружек. Гил скорчил гримасу.
Гил уже собирался уходить, когда почувствовал, что на другом конце стола возросло напряжение. Едва раскрывая рот, Онгер Вермарх обменялся с компаньонами парой поспешных замечаний. Исподтишка контрабандисты следили за четырьмя мрачновато одетыми типами, только что зашедшими в таверну. Принадлежность этих субъектов к числу ищеек Собеса была очевидна даже для Гила. Найон Бохарт с неожиданным интересом всматривался в пену, оставшуюся на дне кружки, в то время как его левая рука опустилась в карман, а потом украдкой мелькнула под стол.
События развивались с поразительной быстротой. Спецагенты Собеса подходили к столу. Онгер Вермарх и два его приятеля вскочили, опрокинув стулья, и бросились к выходу, по пути оттолкнув пару агентов, едва удержавшихся на ногах. Прежде чем кто-нибудь успел что-нибудь сообразить, их уже и след простыл. Найон Бохарт и Шальк Одлбуш тоже вскочили на ноги - в ярости: "Что это значит?"
"Действительно, что бы это значило? - сухо отозвался один из собесовцев. - Три человека удалились из таверны без нашего разрешения".
"Почему бы они спрашивали вашего разрешения? - гневался Бохарт. - Кто вы такие?"
"А как вы думаете, кто мы такие? Позвольте вас просветить. Мы представляем специальный отдел службы социального обеспечения".
"Что ж вы сразу не сказали? - целомудренно удивился Найон Бохарт. - Вы так угрожающе подкрадывались, что мои друзья приняли вас за преступников, и решили убраться подобру-поздорову".
"Пройдемте! - деловито произнес агент, пропуская болтовню мимо ушей. - Все присутствующие. Некоторые вопросы нуждаются в разъяснении. И будьте добры, - тут он кивнул в сторону Бохарта, - поднимите пакет, который вы бросили на пол, и передайте его мне".
Всю компанию вывели из таверны, усадили в закрытый автофургон и отвезли в центр предварительного заключения района Ходж.
Гила отпустили через пару часов. Его допросили бегло; он ответил без утайки на все вопросы, после чего ему приказали идти домой. Флориэль, Маэль Вилли и Югер Харшпитц отделались предупреждениями. Найона Бохарта и Шалька Одлбуша, получивших от контрабандистов пакеты с запрещенными материалами, сочли виновными в антиобщественном поведении. Их обязали искупить свою вину. Их минимальное пособие было сокращено на десять талонов в месяц. Два месяца они должны были отработать в штрафной бригаде службы поддержания чистоты и благолепия, убирая мусор на улицах. Кроме того, им предписали еженедельно проходить вечерний курс интенсивных упражнений в Храме.
Глава 8
Гил возвращался в зябкой темноте. На Ондл-сквере не было ни души. Тонкий месяц Дамара висел над крышами, едва озаряя бесформенные темные фасады с восточной стороны площади. Ни в одном окне не горели огни. Дул холодный ветерок, тишину нарушали только отзвуки шагов самого Гила.
Приоткрыв дверь, Гил проскользнул в мастерскую и с особой остротой почувствовал запах дерева и олифы - такой знакомый, так напоминавший о безопасном домашнем уюте, обо всем, к чему он привязался за долгие годы, что у него слезы навернулись на глаза.
Гил остановился, прислушался, поднялся по лестнице.
Амианте еще не спал. Гил разделся, подошел к кровати отца и рассказал о вечерних событиях. Амианте не высказал никаких замечаний. Тщетно вглядываясь в темноту, Гил никак не мог определить отношение отца к передряге с агентами Собеса. В конце концов Амианте сказал: "Что ж, иди спать. Ты никому не причинил вреда и сам не пострадал, но многому научился. Можно считать, что ночь прошла не даром".
Несколько ободренный, Гил улегся на кушетку и сразу забылся сном, сморенный усталостью.
Он проснулся, почувствовав руку отца на плече: "Пришел агент Собеса - обсудить вчерашние события".
Гил оделся, ополоснул лицо холодной водой, причесался. Спустившись на второй этаж, он увидел Шьюта Кобола и Амианте, сидевших за кухонным столом и прихлебывавших чай - по-видимому, в достаточно благожелательной атмосфере взаимного расположения, хотя бледные губы Шьюта Кобола были сжаты плотнее обычного, а устремленный в пространство взгляд придавал его лицу отсутствующее выражение. Шьют приветствовал Гила сухим кивком и внимательно смерил его глазами - так, будто оказался лицом к лицу с незнакомцем.
