Это было не совсем правда, но Уисли вдруг захотелось настоять на своём хотя бы в этой мелочи. Ей внезапно стало наплевать на ответственность, а доверия к системе она перестала чувствовать, когда Иеремия защёлкнул на её запястьях наручники.
- Тир? Стрелять? - не понял полицейский. Он был вообще-то неплохим парнем, но, к сожалению, альтернативно воспринимал речь. Длинные слова не укладывались у него в голове - поэтому, слыша окончание слова, он часто успевал забыть начало.
- Я хочу пи-пи, - раздельно, по слогам проговорила Люси и повторила ещё дважды.
- Шеф, гы, она хочет пи-пи! - радостно заорал полицейский, охваченный восторгом неожиданного понимания. - Пи-пи! Пи-пи! Пи-пи! - заладил он, повторяя забавное словцо.
- Гррррм… - в голосе шефа послышалось нечто вроде смущения. - У вас есть переносной биотуалет. Откройте его и отвернитесь. Если она не осуществит своего права, у неё будут проблемы.
Тень улыбки пробежала по бледному лицу Люси Уисли. Два года назад состоялось очередное дело против полиции штата - некий наркоторговец подал иск против действий полиции, которая задержала его в момент отправления естественных надобностей. У него случился спазм мочеиспускательного канала, что повлекло за собой кризис идентичности. Наркоторговец, разумеется, был афроамериканцем, так что казна штата похудела на изрядную сумму. С тех пор к таким требованиям стали относиться с особой щепетильностью.
Полицейский даже и не пытался понять такую сложную фразу, но даже и последнее слово оказалось ему не по силам.
- Э… Про чего мы? - начал он выяснять.
- Переносной туалет, - повторил шеф медленно и размеренно, как молитву. - Ту - а - лет.
- Ту а… ту а… сколько лет? - заулыбался полицейский.
- Дебилы… - даже Люси услышала это слово, и внутренне сжалась: на шефа время от времени нападали приступы нетолерантности к альтернативной одарённости сотрудников. Конечно, все это знали и относились к этому недостатку ответственно - но иногда старик Иеремия подставлялся.
Видимо, шеф и сам понял, что сболтнул лишнего.
- Хорошо, - отрывисто скомандовал он. - Остановите машину вблизи какого-нибудь общественного здания. И проведите её в туалет. Стоять! - рявкнул он.
- Сто чего делать? - опять не понял полицейский, на этот раз не врубившийся в конец слова - но второй, более сообразительный, успел достать свой слуховой аппарат.
- Стоять? Остановить машину? Да мы и так стоим! Тут пробка! - закричал он в трубку.
- Тогда выходите, - очень, очень сухо распорядился Буллшитман.
Уисли чуть приподнялась, чтобы посмотреть в зарешеченное окошко. Судя по всему, они были невдалеке от Центра современного искусства.
Дверь открылась. Охранник вылез и протянул руки, чтобы помочь выйти Уисли. Тут на его лице отобразилось нечто вроде неприятного удивления: его ударил по макушке кирпич - то есть дорожный знак "въезд запрещён", каким-то чудом сорвавшийся с кронштейна.
Женщина отшатнулась. Такое количество совпадений не могло быть случайностью. Какая-то неведомая злая сила всё время пыталась убить её, Уисли. И каждый удар мог стать роковым.
- Я не хочу писать, - сказала она. - Отправьте меня в тюрьму, пожалуйста.
- Начальник сказал - отвести, - не понял ушибленный охранник. - У меня приказ. Вылазь.
Делать было нечего. Напуганная Люси вылезла на улицу, с опаской поглядывая на враждебное небо.
- Дерьмо, - с чувством сказал охранник, ковыряясь в ухе длинным волосатым ногтем. - Ненавижу такие дни.
ГЛАВА 29
Гаечный ключ звякнул о титановую оболочку. В музейном шуме и грохоте никто не услышал этого звука.
- Уффф, - сказал Владимирильич, вытирая пот со лба тыльной стороной кисти. Ему пришлось потрудиться.
Сначала он при помощи топора и отборной русской брани отковал и обтесал последний кусок плутония. Вышло кривовато - виброваккумный пресс делал эту работу гораздо лучше, правда и времени на это уходило больше. Но результат был вполне удовлетворителен. В конце концов, все остальные сегменты были идеальны, так что небольшие погрешности не имели значения.
Потом настала очередь монтажа зарядного устройства в корпусе. Здесь пришлось потрудиться доктору Джихаду. Но потом началась возня с установкой, и тут стальные мышцы Лермонтова снова нашли применение. Особенно трудно было поднимать полуторатонный корпус бомбы, чтобы извлечь из-под него закатившийся десятицентовик. Лермонтов был аккуратным человеком и не хотел оставлять следов: на монетке могли сохраниться отпечатки пальцев. Разумеется, он понимал, что после взрыва бомбы и наступления безумной эры неограниченного насилия никто не будет расследовать это дело, к тому же сама монетка превратится в несколько квантов протонной протоплазмы. Но всё же не хотел лишних неприятностей на тот случай, если что-то пойдёт не так и бомба не взорвётся.
