Наконец, он закончил проповедь, и, когда сошел с кафедры, уже не казался таким тщедушным - отблеск былого величия все еще лежал на нем. Он углубился в боковой придел, а затем вынес блюдо с хлебами и начал одаривать ими прихожан, каждый из которых отламывал по кусочку, кланялся и выходил из церкви. Такая церемония проводилась только два раза в году - на Новый год, когда община благодарила Господа за то, что помог пережить зиму, за приход весны и на Праздник урожая осенью, потому что хороший урожай - это еще год жизни, а иногда - и благоденствия.
Наконец, все старшие, получив свою долю, потянулись к выходу, и за ними наступила наша очередь. Я был одним из последних - с некоторых пор я вообще старался держаться в тени, насколько это возможно. Не поднимая глаз на священника, я, склонившись над блюдом, устланным зелеными листьями, отломил кусочек хлеба, и тут почувствовал на себе внимательный взгляд.
- Подожди здесь, сын мой, - сказал Священник.
Никаким его сыном я не был - он всех так называл.
Я отошел к наружной стене, выжидая, пока тот не отошлет последнего прихожанина. Наконец, молитвенный дом опустел и священник, устало опустившись на боковую скамью, сделал мне знак подойти.
- Погляди на меня, мальчик мой, - повелительно произнес он.
Я покорно поднял голову.
- Ты должен говорить со мной абсолютно откровенно, - сказал он, - я не желаю тебе зла.
Я молча кивнул.
- Эти твои… приступы… они не сопровождаются видениями?
- Нет, святой отец. Это… ну, просто приступы. Я теряю сознание, и все.
Он задумался.
- Способность Видеть - тяжелый дар. Быть может, ты просто не хочешь признаватся себе в нем.
Я понял, что отчасти он говорит о себе, и, пожалуй, заинтересовался. Кого не заинтересует загадочная способность святых отцов видеть странные вещи, недоступные ни одному обычному человеческому взору?
Потому я честно напрягся, стараясь отталкиваться от того, о чем он сегодня рассказывал - о Власти и Силе, о Поражении и Утрате.
- В пламени очага? В дыму?
- Нет, святой отец, - сказал я, - Нет… ничего.
- Все, что не от Господа, все от нечистого, Люк, - сказал он тихо.
- Но у меня нет Дара, святой отец, - в отчаянии сказал я. - Ничего нет, Господь свидетель.
Он помолчал. До сих пор лицо у него было добрым и мягким, сейчас он смотрел куда - то вдаль и оно сразу стало чужим, словно ему уже не было до меня дела и он больше не старался мне понравиться.
- Ладно… - сказал он, наконец, - Временем располагает Господь, мы же только пользуемся им. Подождем… он сам знает, когда прислать мне преемника.
Я вопросительно взглянул на него, но он со скрытым раздражением махнул рукой.
- Иди… иди, мальчик…
И, когда я уже был на пороге, задумчиво сказал мне вслед:
- Там видно будет…
* * *
Поначалу мне казалось, что, раз уж жизнь моя так странно изменилась и даже сам святой отец заинтересовался мной, то вот - вот произойдет что - то интересное, но на самом - то деле все выходило еще хуже, чем раньше. Со всеми моими сверстниками уже возились не старухи, а молодые, сильные мужчины и женщины, которые брали их то в лес - на охоту и на расчистку зарослей, то на весеннюю стрижку овец, а меня определили к однорукому Матвею - рыбаку, которому я помогал выбирать сети. Работа была не тяжелая, но уж больно нудная, а Матвей, вдобавок, был человек молчаливый, а подчас так и вовсе меня не замечал. Бывших приятелей своих я видел, только когда все собирались за обедом в общинном доме - они приходили разгоряченные, смеялись и, перебивая друг друга, обсуждали всякие новости, всякие недавние события, в которых мне не было места. Однажды я услышал, как Тим вновь завел разговор о том затонувшем поселке. Он уверял, что действительно видел его. Одно дело - слушать всякие байки долгой зимней ночью, когда тебя окружают постылые стены зимних жилищ, а истосковавшееся воображение расписывает яркими красками всякие чудеса и приключения, а совсем другое - когда тебе рассказывают такую историю в ясный весенний день, когда и без того хватает, чем заняться. Почему - то весной такие истории теряют изрядную долю прежнего страха - а вместе с ним и прежней привлекательности.
