- Тридцать. И смотрите мне, не напивайтесь пьяными, не то…
- Сеньор обижает нас. Сколько бы ни выпил музыкант, он никогда…
- Ладно. Только не опаздывайте.
И в вечерний час под балконом прекрасной Белладолинды забряцали гитарные струны, и три голоса - один другого выше - повели серенаду. Хайме, надвинув на лоб широкополую шляпу, стоял поодаль и смотрел на балкон. Там за слабо колышащейся занавеской не столько виднелся, сколько угадывался изящный силуэт донселлы - Хайме не сводил с него влюбленных глаз.
Плыла серенада над спящей улицей, воспевая красоту и образованность, набожность и уважение к родителям прекрасной Белладолинды. И когда был допет последний, пятнадцатый куплет, из-за балконной двери высунулась тонкая рука… легкий взмах… к ногам Хайме упал белый цветок. Хайме приложил его к губам. Метнулась занавеска, слабый свет в комнате погас, - Белладолинда задула свечу.
Хайме отпустил музыкантов и направился домой. Впереди шел слуга с зажженным фонарем, так как ночь была безлунная. Плавный напев серенады еще звучал в ушах Хайме, и вдруг сами собой стали приходить слова:
На пеньковых струнах снастей
Ветер песенку играет…
Неплохо получается, подумал он, Песенку играет… Ну-ка дальше…
А волна, лаская судно,
Плеском ветру подпевает
На просторах океана…
И вовсе хорошо. Хайме прямо-таки разомлел от теплой. ночи, от серенады, от цветка Белладолинды.
Там, где улица Страстей Господних выходила на площадь с фонтаном, из темноты выскочили трое. Жалобно звякнуло стекло фонаря, которым слуга ударил по голове одного из нападавших. Вскрик, ругательство… Хайме выхватил шпагу. и отскочил к стене, чтобы избежать удара в спину.
- Кошелек или жизнь! - произнес грубый голос.
В верхних окнах стукнули ставни - жители улицы Страстей Господних заинтересовались происходящим.
Хайме не сразу разглядел, чем вооружены нападавшие, - должно быть, кинжалами, так как простонародью не дозволялось ношение шпаг, а благородные сеньоры не охотятся по ночам за кошельками. Впрочем, всякое могло случиться…
Главное - не подпускать их близко. На слугу рассчитывать нельзя, драка не входит в его обязанности. Делая быстрые полуобороты, Хайме держал нападавших на кончике шпаги. Теперь он разобрал; что они вооружены кинжалами с чашкой у рукоятки. Он левой рукой вытащил свой кинжал и начал понемногу оттеснять среднего и правого противников шпагой, намереваясь неожиданно поразить левого кинжалом. Неизвестно, удалось бы ему это, но тут из-за угла появился еще один высокий, закутанный в плащ. Он остановился, приглядываясь, а потом обнажил шпагу и воскликнул:
- Как, трое на одного? Нападайте, сеньор, я поддержу вас!
Грабители сообразили, что три кинжала против двух шпаг - невыгодное соотношение, и пустились наутек.
- Благодарю вас, сеньор, - сказал Хайме и со стуком вогнал шпагу в ножны.
Слуга тем временем, выбив из огнива голубые искры, зажег трут, раздул его и засветил свечу в разбитом фонаре. При свете Хайме разглядел незнакомца. Несомненно дворянин. Холеное молодое лицо с закрученными усиками, плащ с богатым шитьем, хорошие перья на шляпе.
- О, что вы, сеньор! - ответил незнакомец, - Обязанность благородных дворян - помогать друг другу. Разрешите представиться: Дьего Перо, маркиз до Барракудо-и-Буда.
Хайме тоже представился, и оба с поклоном помахали шляпами.
- Сердечно рад познакомиться, маркиз, - сказал Хайме, - мне известна ваша фамилия. Позвольте, ведь вы…
- Да, виконт. - Дун Дьего скромно улыбнулся. - Я служил в посольстве его величества в Ламарре. Должен признаться, дипломатическая служба мне не по душе. Я вышел в отставку.
- Дун Дьего, разрешите предложить вам дружбу.
- Охотно, дун Хайме. Вот моя рука…
Хайме шел домой и думал: где любовные напевы, там и рокот струн гитарных, там и звон клинков скрещенных и коварство нападений… Но когда с тобою рядом верный друг - никто не страшен. Хорошо идти по жизни, опершись на руку друга. Все препоны одолеешь, даже схватку со стихией на просторах океана.
9
Хмурым осенним днем в портовой таверне шла вербовка экипажа. Матросы - бородатые, пестро одетые - шумно переговаривались, переругивались, менялись всякой мелочью: нож на серьги, обломок слоновой кости - на пару башмаков. Служанка не поспевала убирать со стола пустые кувшины и ставить полные.
Кормчий Дуарте Родригеш Као поднялся над столом, стукнул кружкой, зычно крикнул:
- Тихо вы, греховодники! Тихо, говорю! Эй, Фернао, заткни свою пропойную глотку! Слезь со стола, ржавый гвоздь. Тебе говорю, Аффонсо! Ну - тихо!
Он многих тут знал по прежним плаваниям. Матросы угомонились. Самых завзятых крикунов заставили замолчать пинками.
- Давай говори, кормчий, - раздались голоса.
