XII. Ложь и правда
Движение на чистом воздухе заставило Андрея Ивановича опомниться и придти в себя.
- Каково? - спросил он, обернувшись. - Что вы на это скажете, господа?
- Непостижимо! - отвечал Крауфорд, находясь все еще под влиянием пережитых ощущении.
- Именно, батенька, непостижимо! - согласился Авдей Макарович, разводя руками. - Ну, представьте, откуда она может знать, что существуют на свете какие-нибудь Кноблаух и Глиствайб?
- Да что такое вы видели, Андрей Макарович?
- Чудеса, господа, просто чудеса! Совершенно необъяснимо! Представьте себе, я видел, конференц-зал Академии Наук.
- Вот как! Ну, и что же?
- Вокруг стола сидят вице-президент, конференц-секретарь, академики, много знакомых, еще больше незнакомых. Конференц-секретарь читал какой-то доклад. Потом встал вице-президент, что-то сказал и сделал какой-то знак рукой. Сейчас же служители принесли избирательный ящик, поставили на отдельном столе и конференц-секретарь повесил на нем большой печатный ярлык, на котором я мог свободно прочитать: "баллотируется в академики профессор восточных языков Авдей Макарович Семенов".
- Так, значит, вас нужно поздравить? - рассмеялся Андрей Иванович.
- От всей души! - отозвался Крауфорд, протягивая руку.
- Погодите, господа: еще успеете поздравить. Дайте рассказать. Но ведь представьте, я вовсе об этом не думал… то-есть, признаться, думал иногда, но не теперь, не сегодня, - во всяком случае, давно уже не думал… И вдруг, представьте, выборы! Чорт знает, что такое!
- Что же, Авдей Макарович, выбрали вас?
- А вот слушайте. Поставили этот ящик на стол и потянулись гуськом академики баллотировать меня грешного… Вижу я, на переднем плане собралась кучка немцев: тут и Шафскопф, и Глиствайб, и Пимперле, и Кноблаух, и Пипербаум, и Нюцлихштуль - словом, все собрались и шепчутся что-то между собою, и так злорадно улыбаются… Ну, думаю, накладут они мне черняков! Смотрю, однако, что будет дальше. Академики ходят вокруг стола, переговариваются между собою, смеются, кладут шары и возвращаются на свои кресла. И так, знаете ли, батенька, все это мне ясно видно, как будто я сам стою в конференц-зале. Только жаль одного: не слышно, что говорят…
- Да, в самом деле, удивительно все ясно видно, - подтвердил Крауфорд.
- Ну-с, добрейший Авдей Макарович, что же дальше?
- Дальше то? А дальше вот что: вынимает вице-президент избирательный ящик, а в нем - всего только три белых шара! А черняков-то, черняков-то - целая гора накладена!
- Ха, ха, ха! Так вы, значит, провалились, Авдей Макарович?
- Провалился, батенька, провалился самым позорным образом! Ну-с, дальше: началась, знаете, тут сутолока. Академики повскакивали с мест, друг на друга наталкиваются, размахивают руками, горячатся… Митрофан Петрович…
- Какой это?
- А Бурлаков-то: ведь он академик… Ну-с, Митрофан Петрович так-таки кулаком и машет, да прямо под носом у Глиствайба и Браунколя… Ну, думаю, побьет он их непременно… А вице-президент, вижу, что есть силы колокольчиком трясет… Тут все вдруг как-то смешалось и исчезло… Осталась только кучка немцев на переднем плане, смотрят они мне прямо в глаза, хохочат и языки показывают…
- Что вы? Вот забавно!
- Да, да, языки показывают… Да это еще что! Глиствайб с Нюцлихштулом так даже прямо фигу мне наставили…
- Ну, полноте, Авдей Макаровиич! Это вы уже ради красного словца придумали.
- Ни-ни! Ни Боже мой! Честное слово, ничего не придумал: так-таки фигу и показывают… Остальные языки высовывают, а эти двое - фигу выставили! Да-с… А Думме стоит да со смеху покатывается, даже живот поджал… Ха, ха, ха! Право, чорт знает, что такое… Только что я хотел их обругать, а тут эта старая колдунья впуталась и все исчезло…
- Ха, ха, ха! Вот так, видение!
- Простите, мистер Сименс. И мне также кажется, что вы все это придумали, чтобы уморить нас со смеху.
- Да честное же слово, ничего не придумал! Ха, ха, ха! Ну, честное слово! Что вы господа? Очень мне нужно вас забавлять: я думаю, вы не малютки… Ха, ха, ха!
Когда наконец смех, вызванный рассказом Авдея Макаровича утих, Андрей Иванович, по просьбе приятелей, рассказал, что он видел в чаше с кофейною гущей.
- А вы, мистер Крауфорд? - спросил Авдей Макарович. - Мне показалось, что вы были опечалены тем, что видели… Или, может быть, я поступаю неделикатно, предлагая этот вопрос?
