– Чем занимаешься? – спрашивает он.
Наташа дистанционкой выключает звук телевизора. На экране продолжается сцена любви. Наташа смотрит ее и отвечает Диме:
– Чем занимаюсь? Ничем, как всегда. И жутко скучаю. По тебе.
– Ясно, – с некоторым унынием тянет Дима.
– А ты?
– Тоже, – обреченно вздыхает он.
– Не хочешь увидеться со мной?
Дима с сомнением двигает губами.
– Вообще-то, нам следовало бы встретиться и поговорить.
– Поговорить? – Наташа с недоумением поднимает красивые брови. – Твой диван в вахтерской помнит кое-что совсем другое. А также крыша твоего Хранилища и озеро…
Дима смущенно трет лоб.
– Да, конечно. Но поговорить – необходимо.
Тут Наташа встрепенулась и радостно выпалила:
– Значит, ты меня приглашаешь!
– Куда?
– К себе!
– К себе? Домой, что ли?
– А я что, домой тебе звоню?
– Так, значит… Сюда хочешь?
– Да!
– По местам боевой славы? – ухмыляется Дима.
– Какой славы?
– Очень тайной.
– Что за околесицу ты несешь?
– Помаленьку крыша едет… от наших отношений.
– Ты что там, обалдел от радости?
– От радости? Хм… Да. Обалдеешь тут.
– Ты чем-то недоволен? – наконец капризно вопрошает Наташа.
– С чего ты взяла?
– Да так, показалось…
– Надолго зарулишь?
– До рассвета.
– Погоди, а муж?
– Его не будет до завтра. Я еду! Жди!
Дима встревоженно привстает со стула.
– Наташа!..
Короткие гудки. Он торопливо набирает номер.
В квартире Наташи настойчиво звонит стационарный телефон, однако Наташа не обращает на него внимания. Она поспешно собирается в спальне. Сбрасывает халат. Обнаженная, открывает зеркальные дверцы шкафа, швыряет на кровать черное кружевное белье, черное платье, темно-синий женский костюм с брюками, джинсы, тенниски. Надевает тонкие кружевные трусики и в раздумье застывает перед кроватью, заваленной одеждой.
Дима в отчаянии швыряет трубку на телефон, подходит и плюхается на диван. Пес встает, потягивается и подходит к Диме, тыкается носом ему в ладони, сложенные между колен. Дима гладит пса и приговаривает:
– Ну, вот и вляпались мы с тобой опять. А Игорь предупреждал. И каждая такая встреча – это всевозможные будущие неприятности. Мягко говоря.
А ледяная глыба в бассейне уже изменила очертания и уменьшилась в объеме. По ней текут ручейки талой воды. Дно бассейна покрыто водой. От глыбы отваливаются крупные куски льда и с шумом и плеском обрушиваются в воду.
19
Свешников открывает дверь и входит в свою квартиру.
Жена в гостиной смотрит телевизор. Свешников бросает: "Привет!" – и проходит в кабинет-спальню, включает настольную лампу и снимает пиджак. В дверях появляется его жена, красивая нестарая женщина в спортивном костюме с намечающимся возрастным животиком.
– Ужинать будешь? – спрашивает она.
– Да, – отвечает Свешников, снимая рубашку. – Мне кто-нибудь звонил?
– Нет.
– Я сегодня буду работать всю ночь. Может быть, под утро придется уехать.
– Далеко?
– В Хранилище. Существо… Помнишь, я рассказывал?
Жена сочувственно кивает.
20
Еременко стоит на пустынном перекрестке. Он нахохлился, поднял плечи и сунул руки в карманы черной куртки, – не проректор, а типичный урка из старого фильма. Он нервно постукивает подошвой по тротуару и постоянно озирается.
Из-за угла выплывает синий "Мерседес", останавливается. Открывается передняя дверь со стороны пассажира. Выглядывает Владимир. Он в пиджаке и при галстуке.
– Виктор Иванович! – любезно тоном окликает он.
Еременко трусливо оглядывается.
– Поехали! – говорит Владимир. – Нас ждут.
Открывается задняя дверь машины.
Еременко понуро подходит к "Мерседесу" и втискивается на заднее сиденье, где уже сидят двое. Один из них – Коля, муж Наташи.
21
Колесов, заметно "нагрузившись", сидит возле не менее хлебнувшего мистера Морелла. Он панибратски обнимает американца за плечи и бормочет, заглушаемый музыкой:
– Дорогуша, шанс есть шанс, нельзя его упустить. Если судьба дает шанс вырваться из всего этого дерьма, в котором мы бултыхаемся с девяносто первого года, надо драпать. И думать нечего. Все равно в этом поганом болоте до самой нашей смерти лучше уже не будет.
