Впрочем, не настолько, чтобы не видеть тропы. И все же подъем был ненадежным - камни выскальзывали из - под ног и я обращал больше внимания на то, чтобы глядеть на то, куда я ступаю, чем на то, что творится вокруг. По дороге мне встретилось несколько бредущих навстречу овец - я заметил их только тогда, когда чуть не наткнулся на них. Они не пострадали - животные всегда чувствуют неладное и могут избегать опасных мест сами - если только человек не сбивает их с толку. Когда они успокоятся, то соскучатся по знакомым загонам и вернутся - я не стал гоняться за ними. Может, потому, что слишком устал - все мешалось у меня в голове. Так всегда бывает после того, как события слишком быстро сменяют друг друга. Случись сейчас что - то еще в том же роде, я бы не удивился.
А потому я по - настоящему обрадовался, когда увидел Матвея - вот уж кто не менялся. Думаю, разверзнись у него над головой небо, он бы только пожал плечами и вернулся к обычным делам. Он действительно расположился у небольшого костра - я думаю, он разжег его не столько ради тепла, сколько из - за дыма, на случай, если кто окажется поблизости.
Увидев меня, он поднял голову, и без всякого удивления сказал:
- А, это ты… привет. С тобой все в порядке?
Я пожал плечами.
- Насколько это возможно.
- А что стряслось?
Я удивился.
- Ты еще спрашиваешь?
- Тряхнуло здорово. Это верно. Кто - нибудь пострадал?
- Нет, - я покачал головой, - сначала всех выкурили из дому эти странные твари; они носились и орали как оглашенные…
- Я видел отсюда, как они летели, - сказал он, - не понимаю, что тут такого? Видимо, когда выжигали лес, пламя захватило их гнезда, вот они и встревожились. А может, они чувствуют, когда идет землетрясение - видел, что делалось в небе?
- Вы говорите о тех… дивных домах? Сияющих дивных домах, которые…
- Я говорю о том, что любое создание, обладающее крыльями и хотя бы толикой рассудка, предпочло убраться подальше, пока все не кончится. Не знаю, что там тебе еще померещилось.
- Так, не только мне… Все видели, Матвей. Когда меня схватили…
- А тебя, значит, схватили, - сказал он, - это отец Лазарь их послал за тобой, так?
- Да… наверное… но потом он повернул всех обратно. Там, в холмах… что - то было. Совсем как в его рассказах про свои видения…
Он сказал:
- Вот как? И что же он теперь будет всем говорить?
- Ну, так… уже сказал. Он собрал всех в молельном доме…
- Тогда что же ты тут делаешь?
- Он сам меня попросил. Велел сходить сюда, за тобой.
- Ночью? - удивленно спросил он.
- Ну да. Он сказал, я уже ходил ночью, так что ничего. Но сначала он позволил мне помочь ему - я обносил всех хлебами… похоже, он меня простил.
Может быть, он все - таки сделает меня своим учеником, как ты думаешь, Матвей?
- Я ничего не думаю, - сказал он сквозь зубы. - Значит, он тебя отослал, так? А ты сам - ты взял этот хлеб?
Я захлопал глазами.
- Нет. Он отобрал у меня это блюдо, и сказал… он говорил со мной как с равным, Матвей, представляешь?
- Да, - сказал он сухо, - представляю.
Он поднялся и подошел к обрыву, хотя долину, где укрывались летние дома, разглядеть, понятное дело, отсюда было нельзя - ее покрывала глубокая лиловая тень.
Ничего не понимая, я пошел следом; стоило мне оказаться рядом, он железной хваткой вцепился мне в плечо.
- Гляди!
Не знаю, что я ожидал увидеть - может, те самые воздушные мосты, которые вновь воздвиглись в беспокойном небе? Но увидел всего лишь поднимающийся снизу столб дыма, снопы искр, медленно клубящиеся в ночном воздухе.
Горел молельный дом.
Матвей выпустил мою руку и кинулся туда - не по тропе, а по склону.
Это было опасно, особенно сейчас, потому что камни неплотно держались в своих гнездах. Вначале я едва поспевал за ним, но потом обогнал - пласт земли съехал вниз, открыв торчащие из земли корни, которые легко выдерживали мой вес. Тем более, что я, в отличие от него, мог хвататься за них обеими руками. Поэтому, когда я, избитый и исцарапанный, задыхаясь, добрался до стоянки, я уже успел потерять его из виду.
Только теперь до меня донеслись звуки - в них не было ничего человеческого. Вой, полный животного ужаса - жалобный, тонкий, скулящий. Мне пришлось сжать голову руками, чтобы эти звуки не разорвали мне череп.
Несколько темных силуэтов метались в дыму, но остальных не было видно - они все были там, в молельном доме…
Кто - то сломя голову, несся мне навстречу, я даже не понял, кто - лица было не различить под слоем копоти. Сначала я решил, что он бежит ко мне, но он, размахивая руками, пронесся мимо - я только и успел разглядеть, как на черном лице блеснули белки вытаращенных глаз.
Из узких окошек под крышей валил дым.
