* * *
Женщина оказалась там. Длинные ноги были в том же положении, выглядывал краешек комбинации, так же странно повернута голова, глаза и волосы точно такие, какие он видел.
Это было почти так же, словно ему пришлось еще раз повторять драматическую сцену, однажды ими уже сыгранную. Он подошел к ней и опустился рядом на свободный табурет.
- Могу я предложить вам выпить, мисс?
Его появление и вопрос она приветствовала лишь слабым кивком и вялым хмыканьем. Артур повернулся к бармену в черном галстуке.
- Я бы предпочел стакан светлого пива, а юной леди, будьте добры… ну, что она пожелает.
Женщина шевельнула бровью и буркнула:
- Бурбон с содовой, Нэд.
Бармен ушел. Они сидели в молчании, пока бармен не вернулся с напитками. Артур расплатился.
- Спасибо, - произнесла тогда женщина.
Артур кивнул и крутнул свой стакан по образовавшемуся под ним влажному кружку.
- Люблю светлое пиво. Думаю, мне никогда по-настоящему не нравились алкогольные напитки. Вы не согласны?
Женщина повернулась и взглянула на него. Она и в самом деле оказалась чертовски привлекательной в тоненькими морщинками на шее, в уголках рта и глаз.
- А какое мне, черт побери, дело, что тебе нравится это пиво? Можешь глотать хоть козлиное молоко, мне и тогда наплевать! - Она отвернулась.
- О, я ничуть не хотел вас обидеть, - поспешно заговорил Артур. - Я только…
- Замнем для ясности.
- Но я…
Женщина резко повернулась к нему.
Послушай, парень, ты по делу или как? На что ты намекаешь? Давай телись, а то уже поздно, да и я сегодня не в ударе.
Теперь, оказавшись перед фактом, Артур обнаружил, что он в ужасе. Ему хотелось заплакать. Все было не так, как ему представлялось. Горло перехватило судорогой.
- Я… С чего вы взяли…
- О, господи, неужели непонятно? Стукач! Ну, и везет мне сегодня!
Она одним глотком допила свой стакан и соскользнула с табурета. Ее юбка взлетела вверх, открыв колени, но опустилась на место, когда она направилась к дверям.
Артур почувствовал, что его охватывает паника. Это был его последний шанс, это было важно, необычайно важно! Он соскочил с табурета и окликнул:
- Мисс…
Она остановилась и оглянулась.
- Ну?
- Думаю, мы могли бы поговорить?
Женщина уловила суть его затруднений, и на ее лице появилось понимающее выражение. Она повернулась и подошла чуть ли не вплотную к нему.
- Итак, о чем вы?
- Скажите, вы чем-нибудь заняты сегодня вечером?
Ее ироничный взгляд стал деловито-оценивающим.
- Это обойдется тебе в пятнашку. Найдется такая сумма?
Артур окаменел. Он даже не мог ответить, но стоило подумать, что он тратит время, которое и без того подходит к концу, как его рука нырнула в карман жилета и вынырнула с четырьмя тысячами долларов - с шестью пятисотдолларовыми банкнотами, новенькими, похрустывающими, и несколькими более мелкими бумажками. Он подержал их так, чтобы женщина могла увидеть, потом вернул деньги на место. Рука сама делала дело, он оставался просто зрителем.
- Ого! - пробормотала она. Глаза ее блеснули. - А ты не такой скверный, дружок, как я сперва подумала. Местечко найдется?
Они вошли в большой молчаливый дом, и он разделся в ванной, поскольку такое было впервые, и почувствовал, что страх гранитной плитой давит на грудь…
Потом все оказалось позади. Он лежал, разгоряченный и счастливый, а женщина поднялась с постели и взялась за его жилетку. Он смотрел на нее, и в нем зарождалось странное чувство. Он знал, откуда оно берется, поскольку то, что испытывал сейчас, имело отдаленное сходство с его чувствами к мамочке.
Теперь Артур Фулбрайт знал, что такое любовь - определенного сорта, - и смотрел, как женщина пересчитывает банкноты.
- Надо же… - пробормотала она, почтительно касаясь денег.
- Возьми их, - тихо произнес он.
- Правда? А сколько?
- Все, что есть. Они больше ничего не стоят. - И он добавил, словно величайший комплимент: - Ты славная женщина.
Женщина стиснула деньги. Четыре тысячи долларов! Ну и ублюдок! Лежит себе в постели и ничего не требует взамен.
Но его лицо сияло таким странным светом, словно он получил что-то очень важное, словно он приобрел мир.
Женщина тихо засмеялась, остановившись у окна. Слабые розоватые отблески полуночи омыли ее обнаженное влажное тело, и она знала, чего это стоило. Она сжимала цену в собственной руке.
Розовое зарево стало ярче, превратилось в красное, потом в кроваво-малиновое.
Артур Фулбрайт лежал на кровати, испытывая умиротворение, глубокое, как океанские бездны. Женщина смотрела на деньги, начиная понимать их истинную ценность.
Банкноты обратились в прах за долю секунды до того, как в тот же прах обратилась рука их хозяйки. Глаза Артура Фулбрайта медленно закрылись.