Потому какое - то время все от рассказа Тима просто отмахивались.
Но он упорствовал.
Он все продолжал твердить, что, если выбрать пасмурный день со спокойной водой, когда море вбирает в себя остатки света, а не отражает его от поверхности, то с высокой скалы, которая лежит за час пути отсюда и впрямь можно увидеть кое - что. Он так извелся, что я сделал вид, что верю ему - просто потому, что хотел ему угодить - хотел, чтобы со мной обращались как прежде - как с равным. Но, казалось, на остальных та легкость, с какой я готов был принять эту историю, произвела обратное действие - Тим чуть не заплакал от злости.
- Ублюдки, - сказал он, - вон, даже придурок верит.
- На то он и придурок, - рассудительно заметил Дарий. - Это выдумки. Старухи малолеток пугают, чтобы они далеко не забредали, а ты и купился. Да я тебе таких историй сколько угодно расскажу…
- Знаю, знаю… про упырей твоих вонючих.
Тим надулся и покраснел, точь в точь как рыба - шар, когда ее вынимают из воды - дело явно шло к драке.
- А пошли посмотрим, - сказал он. - Его и сейчас наверняка видно - пока гроза собирается.
Я был уверен, что ничего там нет, и что Тим, потерпев позорное поражение, наверняка разозлится еще больше, но отступать уже было поздно и я согласился. Дарий тоже согласился - ему не терпелось насладиться унижением приятеля. Остальные отказались - быть застигнутым грозой вдалеке от дома - штука неприятная, да и никто не позволил бы нам всем, целой ватагой, ускользнуть из поселка.
Воздух был тяжелым, душным, и, казалось, я видел, как в нем проскакивают крохотные синие искры. Небо опустилось так низко, что я, вроде, даже ощущал, как оно давит на плечи. Я пожалел, что встрял во всю эту историю - окажись я свидетелем победы Тима, или его поражения, это все равно ничего не изменило бы, но меня гнало вперед любопытство и странная смесь надежды и страха, - ведь если эта легенда окажется правдой, то, может, и все остальное, о чем рассказывают - тоже.
- Вот оно, это место! - гордо сказал Тим.
Он стоял на самом краю обрыва, а потом лег на живот, упершись руками в каменную кромку, и стал вглядываться в серую глубину.
- Ничего не видно, - с торжеством сказал Дарий, - ты все выдумал.
- Да смотри же получше, дурень!
- Врешь ты. Ничего там нет.
- Да вот же он, говорю тебе!
- А пусть придурок скажет.
- Он сюда не заберется. Кишка тонка!
- Эй, Люк! Давай сюда! Что ты там застрял? Испугался?
Я стиснул зубы и тоже подобрался к краю обрыва. Если поглядеть вниз, то можно было увидеть, как крохотные волны терпеливо и незаметно вылизывают берег - мягко, нежно, - словно это и не они прорыли в твердой породе тоннели и гроты, которые в конце концов разрушат всю эту громадину, превратив ее в груду камней - такую же, как те, что уже лежат на берегу.
Море тускло отсвечивало и больше ничего не было видно.
- Да не так, - с досадой сказал Тим. - Нужно как бы заглянуть в воду, сбоку, чтобы свет в глаза не бил.
Я улегся рядом с нем и оперся руками о холодный камень. На какой - то миг я ощутил приступ головокружения и в ужасе подумал, что припадок настигает меня именно сейчас. Но это случилось оттого, что я увидел, как поверхность воды распахнулась, пропуская мой взгляд дальше, в глубину, и там было что - то…
Я увидел, что из темноты поднимается бледный силуэт какой - то постройки - она была больше общинного дома, больше, чем все дома поселка, поставленные друг на друга - основание ее уходило в туманную глубину, темные ряды окон смотрели на меня пустым взглядом, точно глаза безумца… мне даже показалось, что я вижу, как что - то мелькнуло в одном окне, но, пока я всматривался, порыв ветра скомкал водное покрывало, контуры странного здания заколебались, пропали… Каждая крохотная волна по своему отражала грозный свет сумрачного неба, все двигалось, переливалось, подернулось рябью.
Я медленно поднялся, машинально отряхивая колени.
- Ну что, видел? - нетерпеливо спросил Тим.
- Да, - сказал я, - там затонувший поселок. Очень большой.
- И ты что думаешь, - презрительно сказал Дарий, обращаясь к Тиму, - что я поверю придурку?
Я не ответил.