- Добудь хоть сколько…
- Ва-ва-в-ва…
- Ы-а!.. - натруженное чрево пытается внутренности выблевать на загаженный пол.
Крики, стоны, визги, мольбы - и всё зря. Того, кто вырос в Семейном, причитаниями не разжалобить. Когда Витькаля появился со стаканом чистой воды, выклянченной или украденной где-то, он увидел, что Сонечка сидит, прижавшись к матери, стараясь сколько возможно отодвинуться от зловонной лужи, и на голове у неё нет страшных чёрных полос.
- Тише, - сказала Сонечка. - Мамы спят.
- А эти где?
- Вот они, - палец указал на растёкшуюся по полу блевотину. - Теперь надо пол мыть, а у нас воды нет.
* * *
- Баю-баюшки-баю, баю мамочку мою. Спи мама-Юленька, спи мама-Юляшка. Всё хорошо, дочка вернулась, мальчики в порядке, спят в детской комнате на своём коронном верхнем месте. Сегодня они вели себя достойно, не как детишки, но как мужчины. Завтра я пойду в Управление полиции и заставлю отпустить пап.
- Как ты это сделаешь? - спросили спящие мамы.
- У меня нет документов, поэтому, что бы я ни сказала, первым делом меня подключат к психоанализатору, чтобы установить личность. А дальше я сделаю всё, что угодно.
- Только не надо никого убивать!
- Конечно. Когда убиваешь другого, то понемножку убиваешь и себя. А полицейских и не за что убивать. Они же не плохого хотят. Им хочется улучшить статистику раскрываемости преступлений, а что при этом невинные в тюрьме сидеть будут, они просто не думают. Ещё им денег хочется; в этом ведь тоже нет ничего плохого. Денег хочется всем. Я суну взятку полицейскому начальству, и к вечеру папы будут дома.
- Боже мой, Сонечка, - откуда у тебя такие слова? Мы тебя им не учили. И откуда у тебя деньги на эту… взятку?
- А ты знаешь, сколько денег перечислил покупатель бандитам за то, что они меня украли? И сколько всякой грязи вывалил он на меня из своей вонючей памяти?.. Это счастье, что меня нет, иначе я давно бы умерла. Я была бы счастлива не знать и не уметь всего этого, но теперь уже ничего не переделаешь.
- Ты убила этого человека?
- Нет. Я сделала с ним хуже.
Они долго молчали - спящая мама и бессонная Сонечка.
- Мама, ты теперь будешь меня бояться?
- Я люблю тебя больше всего на свете и буду любить всегда.
- И немножко бояться.
- Ну, разве что, совсем немножко.
- Знаешь, мама, мне, наверное, лучше жить отдельно. У меня есть своя комната, всё будет очень просто устроить.
- Ты с ума сошла! Ты же ещё совсем ребёнок.
- Ещё добавь, что такие, как я в школу ходят. А я не хожу. Я - никто, значит, возраста у меня тоже нет. Если я останусь, ты будешь вскакивать по ночам от мысли, что чудовище подбирается к твоему спящему сыну. А каково будет Витькале? Он храбрый мальчик, но он видел, как я давила тёток и выхаркивала то, что осталось от них. Ты не беспокойся, я буду приходить часто. А звонить так и вовсе каждый день. Я завтра же пойду и куплю всем телефоны. А хочешь другую квартиру, в пять раз больше этой? Думаю, денег хватит.
- Нет-нет! Что ты… У нас очень хорошая уютная квартира. Надо же такое придумать - квартира в пять раз больше нашей… Хотя, это всего лишь сон, а во сне бывает всё, что угодно.
- Но утром сон начнёт сбываться, и ты поймёшь, что это к лучшему.
- Как может быть к лучшему, если ты уйдёшь?
- Ну, куда я денусь? Ведь кроме вас у меня никого нет. И попробуй только не позвать меня, когда на ужин будут блинчики с патокой!
- Сонюшка, ты прелесть!
- И ты, мама, прелесть. Я тебя очень люблю.
- Почему ты говоришь так, будто я одна? Ведь меня две…
- Потому что мы спим. Ты - давно, а теперь и я уснула. Во сне нет Юляшки и Юленьки, есть только моя мама. И я тоже, пусть самую капельку, но есть.
* * *
Все знают, если ребёнка украли, его больше никто не увидит. Увидеть можно тело, но в нём будет совершенно другой ребёнок, богатый и благополучный, которому нечего делать в тех местах, откуда была похищена его обновка. Украденные дети никогда не возвращаются.
Сонечка шла по дортуарам Семейного, и десятки взглядов провожали её. Все знали, что её похитили, все видели, что она вернулась. Спросить напрямую никто не решился, лишь пара самых отчаянных выкрикнули, будто ничего не случилось:
- Сонечка, привет!
И Сонечка отвечала, как привыкла за последние годы:
- ЗдорОво!
Кто и зачем обучил малышку фамильярному приветствию, не скажут и старожилы Семейного, но зато все могли убедиться, что перед ними действительно Сонечка; подмены нет.
