- Между прочим, он прекрасный человек, - сказала вдруг она тихо.
- Ты не должен был обращаться с ним так… грубо.
- Но я тогда не знал, что он прекрасный человек, - возразил я.
- Он очень страдал.
- Я тоже. Я вывихнул пальцы и получил выговор по партийной линии.
- До свидания, - сказала она.
- До свидания, Клара, - вежливо сказал я. - Очень рад был повидать тебя. Объявление я дам в ближайшее время.
Она ушла, не подав руки и не оглядываясь. Времени было в обрез, и я взял такси. Утро было ясное и жаркое, блестели на солнце политые улицы, люди спешили на работу и в магазины, стараясь держаться в тени домов и деревьев. У меня горело под веками, и сами собой закрывались глаза. Больше всего спать хочется утром, к полудню это проходит. Я подумал, что мог бы поспать лишний часок, и неожиданно для себя скверно выругался вслух. Шофер изумленно оглянулся.
- Ничего, ничего, - пробормотал я. - Все в порядке.
Когда мы подъехали к издательству, до начала занятий оставалось еще минут десять. Я подошел к автомату выпить стакан воды. Пока я рылся в карманах, ища трехкопеечную монету, возле меня остановился Полухин. Он по-отечески пожал мне локоть и сказал:
- Вот кстати, Андрей Сергеевич! А я вас вчера искал!
Он никогда не здоровался, но на него не обижались. Говорили, что он не здоровается даже с министром. Открывает дверь к нему в кабинет и радостно кричит: "Вот кстати, товарищ министр! Разрешите?"
- Когда? - спросил я.
- Вечером. Во второй половине дня.
- Я сидел у Келлера.
Он подождал, пока я пил воду с грушевым сиропом. Мимо нас в ворота проходили сотрудники и здоровались с ним, и он благосклонно кивал в ответ, сияя отеческой улыбкой.
- Тут такое дело, - сказал он. - Мне позвонили от соседей. Беспозвоночники. Звонил их директор и спросил, нет ли у меня на примете специалиста по японскому языку. Разумеется, Андрей Сергеевич, я сразу вспомнил о вас.
Я покачал головой.
- Спасибо, Борис Михайлович, но я не могу. Очень занят.
- Пустяки, пустяки! Я уверен, это не займет у вас много времени. Они получили из Японии какие-то материалы. Какие-то документы, понимаете? И им хочется узнать, что это такое.
- Пусть обратятся в Институт научной информации. Я не могу.
У него от огорчения обвисли щеки.
- Но я уже обещал им! - сказал он. - Мы с вами не можем вот так просто взять и отказаться. Это наши соседи, наконец!
Я промолчал.
- Я вас очень прошу, Андрей Сергеевич, - сказал он. - Я не могу вам приказать в данном случае, я вас очень, очень прошу. Я совершенно уверен, что это не потребует много времени. Мы соседи, у нас множество общих интересов. В конце концов, должны же мы помогать друг другу, разве не так?
- Почему им не обратиться в Институт информации?
- Возможно, им следовало обратиться в Институт информации, не спорю. Но, с другой стороны, они имеют полное право рассчитывать на поддержку соседей. Почему бы и нет? Слушайте, Андрей Сергеевич, ну зайдите к ним, посмотрите… Ведь, может быть, вы только посмотрите и сразу им скажете.
Черт с тобой, подумал я устало, черт с вами со всеми.
- Хорошо, - сказал я. - К кому у них там обратиться? И когда?
Он снова воссиял.
- Прямо к директору. В любое время. Лучше всего прямо сейчас.
- Нет, прямо сейчас я не пойду. Мне нужно в редакцию.
- Как вам угодно, Андрей Сергеевич! Значит, договорились? Ну, я очень, очень рад. Совершенно уверен, что времени это у вас займет немного. В крайнем случае посидите денек-другой дома…
Тут он заметил главбуха, только что появившегося из-за угла, радостно завопил: "Вот кстати, Илья Матвеевич, а вы мне нужны!.." и помчался ему навстречу. Я прошел в ворота. Мне было тошно от всего этого - и от Клары, и от глупых Юлиных претензий, и от самоуверенности Полухина. И от предстоящей встречи с японцем. Мне хотелось только, чтобы меня оставили в покое. Во дворе возле зимнего бассейна опять толклись люди. Они устанавливали на грубых деревянных козлах большой бак, выкрашенный серой краской, и при этом сердито спорили. Газон перед бассейном выглядел так, будто на нем занималась строевой рота новобранцев. И, как вчера вечером, остро воняло какой-то кислятиной. Черт с вами со всеми, думал я, ничего я не хочу. Ни бассейнов, ни газонов.
У лифта была очередь, и я поднялся по лестнице, поэтому мне пришлось подождать в коридоре, пока исчезнет тошнота. Ко мне подошел долговязый красавец Виля Смагин.
- Вот тебе и поплавали, - горестно сказал он. - Дай бедному Виле сигаретку. Придется теперь ездить в Химки.