- Нет, что же, господа? - ответил, несколько подумав, Крауфорд, - неделикатного тут ничего нет и я с удовольствием отвечу вам откровенностью на откровенность. Но предварительно я должен сделать маленькое пояснение. Видите ли, я - младший брат и поэтому должен сам составить себе карьеру: в то время, как mon frère aîné живет себе покойно в Крауфорде-Карт и заседает в парламенте, я мыкаюсь по свету и собираю гинеи, чтобы добиться независимого положения в обществе. У меня есть кузина Эми… Несколько лет тому назад мы дали друг другу слово, но отложили свадьбу до тех пор, когда я составлю себе независимое состояние и займу в свете соответствующее место. Ее родные были против этого брака и употребляли все усилия, чтобы Эми мне отказала, но до последнего времени этого им еще не удалось достигнуть. К несчастью, gutta cavat lapidem… И вот… я видел…
- Что же вы видели? - спросил Грачев, заметя колебание Крауфорда.
- Я видел роскошную церковь в Эммерсон-Галле…
- В Эммерсон-Галле? - повторил Семенов.
- Да… и я видел… я видел, что Эми вышла замуж за лорда Эммерсона: я видел, как они венчались в Эммерсон-Галле…
Крауфорд снова побледнел, произнося эти слова.
- Знаете что? - сказал Авдей Макарович, прерывая наступившее молчание, - мне кажется, что все то, что мы видели в этой таинственной чаше, но более, как отражение тех мыслей, надежд и опасений, которые, быть может, неведомо для нас самих, таятся па дне нашей души, - которыми, быть может, совершенно бессознательно для нас занято наше психическое я, этот таинственный двойник, который действует, когда мы спим, который внушает нам предчувствия, так сказать предвкушения грядущих радостей и печалей, обладает даром ясновидения и как будто знает наперед все то, что пока еще не ясно для нас самих. Фу, Боже мой! - прервал он себя по-русски: - я говорю так красноречиво и возвышенно, что растерял все свои аргументы… Выручите хоть вы, коллега: мне право очень жаль этого англичанина.
Коллега тотчас поспешил на помощь.
- Так вы полагаете, Авдей Макарович, - сказал Грачев, - что таинственная чаша служила только зеркалом и мы видели в нем то самое дно нашей души, о котором вы говорите? Так ли я вас понял?
- Так, так, батенька, именно так! Вы предугадали мою мысль. Я хотел сказать, что благодаря внушению этой старой колдуньи все бессознательное, что, неведомо для нас хранилось в тайниках нашей души, внезапно всплыло наверх и отразилось в нашем сознании так ярко и отчетливо, что нам показалось, будто мы видим все это перед собою, собственными глазами, точно в зеркале.
- Это довольно остроумно, - сказал Крауфорд. - Но тогда вы, следовательно, отрицаете в этом гаданье все сверхъестественное и чудесное?
- Безусловно, если только таинственная, до настоящего времени еще не разгаданная деятельность нашего психического "я", на которую я намекаю, не имеет в себе ничего сверхъестественного и чудесного.
- Если я не ошибаюсь, Авдей Макарович, - заметил Грачев, - вы относите наши видения просто-напросто к разряду грез и снов, а так как сны очень редко сбываются…
- То нет никакого основания верить и нашим видениям более чем обыкновенным снам, - заключил торжественно Авдей Макарович.
- Это мы сейчас увидим, - сказал Крауфорд. - Если для вас это все равно, то не зайдете ли вы вместе со мною на телеграф? Кстати, мы находимся от него в двух шагах.
- Что вы хотите делать, мистер Крауфорд?
- Ничего особенного. Если свершилось то, что я видел, то нет основания предполагать, чтобы меня тотчас же не известили об этом…
Приятели вместе вошли в здание, занимаемое телеграфом.
- Вы - мистер Крауфорд, эсквайр? - повторил телеграфный чиновник, которому Крауфорд назвал свою фамилию: - на ваше имя есть телеграмма.
- Давно она получена?
- Всего несколько минут тому назад. Вот она, получите.
Крауфорд быстро пробежал депешу и тотчас же передал ее Семенову, причем последний успел заметить, как сильно дрожала рука, державшая депешу.
- "Порт-Саид, Крауфорду", - прочитал Авдей Макарович: - "Артур, прости навек: меня заставили выйти за Эммерсона. Эми".
- Что вы на это скажете, доктор Обадия Сименс? - с горькой иронией спросил Крауфорд, когда они вышли из здания телеграфа и направились к ожидавшей их лодке.
- Я остаюсь при своем, мистер Крауфорд, - отвечал Авдей Макарович, - и отношу все это к той таинственной области деятельности нашего психического "я", которая, к сожалению, еще так мало исследована, хотя ученые труды Шарко и Рише уже бросили на нее некоторый свет. Поэтому я оставляю старухе только силу внушения - нет, даже не внушения, а как бы это выразиться точнее? - воздействия что ли…
- При котором бессознательное сделалось сознательным, - закончил, улыбаясь, Андрей Ивановнч.
- Именно, именно… Да вы не смейтесь, коллега: я разработаю этот вопрос научным путем и представлю в психическое общество целую диссертацию… Как вы думаете об этом, мистер Крауфорд?
Крауфорд только махнул рукой, как будто хотел сказать: "мне от этого не легче".