Дурачок Сашка, косолапо ступая, подбежал к Сонечке. Сашкиному телу было лет пятьдесят, и это было тело абсолютного идиота. Короткие кривые ручки и ножки, свисающее пузико, лицо, состоящее, кажется, из одних надбровных дуг. Даже для рассадника бомжей Сашка был явлением уникальным. В него сбрасывалось всё отжившее и издыхающее, и никто не знал, сколько человеческих ошмётков дотлевает в мозгу, не способном вместить даже одну полноценную личность. Но в Сашкину убогую память намертво врезалось воспоминание: когда-то пятилетняя Сонечка сыграла с ним в ладушки. Такое забыть невозможно.
- Севодня ты со мной сыглаешь?
Обычно Сонечка отвечала: "В следующий раз", - и шла по своим делам. Но сейчас она остановилась, присела на корточки, и Сашка, просияв, присел напротив.
Ладушки-ладушки,
Где были - у бабушки.
Что ели - кашку,
Что пили - бражку,
Нюхали табачок,
Повалились на бочок!
Счастливый Сашка повалился на бочок, а Сонечка помахала ему рукой и пошла дальше.
Почти у самой бабы-Лериной каморки её окликнули ещё раз.
- Куда спешишь? Сядь, покури.
- Я не курю, - ответила Сонечка.
- Тогда, так посиди.
Говорившего звали дед Савва. Сколько ему лет, точно не знал никто, но меньше ста не давали. В отличие от большинства обитателей Семейного дома, дед Савва непрерывно что-то делал, мастерил и при этом неразборчиво бормотал под нос. Возможно, просто разговаривал с сотельником, хотя, какие сотельники у столетнего деда? Прежние давно должны были помереть, а новых - охотников в такое ветхое тело нет. В быту дед Савва был опрятен, немногие его вещи, такие же ветхие, как и он сам, содержались в чистоте.
Соня кивнула и присела на край заправленной койки.
- Что хорошего скажешь, коллега?
- Почему коллега? - спросила Сонечка.
- Мы с тобой оба в подопытных у одного живодёра ходим, вот и коллеги.
- Я сама по себе.
- Хорошо, если так. Только когда тебя в Леркиной каморке без памяти нашли, знаешь, что было? Ведущий специалист Центра психического здоровья самолично за тобой на вертолёте прилетел. Значит, что-то у него на тебя завязано.
- Лев Валерьевич, что ли?
- Точно. Только для меня он не Валерьевич, а Лёвка - поганец. И, заметь, как его зовут, ты знаешь. А ведь он номофобией страдает, болезнь есть такая - боязнь собственного имени. Из него это имя клещами не вытянешь.
- Его помощница по имени-отчеству называла.
- А, эти, красотки-вамп…. Ты, выходит, и с ними познакомилась. Это садистки известные, они даже собственного патрона лягнуть, случая не упустят. Но, раз ты с этими девицами встречалась, значит, брался он за тебя всерьёз.
- Мучил он меня без толку.
- Это уж как пить дать. Иначе он не умеет. Меня, думаешь, не мучил? И тоже без толку, все его результаты можно было заранее предсказать. Так он и за ними не приходит.
- Он умер. Уже больше двух лет.
- Вот оно как… Надо бы о покойнике что хорошее сказать, да язык не поворачивается.
- А где вы с ним познакомились?
- Мы с ним познакомились в университете. Я был профессором прикладной психологии, а он - студентом. Старательная шельма. На практике всегда пятёрку имел. Знать бы, что такая гадина вырастет, он бы у меня с первого курса вылетел.
- А как вы сюда попали, если профессор?
- Сюда не мы попали, а я попал. Мой сотельник теоретиком был, а я больше практиком. "Семейный Дом" в ту пору к закату клонился, но был ещё в силе. Вот я и договорился с ними о подсадке в одно из узловых тел. Думал на годик, материал кой-какой собрать, а вышло, что навсегда. Сотельник мой, Силушка, взял да и помер от инфаркта. И нашли его через день, когда уже поздно было спасать. Вот и думай, повезло мне или нет. Был бы там, вместе с Силантием концы бы отдал, а так - живу и живу. Тебе баба-Лера, небось, соврала, что она одна от "Семейного Дома" осталась?
- Ага.
- Нас и сейчас живых трое. А в ту пору было четверо.
- Деда Савва, ваш сотельник, это что же, Силантий Возный? Который "Курс общей психологии" написал?
- Чудеса! Первый раз вижу десятилетнего ребёнка, который "Психологию" Возного читал.
- Я не читала. Мне даже школьную программу читать некогда. Я о нём слышала.
- А говоришь - не коллега, - дед Савва кинул на Сонечку мгновенный взгляд. Глаза у деда были бесцветные, старческие, но взгляд проницал не хуже профессионального сканера с большим разрешением. Было бы что проницать…
- А вот это, - Сонечка кивнула на стариково рукоделье, - вы сканер прошиваете, чтобы он пишущим стал?
- Такими глупостями я не занимаюсь. Это кое-что полюбопытнее.
- Вот такое? - Сонечка, сама не зная зачем, вытащила анализатор, который никому старалась не показывать, и протянула деду. Тот открыл центральный контакт, пробежался пальцами по невидимым сенсорам. Покачал головой.
- Это не моя работа. Но вещица серьёзная. Откуда оно у тебя, прелестное дитя?
- Наследство. От ассистенток Лёвки-поганца.
- Они, выходит, тоже умерли?