А тем временем мир снаружи становился слишком красным и жарким. Тем все и кончилось.
Валери: быль
В этой истории я выгляжу форменным кретином, поэтому она обязательно вам понравится. Кто же не охоч до рассказок, где непобедимых героев, корифеев науки и прочих баловней судьбы поделом сажают в лужу?
А началось все году примерно в 1968-м. Был у меня знакомый бродяга, фотограф по имени Фил. Я бы не рискнул причислить его к самым кошмарным человеческим существам на свете (Фил весьма смахивал на так называемую садовую разновидность плюща), но каким-то образом он все-таки заполз (думаю, это самое подходящее слово) в мою резиденцию и время от времени использовал ее как фон при съемке юных дам в наряде Евы. Фил имел привычку являться посреди моего рабочего дня, весь увешанный лампами-вспышками, юпитерами, фотоаппаратами и в компании какой-нибудь симпатюли, которую тут же волок в одну из ванных комнат и там правдами и неправдами добивался, чтобы она разделась.
Я, конечно, понимаю: для тех из вас, кто на досуге не на жизнь, а на смерть воюет с половыми железами, эти слова звучат нежной музыкой. Но у бывшего издателя чикагского журнала для мужчин при виде дамочки в дезабилье ладошки не вспотеют. Уж поверьте, любой, кому придется за два года износить объектив увеличителя, расширяя прелести самых сенсационных в мире телок, причем совершенно голых, обязательно разовьет в себе чувство меры. По крайней мере в этом отношении. И начнет искать дам с более экзотическими достоинствами - например, с умением заставить мужчину плакать, смеяться или вообразить, будто он узнал что-то новое. (В порядке отступления: лучшее средство от застарелой сексуальности - мощная доза обнаженного тела в живых красках; очень скоро замечаешь разницу между изображениями на пленке и теплыми, дышащими человеческими существами.
Рекомендую это тем из вас, от кого только и слышишь: "крошка", "цыпа" и т. п.)
Иными словами, у меня не было привычки хорониться в темных закутках, когда Фил щелкал своих дам. Иногда они делали перерывы, пили со мной кофе и болтали о том о сем, но вообще-то я почти безвылазно сидел в кабинете и лупил пишмашинку. Скажете, пишмашинка не очень годится для таких упражнений? Виноват, но это мое личное дело. (Удивленный таким затворничеством, Фил пришел к совершенно ошибочному заключению, что я голубой, и потом говорил это кому ни попадя, даже тем юным дамам, с которыми у меня налаживались более тесные отношения. Поражаюсь, как можно сочинять мерзости о человеке, который всего-навсего соблазняет на паперти шестилетних младенцев, растлевает их, убивает и ест, причем не всегда соблюдает именно такой порядок? Ну разве это не грязные сплетни?)
Примерно год Демон-Фотограф пользовался моим домом и мной лично, и, признаюсь как на исповеди, за этот год я претерпел не только лишения и муки. Ибо кое с кем из юных моделей Фила мне довелось познакомиться поближе. Одну из них звали Валери. (Конечно, дурашка, я знаю ее настоящее имя. Просто не разглашаю из уважения к ее семье и по другой причине, о которой ты узнаешь чуть позже.)
Однажды Демон-Фотограф - коренастый зануда с шевелюрой имбирного цвета - приволок ко мне новую курочку, и я, признаться, обалдел, едва ее увидел. Прекрасная как богиня! Вообразите этакого сорванца, излучающего веселье и дружелюбие, вообразите улыбку, от которой растает плод ююбы, вообразите очаровательную смышленую головку и тело, которое в мои шовинистические годы я бы назвал динамитом… Мы немедленно обмыли знакомство, а после вечеринки, когда Фил уполз, Валери поддалась на мои уговоры и не ушла.
Сказать по правде, наш роман не затянулся. Не возьмусь припомнить, когда и почему начал угасать костер любви, да разве это важно? Наверное, с каждым случалось что-нибудь похожее, так что вы понимаете, к чему я клоню. Мы очень скоро расстались. Друзьями.
Потом она примерно раз в полгода наведывалась ко мне и гостила по нескольку дней, когда я бывал свободен. В нашей дружбе всегда ощущалась сладковатая горечь, запах мимозы (и мимикрии - эх, если б я сразу унюхал!), мимолетные грезы, необыкновенно ласковые прикосновения… Между нами всегда было что-то недосказанное, и в моих ушах рефреном звучала сартровская фраза: "Как будто огромный камень упал на мою т-onv". Наверное, я все-таки любил Валери…
Шли годы. В середине мая 1972-го меня попросили выступить на "Неделе писателей" в Пасадене, и в день отъезда позвонила Валери. Перед этим она почти год о себе не напоминала.
После "алло-алло" и бури моего восторга я спросил:
- На сегодняшний вечер какие планы?
- К тебе приехать, - ответила она.
- Послушай, мне тут надо смотаться в Пасадену, выпендриться перед литературной шоблой. Хочешь за компанию? Полюбуешься, как я превращу доброжелательную аудиторию в толпу линчевателей.