Разговор начался в вежливых и сдержанных тонах, причем поначалу Шьют Кобол интересовался лишь описанием происходившего в таверне, предоставляя Гилу самостоятельно выбирать выражения. Мало-помалу, однако, вопросы собесовца стали наводящими, его замечания - резкими. Вместо ожидаемых смущения и покорности у Гила такая перемена вызвала гнев: "Я говорю правду! Насколько мне известно, я не нарушил никаких правил. Вы подозреваете меня в хаотизме?"
"Я ничего не подозреваю. Выводы делаешь ты сам. Несомненно, твои дружеские связи носят безответственный характер. Этот факт, в сочетании с отсутствием уважения к общепринятым убеждениям, замечавшимся ранее, вынуждает меня допускать любые возможности, а не относиться к тебе с автоматическим доверием, какого заслуживает типичный иждивенец".
"Если я не заслуживаю вашего доверия, с моей стороны бессмысленно продолжать разговор. Зачем тратить время впустую?"
Шьют поджал побелевшие губы и повернулся к Амианте: "А вы, иж Тарвок? Неужели вы не понимаете, что пренебрегли отцовскими обязанностями? Почему вы не внушили отпрыску достаточное уважение к нашим учреждениям? Насколько я знаю, вас уже за это упрекали".
"Действительно, припоминаю нечто в этом роде", - Амианте почти незаметно усмехнулся.
Тон Кобола стал еще суше и резче: "В таком случае, может быть, вы сами ответите на мои вопросы? В конечном счете вы несете ответственность за времяпровождение вашего сына, оставляющее желать лучшего. Отец обязан показывать своему сыну пример правдивости, а не уклончивости и неопределенности".
"Что есть истина? - задумчиво произнес Амианте. - Если бы только мы умели безошибочно распознавать правду, когда она у нас перед глазами! Такая способность внушала бы каждому из нас уверенность в правильности наших поступков".
Шьют Кобол с отвращением крякнул: "В этом причина всех ваших затруднений. Истина состоит в том, что человек должен придерживаться общепринятых представлений, в чем еще? Уверенность внушается соблюдением установленных правил".
Амианте встал и повернулся к окну, заложив руки за спину: "Когда-то, давным-давно, был герой по имени Эмфирио. Он провозгласил такую правду, что даже чудища остановились, чтобы его выслушать. Как вы думаете, что было начертано на его волшебной скрижали - постановления Собеса?"
Шьют тоже поднялся на ноги и обратился к Амианте еще более бесстрастным, строго официальным тоном: "Я достаточно подробно разъяснил, чего именно служба социального обеспечения ожидает в обмен на пособия, которыми вы пользуетесь. Если вы желаете продолжать получение этих пособий, вы должны соблюдать постановления. У вас есть какие-нибудь вопросы?"
"Нет".
"Вот именно".
Шьют Кобол слегка поклонился и, собираясь спуститься к выходу, обернулся и сказал: "Даже Эмфирио, если бы он жил в наше время, вынужден был бы соблюдать правила. Исключений нет". С этими словами агент Собеса удалился.
Амианте и Гил спустились в мастерскую вслед за незваным гостем. Гил плюхнулся на скамью перед верстаком и уставился в пространство, подпирая голову руками: "Хотел бы я знать, что сделал бы Эмфирио в наше время! Может быть, Шьют прав, и он стал бы добропорядочным иждивенцем, соблюдающим все правила и постановления?"
Амианте тоже уселся: "Кто знает? В наше время Эмфирио не смог бы встретиться с врагами лицом к лицу, не смог бы назвать тиранов поименно. Ему пришлось бы столкнуться со всеобщей неэффективностью и, возможно, с глубоко укоренившимися механизмами присвоения и растраты чужих денег, не более того. Несомненно, мы получаем слишком мало за свою работу".
"Вряд ли Эмфирио стал бы нелегалом, - рассуждал Гил. - Или, может быть, стал бы? Работал бы честно и тяжело, но отказался бы от пособий?"
"Может быть. Или попытался бы стать мэром Амброя и повысить каждому минимальное содержание".
"А это можно сделать?" - заинтересовался Гил.
Амианте пожал плечами: "У мэра нет настоящей власти, хотя в Хартии он называется "главным исполнительным директором городского управления". По меньшей мере, мэр мог бы потребовать более высокой оплаты наших изделий. Он мог бы настаивать на строительстве фабрик, производящих предметы первой необходимости, которые теперь приходится импортировать".
"Но это значило бы разрешить массовое дублирование!"
"В дублировании как таковом нет ничего преступного или вредного, если оно не подрывает нашу репутацию ремесленников, славящихся ручной работой".
Гил покачал головой: "Собес никогда этого не допустит".