- Почему, бедный Виля? - спросил я.
- Он еще спрашивает! Бассейн-то теперь нам отдадут месяца через два, не раньше…
- А что случилось с бассейном?
Виля недоверчиво посмотрел на меня.
- Ты что, дурачишь несчастного Смагина?
- Нет.
- Ты что, не знаешь, что бассейн у нас отобрали?
- Кто отобрал? Почему?
Виля вздохнул.
- Да, - сказал он. - Теперь я вижу. Ты действительно ничего не знаешь. Бассейн у нас отобрали беспозвоночники. В интересах науки, вот что ужасно. Они достали где-то громадную рыбу и запустили ее в наш бассейн. И бедному, несчастному Виле теперь негде тренироваться. Сочувствуешь?
- Да, - сказал я. - Интересно, какая это рыба?
Виля закурил, укоризненно покачал красивой маленькой головой и ушел. Почему-то мне стало весело. Не знаю почему. Я не был ватерполистом, как Виля, а рыба, для которой понадобился целый бассейн, - это было интересно. Видимо, ее и привезли вчера в цистерне-прицепе, и ради нее ломали и снова закладывали стену и ставили сегодня серый бак. Я направился в редакцию.
Все были на местах, и Люся сейчас же доложила, что меня спрашивала Марецкая. Костя Синенко сообщил:
- Она сегодня на редкость эффектна, Андрей Сергеевич. Этакая расклешенная синяя юбка, волосы…
- Придержите язык, Синенко, - холодно сказал я. - Аннотации вы написали?
- Не могу я писать аннотации.
- Хорошо. Я напишу сам.
- Давайте я напишу, - поспешно предложил Тимофей Евсеевич.
- Занимайтесь своим делом, - сказал я. - Вы закончили "Розу и зеркало"?
- Нет.
- Вот и заканчивайте. Занимайтесь своим делом. Вам ясно?
- Ясно, Андрей Сергеевич, - пробормотал Тимофей Евсеевич.
- Вот и хорошо. Синенко, давайте сюда материалы по аннотациям.
Костя сердито сказал:
- Я сам.
- Тогда не морочьте мне голову. Фомина, вы выписали неодобрение Глазунову?
- Нет еще, Андрей Сергеевич, сейчас выпишу.
- Поторопитесь.
Я взял из шкафа рукопись Майского и сел у окна. Некоторое время в редакции было тихо. Потом Тимофей Евсеевич робко кашлянул и сказал:
- Простите, Андрей Сергеевич, вчера вечером звонил Верейский…
- Да?
- Он получил рецензию Басова и страшно разозлился.
- Угу.
- Он сказал: "Передайте этому вашему интеллигентному павиану, что он кретин".
- Ну что ж, - сказал я. - Передайте, пожалуй. Только он будет польщен. Его еще никто не называл интеллигентным. Беда в том, что он у нас единственный человек, который знает суахили.
- А как быть с Верейским?
- Верните ему рукопись, вот и все.
Зазвонил телефон. Люся взяла трубку.
- Вас, Андрей Сергеевич, - сказала она.
Звонил Полухин.
- Вот кстати, Андрей Сергеевич, - заблеял он. - Я только что говорил с директором соседей. Он готов вас принять в любую минуту. Хоть сейчас. Вы сейчас свободны?
- Да, - сказал я. - Я иду.
Я повесил трубку и пошел к двери. В дверях я остановился.
- Я вернусь через час, - сказал я. - Может быть, немного позже. К обеденному перерыву все аннотации по плану следующего года должны быть у меня на столе. Всем ясно?
- Ясно, - сказал Тимофей Евсеевич.
- Синенко?
- Ясно, ясно, - проворчал Костя.
- И неодобрение Глазунову, Люся.
- Я сделаю, Андрей Сергеевич.
Я вышел и притворил дверь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Институт беспозвоночных помещался в глубине двора в старинном двухэтажном особняке. Я там никогда прежде не был, но кое-кого из беспозвоночников знал. Они ходили обедать в наш буфет, а один молодой лаборант, специалист по фиксирующим смесям, как он отрекомендовался, серьезно болел нашей Люсенькой Фоминой и в конце рабочего дня посещал редакцию. Из-за жары я не пошел напрямик через двор, а направился круговой аллеей, прячась в тени дряхлых лип. У зимнего бассейна по-прежнему толпился народ, должно быть, их волновала огромная рыба. По дороге я понял, что кислым запахом несет именно оттуда, и подумал, что рыба, возможно, не совсем свежая. Потом, помнится, я рассеянно удивился, для чего могла понадобиться рыба беспозвоночникам.
В маленьком вестибюле старичок-вахтер словоохотливо объяснил мне, как пройти к директору. Директор сидел за столом в сумрачном от штор кабинете и грустно листал бумаги. Когда я представился, он оживился, отодвинул бумаги и предложил мне присесть. Он был толст, потен и то и дело снимал и протирал платочком очки с толстыми линзами без оправы. При этом он не спускал с меня бледных глаз с красноватыми веками и часто мигал.