Программа начала выполняться. Сине-зелёные огоньки заплясали; они были смонтированы на крошечных шарнирах и двигались в соответствии с программой Сингха. Невозможно было избежать попадания какого-то из лучей в глаз каждые несколько секунд, так что Кадим просто закрыл глаза. Лучи были достаточно яркие, так что он по-прежнему замечал, когда какой-то из них касается его века, но это было терпимо, а темнота помогала ему собраться с мыслями.
Он знал, что это будет нелегко. Он годами пытался избегать провоцирования флешбэков - и теперь Сингх собирается найти в его мозгу переключатель, что запускает их, и запустить их снова - будем надеяться, в последний раз. Единственное облегчение по сравнению с предыдущими разами будет в том, что раньше они случались, когда он этого не ждал - они просто взрывались в его голове без предупреждения. Но сейчас Кадим ощущал ужас, зная, что новый флешбэк близится. Он был подключён к монитору жизненных показателей и слышал, как учащаются тихие гудки, отмечающие удары его сердца.
Пересекающиеся лазерные лучи были особым образом модулированы так, чтобы проходить сквозь кость и плоть; сине-зелёные точки были лишь визуальными маркерами совпадающих с ними невидимых лучей. Лучи проникали в его череп, не оказывая никакого эффекта, однако когда два или больше лучей пересекались внутри его мозга, они стимулировали нейронную сеть и заставляли её срабатывать, создавая, как объяснял Сингх, эквивалент потенциала действия. Сначала пробуждалась одна сеть, потом вторая, потом третья. Оборудование Сингха позволяло обойти возбудительное растормаживание, приводившее в отчаяние других исследователей мозга: обычно недавно сработавшая нейронная сеть очень неохотно срабатывает повторно. Однако Сингху удалось заставить ту же самую сеть срабатывать с максимально возможной частотой, пока она, по крайней мере, на время, не истощала свой запас нейротрансмиттеров.
Именно этим Сингх и занимался, когда…
Пикник, один из немногих счастливых моментов Кадимова детства.
Пятеро старшеклассников отбирают у него завтрак по пути в школу.
Его мать пытается скрыть от него подбитый глаз, и он злится, зная, что она снова позволит этому мужчине вернуться в их дом.
Его первая машина.
Первый минет.
Острая боль - нет, лишь воспоминание об острой боли. А, это когда он сломал руку, играя в футбол.
Снова боль, но приятной природы - это Криста игриво прикусила его сосок.
Стая птиц, закрывшая солнце.
Солнце…
Солнце.
Горячее, изливающее жар. Солнце пустыни.
Ирак.
Да, Ирак.
Его сердце заколотилось; звук монитора напомнил мелодию "Би-Джиз" "Оставаться в живых".
Сингх целился, подбирался ближе, сужал круги вокруг жертвы.
Кадим вцепился в мягкие подлокотники кресла.
Песок. Танки. Солдаты. И, в отдалении, деревня.
Крики. Приказы. Рёв двигателей, сражающихся с жарой и рыхлым песком.
Кадим тяжело дышит. Воздух, который он вдыхает, холодный, но память говорит о жгучем жаре. Ему захотелось крикнуть Сингху, чтобы он выключил, выключил, выключил! Но он закусил губу и терпел.
Деревня приближалась. Мужчины-иракцы в пустынных одеяниях, женщины, должно быть, истекающие по́том в своих мешковатых чёрных абайях, детишки в лохмотьях - все выбежали посмотреть на прибывающий конвой. Встретить. Поприветствовать.
Кадим почувствовал тошноту. Усилием воли он подавил её и позволил памяти захлестнуть себя - всем крикам, всей боли, всему злу - в самый последний раз.
Снайпер Рори Проктор продолжал следить за активностью на крыше Белого Дома с, как он надеялся, безопасного расстояния. Он был обеспокоен и зол: Аль-Саджада уже несколько месяцев наносила стране удар за ударом. Сколько их будет ещё? Сколько страна ещё сможет выдержать?
Он настроил рацию на полицейский канал и прислушался к комментариям специалиста, управляющего роботом-сапёром:
- Я собираюсь разрезать стенку коробки, чтобы добраться до взрывного устройства. Через пять, четыре, три, две…
Агент Сьюзан Доусон никак не могла отделаться от воспоминаний о старом эпизоде из "Коломбо", где приглашённая звезда Леонард Нимой играл хирурга, который пытался подстроить смерть того, жизнь кого он, как предполагалось, спасал: устанавливая искусственный сердечный клапан, персонаж Нимоя воспользовался рассасывающимся шовным материалом вместо обычного. Однако насколько она могла судить, Эрик Редекоп и его команда самоотверженно трудились, спасая жизнь Сета Джеррисона.