Гейдар Джихад тем временем устанавливал дистанционный взрыватель. Тончайшая отвёртка блестела в его пальцах, подобно серебристому жалу.
- Где ты научился всем этим штукам? - спросил Лермонтов. Ему очень хотелось поговорить с Джихадом - в конце концов, он впервые видел своего друга и союзника, и он намеревался узнать о нём как можно больше.
- В госпитале святого Витта, - процедил сквозь зубы доктор и подкрутил в устройстве какую-то детальку. - Просто я внимательно прочёл инструкции к атомной бомбе. Читать инструкции полезно.
- Интересный метод, - оценил Лермонтов. - А разве эти инструкции не секретные?
- В нашем госпитале, - ответил доктор, копаясь в заряде, - лежит один тип, воображающий себя лётчиком, сбросившим бомбу на Хиросиму. Чтение инструкций к ядерному оружию вызывает у него временную ремиссию: он понимает, что у него просто не хватило бы мозгов управиться с атомной бомбой. Поэтому Минобороны регулярно присылает на его адрес все инструкции и документы, связанные с атомным оружием: это сокращает время его пребывания в больнице и экономит бюджет. Это очень ответственная и дальновидная политика. Я тоже её оценил.
- Понятно, - сказал Лермонтов. - Теперь надо настроить таймер.
- Позже, - сказал доктор Джихад, почему-то пряча глаза. - Кстати, давно хотел тебя спросить: а зачем тебе понадобилось взрывать бомбу?
- Чтобы ввергнуть мир в безумие и хаос, - пожал плечами Владимирильич. - Это же очевидно.
- Странно. По мне, так в этом мире и того и другого в избытке. Впрочем, - добавил он с некоторым сожалением, - хуже уж точно не будет.
- Ну, - задумался Лермонтов, - в чём-то ты прав…
Ему внезапно пришло в голову, что задуманное может повредить ему самому. Несмотря на стальные мышцы и металлокерамические зубы, он не был уверен, что выдержит взрыв атомной бомбы и всё, что за ним последует.
- В таком случае, - решил он переложить тяжесть решения проблемы на чужие плечи, - зачем это понадобилось тебе?
- Мне? - спросил доктор Джихад, явно не понимая.
- Ну да, - заинтересовался Лермонтов. - Почему ты мне помогаешь?
- Из эстетических соображений, - подумав, ответил доктор. - Я так ненавижу современное искусство, что хочу уничтожить его гнездо. Вместе со всеми, кому оно нравится.
Владимирильич вспомнил изумительный вкус раковой опухоли и решил, что Гейдар Джихад чрезмерно консервативен. Но спорить с ним не хотелось. В конце концов, современное искусство основано на искажении, а Хаос и есть полное и абсолютное искажение самого себя - так что он и является полным и абсолютным воплощением самой идеи контемпорари-арта.
Эта сентенция, вычитанная то ли у Маркса, то ли у Ростроповича, а может быть, ещё у какого-то проповедника жестокости и насилия, так понравилась ему, что он подумал её ещё два раза.
Между тем доктор заторопился.
- Мне пора, - сказал он с напускной бодростью в голосе. - Надо бы пообедать, а потом поработать над новой статьёй. Извини, я побегу.
Он подхватил саквояж и направился к выходу.
- Таймер! - напомнил Владимирильич. - Мы не выставили время взрыва!
- А, ну да, что-то такое надо было сделать. Извини, я голоден и плохо соображаю, - как-то без особенного смущения заявил доктор. - Так что сейчас от меня мало толку, могу ошибиться и сделать что-нибудь неправильно. Ты же не хочешь взлететь на воздух? Пойду, посижу в какой-нибудь кафешке. Меня тошнит от этого дерьма.
- Как хочешь. Я не ем неорганической еды, - сказал Лермонтов, не понимая причин такой странной суетливости.
- Ну тогда извини. Покарауль пока нашу работу, что-ли, - бросил доктор, исчезая за дверью.
Лермонтов сел на постамент бомбы, осмотрел руки (он вспотел, и с них начала слезать чёрная краска, пачкая рубашку) и приготовился ждать.
ГЛАВА 30
Люси искала туалет.
Центр современного искусства был, разумеется, оборудован по последнему слову техники, в том числе санитарной. Увы, проблема состояла в том, что действующую кабинку было крайне сложно найти.
Для начала она потеряла своих охранников. Один засмотрелся на акционистку-феминистку, сдобную афробразильянку, пришивающую к своим огромным грудям крохотный кружевной лифчик - в знак протеста против мужской шовинистической культуры, заставляющей женщину стыдиться своего тела. Отвлечь его от этого зрелища было невозможно. Второй пропал несколько позже, случайно сунувшись в какой-то лабиринт с поднимающимся и опускающимся полом. Видимо, его вынесло на другой этаж.
Уисли бродила по залам, дурея от грохота хэппенингов и перфомансов и всепроникающего запаха фекалий.