Пьяный переводчик с осовелыми глазами и с галстуком на боку, соскальзывая локтем с края стола и с трудом ворочая языком, пытается переводить.
– Не переводи! – велит Колесов. – Это ему не обязательно понимать. Да и не поймет он правильно. Чтобы нас понять, надо самому в этом говнище поплюхаться. – И – Мореллу: – Йес, сэр?
Морелл пьяно кивает и улыбается.
– Йес, о'кей! Уэлкам!
22
Дима входит в зал с бассейном. В руке у него железный ящичек с инструментами. Он ставит ящичек на пол и идет по краю бассейна к ледяной глыбе. Осматривает ее, обходя вокруг бассейна, и останавливается возле ящичка. Отворачивается к стене с распределительным щитком, открывает ящичек, достает отвертку и начинает ковыряться в щитке.
Между тем от глыбы отваливается довольной большой кусок льда и рушится в бассейн, на треть заполненный талой водой. Там, где он отвалился, остается темное отверстие.
Дима на миг оборачивается на шум и возвращается к своей работе, не заметив ничего особенного.
Из отверстия в глыбе медленно появляется и начинает, подрагивая, вытягиваться нечто, отдаленно похожее на щупальце или хлыст, – оно раздвигается, как телескопическая антенна. Пошарив в воздухе, оно замирает, направленное на Диму, и начинает растягиваться в его сторону.
Из щитка с треском сыплются голубые искры, свет несколько раз мигает. Дима отпрянул, затем принюхался, пригляделся к щитку.
– Нет, это что-то с проводкой. Тут все в порядке, – ворчит он. – Если не найду где-то рядом, пусть зовут электриков. Целую бригаду. – Он закручивает винт на щитке и присаживается на корточки, осматривая кабель.
Щупальце тянется, приближаясь к щиколотке Димы. На конце щупальца – утолщение. Оно начинает раскрываться, – это три острых хищно изогнутых когтя. Из сердцевины выползает тонкое блестящее жало. На конце его дрожит желтая капелька яда.
– Ну, нет! – восклицает Дима, и его слова мечутся по залу гулким эхом. – Я – пас! Это работа для профессионалов! – Он выпрямляется и чешет макушку. – Лучше холодильник починить.
Жало, между тем, почти достигло его ноги.
Дима подхватывает за ручку ящичек с инструментом и уходит из зала, так и не оглянувшись на бассейн.
Потеряв тепловой ориентир, щупальце начинает раскачиваться, шаря в поисках добычи, а затем стремительно втягивается обратно в отверстие.
23
Наташа выходит из подъезда в сумерки. На ней черные джинсы в обтяжку, красная майка, выделяющая упругие груди, и легкая курточка. Оглядевшись, она решительно направляется через двор к троллейбусной остановке, где уже стоят несколько человек.
На улице зажигаются фонари, а двор темен и неприветлив. Шуршит ветерок в сумрачных разросшихся кустах вдоль асфальтовых дорожек и в ветвях больших раскидистых деревьев, – двор уже стар.
Наташа прибавляет шаг, стремясь быстрее добраться до светлой улицы.
24
Дима захлопывает тяжелую дверь холодильной установки.
– Порядок!
С ящичком в руке он идет к вахтерской.
Навстречу ему мчится пес, радостно крутя хвостом и поскуливая.
– Джонни! – говорит Дима. – Соскучился? Не любишь одиночества? Боишься этих?.. – Он кивает на стеллажи. – Не бойся! – Он треплет пса между ушами. – Это всего лишь экспонаты. – И тихо добавляет: – Иногда я и сам их побаиваюсь. – На ходу он посматривает по сторонам – на стеллажи с подсветкой: скелеты, чучела, черепа, блестящие банки с животными и насекомыми. – М-да, – тянет он. – Надо бы развеяться. – И – псу: – А что, Джонни, не искупаться ли нам в озере? Как всегда.
Ледяная глыба в бассейне стремительно тает. Один за другим еще несколько больших и тусклых ледяных осколков обрушиваются в воду, вздымая фонтаны брызг. В глыбе после этого образовалось еще одно отверстие, больше первого. В отверстии медленно и осторожно появляется гигантская суставчатая, похожая на паучью или крабью, лапа в серо-зеленом хитине, покрытая чем-то вроде редкой рыжей шерсти. Лапа опускается в воду и делает несколько движений, как бы ощупывая дно.
Дима в вахтерской ставит ящик с инструментами за диван, снимает телефонную трубку и кладет ее на стол.
В сопровождении Джонни он выходит во двор Хранилища. Несколько мощных фонарей освещают двор, ворота, пандус и берег озера возле Хранилища. Дима сбегает по пандусу и несется к берегу. Пес не отстает, подпрыгивая на ходу от радости.