- Куда плыть, сколько платят…
- Какая будет добыча нашему брату?
Тут в таверну вошли два знатных сеньора. Одного Дуарте хорошо знал - корабельного астронома экпедиции дуна Хайме. Второго - молодого дворянина с красивым высокомерным лицом - кормчий видел впервые. Для сеньоров освободили место в углу. Дун Хайме улыбнулся кормчему, махнул рукой: продолжай, мол.
Молод петушок, - подумал Дуарте. - Так и рвется в море, не терпится ему хлебнуть соленой беды…
- Все меня знают? - спросил Дуарте.
- Знаем, знаем… А кто не знает - узнает.
- Ну так вот. Я вам говорю: добыча будет хорошая. У каждого, кто пойдет с нами, рундук будет набит. Плата тоже хорошая - восемь двойных круидоров в год за службу, да еще восемь - за дальность плавания. Перед отплытием - полное отпущение грехов…
- Куда плыть?
- Плыть куда, кормчий?
- Скажу все по чести, матросы. Плыть далеко - к Островам пряностей.
Мгновение тишины. Потом кто-то протяжно свистнул. Разом загалдели:
- Это что же - за океан?
- Не-ет, за Санту-Тринидад не пойдем.
- Туда и дорогу никто не знает, к островам этим самым…
- Я знаю! - раздался звенящий голос.
Хайме стоял, вскинув голову, под недоверчивыми взгляда, ми матросов.
- Я знаю дорогу к Островам пряностей, - повторил Хайме.
И он рассказал о своих портуланах с вычисленными курсами - деротами, и о прекрасных южных островах посреди синего океана, и об их сказочных богатствах. Матросы слушали молча, ворочали в грубых мозгах каждое слово. Один поднял было руку - похлопать проходящую служанку, но одумался и почесал в голове.
- Складно вы рассказали, ваша честь, - выскочил в проход между скамьями рыжий коротышка-матрос. - Только мы тоже кое-что слыхивали. За мысом нет пути кораблям - сплошной ил. И небо без звезд. Черным-черно там…
- Эй, заткнись, ржавый гвоздь! - рявкнул Дуарте. - Вранье все это, говорю я вам. Клянусь святым Ницефоро, это те придумали, кто не отходил от берега и на десять легуа. Вода в океане везде одинакова.
- А морской епископ - тоже вранье? - язвительно крикнул рыжий.
- Верно говорит Аффонсо, - поддержали его. - Встанет из моря епископ, а митра у него светится, из глазищ огонь - ну и все, читай молитву, если успеешь…
- Морского епископа и по эту сторону мыса можно повстречать, - сказал Дуарте, голос у него был неуверенный.
- Там и воды негде взять, - шумели матросы.
- А жара такая, что смолу растопит, ну и станет твой корабль как решето!
- А морской змей? Как высунет шею из воды, как начнет хватать моряков с палубы…
- Трусы вы! - вспылил Хайме. - Вас послушать - так вовсе в море не ходить. Разве вы мужчины? Тьфу!
Он плюнул под ноги рыжему Аффонсо.
- Но-но, сеньор! - с угрозой прогнусавил тот. - Мы никому не позволим…
Толпа орущих разъяренных матросов надвинулась на Хайме. Дуарте и десяток его друзей протолкались вперед, пытаясь перекричать и успокоить толпу. Дун Дьего схватил Хайме под руку потащил к двери.
- Дорогой друг, - сказал он, когда они оба очутились на грязной набережной под мелким дождиком. - Можно ли быть таким несдержанным? Ведь для этой грубой матросни нет ничего святого.
- Вот именно, - проворчал Хайме сквозь зубы.
Друзья вскочили на коней и поехали мимо верфи.
Теперь каравелла не лежала рыбьим скелетом на подпорках. Словно живое существо, она тихо покачивалась у причала, натягивая свежие пеньковые канаты. На высоких крепостях - носовой и кормовой - копошились плотники. Стучали молотки, визжали пилы. Шумно распекал кого-то беспокойный дун Корунья.
От всего этого, от запаха смолы, реки и дерева - Хайме полегчало. Ладно, думал он. Вербовка только началась. Не может же быть, чтобы во всей Кастеллонии не нашлось сотни моряков, которые не побоятся безвестности океана по ту сторону мыса Санту-Тринидад.
- Я, конечно, не верю всяким бредням, - сказал дун Дьего. - Но мне доводилось разговаривать с ламаррскими мореходами. Страшнее всего, говорили они, океанские бури. Небо сплошь в тучах, долгие дни не видно ни солнца, ни звезд, корабль носит, простите, как щепку… Сколько кораблей погибло таким вот печальным образом… Ах, мой друг, я слишком к вам привязался, и если вы затеряетесь в губительных просторах…
- Не затеряюсь, дун Дьего, - невесело усмехнулся Хайме. - Благодарю вас за сочувствие, но затеряться будет просто невозможно. Разумеется, если бури не опрокинут корабль вверх тормашками.
- Святой Пакомио! Не надо так, дорогой друг… Но почему вы говорите, что затеряться невозможно?
- Да потому что в любом случае, даже если месяцами не будем видеть берега, мы отыщем дорогу домой.
Дун Дьего посмотрел на Хайме понимающим взглядом.