Теперь я уже слышал их - глухой стук; там, внутри, люди метались в дыму, ударялись о стены, но, казалось, они даже и не пытались высадить дверь - удары были беспорядочные, нестройные. Дверь, правда, была заперта, да еще и подперта снаружи тяжелым брусом, но все равно ее можно было высадить, если очень постараться. Просто они очумели.
Я обернулся, ища взглядом Матвея, но его все не было, и я один изо всей силы налег на засов, который неохотно начал выдвигаться из скобы. И вдруг почувствовал на своем плече чью - то руку.
Я думал, Матвей, наконец, добрался до стоянки и придет, наконец - то мне на помощь, но это был отец Лазарь. Стоило мне лишь взглянуть на него, и я понял, что он обезумел не меньше остальных. У него были такие глаза…
- Не мешай нам, - сказал он. - Это наша участь, не твоя! Вот он, удел рода человеческого! Он обречен на гибель, так или иначе!
Я попытался вывернуться, но его пальцы вцепились мне в плечо, точно когти.
- Они спускаются с неба, - сказал он, - и заполняют пустоты. Взгляд их - гибель, голос их - искушение. И люди пойдут за ними, и станут ими, и не бывать им больше людьми вовеки.
Из окошек показались языки пламени.
Я опять в отчаянной попытке ударился о дверь. Она была горячей.
- Оставь их, - сказал он, - пусть лучше погибнут, чем возродятся такими.
Теперь уже обеими руками он схватил меня за плечи и тряхнул - с такой силой, что оторвал от земли.
- И ты тоже, - сказал он, - погляди на себя… ведь ты тоже!
Я вновь попытался освободиться, но он все вопил и тряс меня.
- Кому нужна их мощь? Их могущество? Их бессмертие? Почему ты молчишь?
Почему не хочешь спросить - а что они потребуют взамен? Ты знаешь, что тебе придется им отдать?
Он швырнул меня на землю. Хилый, тщедушный - сейчас он обладал нечеловеческой силой. Я даже не мог защищаться, и только попытался заслониться локтем, когда он слепо и страшно ударил меня в лицо.
Он размахнулся еще раз - я плохо видел, потому что кровь заливала мне глаза, - и вдруг, охнув, упал на землю. Матвей, не церемонясь, ударил его ребром ладони по шее и он теперь хрипел и отдувался, распластавшись рядом со мной.
- Они идут на нас, точно прилив, - пробормотал он, - точно волна из света. Она зальет все, все - ничего не останется…
- Вставай! - заорал мне Матвей, - чего расселся!
И мы вместе налегли на засов. Наконец, он подвинулся в пазах, но нам еще пришлось какое - то время повозиться, прежде, чем мы оттащили брус - вдвоем мы еле управились.
- Как ему это удалось? - удивился я.
- Эта штука может дать силу, - пояснил он, - но это сила безумия. Ты ж сам видел, что вытворяли те, из Голого Лога, когда нажрались этой дряни.
Дверь, наконец, распахнулась - мы еле успели отпрыгнуть в сторону, - и люди, вопя, вывалились наружу. На многих успела загореться одежда, тлели волосы, и теперь они носились и верещали, размахивая руками, точно диковинные огненные птицы, даже не давая себе труда сбить пламя. Кто - то уже добрался до гонга на площади, и беспорядочные удары возвещали о беде - по всем верхним пастбищам, долетая до дальнего побережья.
- Конец общине, - пробормотал Матвей.
Он сидел рядом со мной и со священником, который по - прежнему корчился, лежа на земле и слабо стонал. Потом обернулся ко мне.
- Помоги мне оттащить его, - сказал он. - Крыша горит. Как бы нас не задело.
Я подхватил отца Лазаря подмышки - поднялся ветер и раздувал пламя; оно вот - вот грозило перекинуться на остальные постройки, чудом уцелевшие после того, как содрогнулась земля. Трава на краю поляны была прохладной - мы опустили туда святого отца и уселись сами. Делать, если честно, было нечего - ловить обезумевших людей никто бы не рискнул.
- О чем он тут говорил, Матвей? - спросил я, - Что ему примерещилось?
Тот покачал головой.
- Не знаю… святые отцы видят больше остальных. Может быть, он и впрямь видел что - то… и растолковал это на свой лад. Страшную же смерть сулил он своей пастве.
Я поглядел на отца Лазаря. Тот беспокойно пошевелился, пробормотал - Огонь, огонь! - и снова впал в беспамятство.
- Вторая община за лето, - сказал Матвей. - Как ты думаешь, надолго ли нас хватит? Даже привычная пища и то вызывает умопомешательство - пусть один урожай зерна на десять… а когда - то - один на сто… а еще раньше - один на тысячу… Настанет день, когда на всем побережье не останется ни одного человека. Ни одного прежнего человека. И день этот не за горами.
- Смерть - вот истинный удел человека, - неожиданно отчетливо произнес отец Лазарь, - смерть, а не вот это…
- Да, да - успокаивающе произнес Матвей. Так говорят с маленькими детьми или со слабоумными. Потом повернулся ко мне.