- Центральный - Доусон, - раздался голос в наушнике. - Судья Хорват едет в "Эндрюс", но говорит, что не может начать без официального извещения о смерти. Президент уже…
Иииииааааааиииии!
Сьюзан выдернула наушник из уха; идущий из него визг был непереносим. Свет в смотровой галерее задрожал и выключился, как и в самой операционной. Через пару секунд внизу вспыхнуло аварийное освещение. Марк Гриффин взбежал по ступенькам на маленькую галерею и открыл дверь в дальней стене операционной. Включилась смонтированная на потолке установка аварийного освещения, внешне напоминающая две автомобильные фары.
- Эти лампы работают от аккумуляторов, - сказал Гриффин. - Электричества в сети нет - то есть, ни дефибриллятора, ни перфузионного насоса. - Сьюзан увидела, как кто-то выбежал из операционной - по-видимому, за каталкой с портативным дефибриллятором.
Эрик Редекоп, ярко освещённый сверху и слева мощной аварийной лампой в операционной, коснулся затянутой в перчатку рукой груди президента и начал сжимать сердце Джеррисона. Хирург бросил взгляд на спаренные цифровые часы на стене, показывающие время дня и продолжительность операции - однако цифры на них не светились.
Через некоторое время основное освещение ожило и, поморгав, зажглось. Редекоп продолжал раз в секунду стискивать сердце. Другие врачи лихорадочно перезапускали и настраивали оборудование. Она обернулась к Гриффину:
- Что за чёрт?
- Не знаю, - ответил он. - Аварийное питание должно подключаться автоматически. Операционная никогда не должна вот так вот обесточиваться.
Сьюзан подхватила свой наушник и, убедившись, что в нём больше не завывает, вставила его в ухо.
- Доусон, - сказала она в микрофон на рукаве. - Виски Танго Фокстрот?
Низкий мужской голос: агент Секретной Службы Дэррил Хадкинс вскинул на неё глаза из операционной.
- Возможно, электромагнитный импульс?
- Господи, - сказала Сьюзан. - Бомба.
- Агент Шенфельд докладывает, - произнёс в ухе у Сьюзан ещё один голос. - Подтверждение. Бомба, заложенная в Белом Доме, взорвалась.
- Принято, - потрясённо ответила Сьюзан.
- Как у них дела со Старателем? - спросил Шенфельд.
Сьюзан взглянула сквозь скошенное стекло на царящий внизу хаос. Редекоп по-прежнему стискивал сердце, но мониторы жизненных показателей показывали прямые линии.
- Думаю, мы его потеряли.
Рори Проктор смотрел в бинокль, когда бомба взорвалась. Как только он увидел вспышку света, он опустил его - как раз вовремя, чтобы увидеть, как вся закруглённая задняя секция Белого Дома разлетается на куски. В серое небо начал подниматься столб дыма; языки пламени вырвались из окон восточного и западного крыла. Люди вокруг закричали.
У Сета Джеррисона был один тёмный, глубоко скрываемый секрет - он был атеистом. Он добился выдвижения от Республиканской партии благодаря тому, что сквозь зубы лгал о своей религиозности, периодически посещал церковь, склонял голову на публике, когда это было необходимо, и - после замечаний своей жены и руководителя избирательной кампании - перестал использовать слова "Господи" и "Иисусе" в качестве ругательства даже наедине с самим собой.
Он верил в фискальный консерватизм, верил в компактное правительство, верил в решительный отпор врагам Америки, будь то государства или частные лица, верил в капитализм, верил, что английский должен быть официальным языком Соединённых Штатов.
Но он не верил в Бога.
Те немногие в руководстве его избирательной компании, кто об этом знал, иногда бранили его за это. Расти, менеджер кампании, однажды посмотрел на него со своей добродушной улыбочкой - так могут улыбнуться наивному ребёнку, заявившему, что когда он вырастет, то станет президентом - и сказал:
- Вы, конечно, можете быть атеистом сейчас, но когда станете умирать - тогда и посмотрим.
И вот сейчас Сет умирал. Он чувствовал, как слабеет, чувствовал, как жизнь утекает из него.
И всё же он оставался уверенным в своём атеизме. Даже когда поле его зрения свернулось в туннель, он думал о научном объяснении этого феномена. Это было вызвано аноксией и вообще-то наблюдалось даже в ситуациях, не несущих непосредственной угрозы жизни.
Его на мгновение удивило, что он не испытывает ни боли, ни паники. Но, в принципе, это тоже нормально: недостаток кислорода создаёт также и чувство эйфории. Так что он ощущал некую отстранённость. Удивительно, что он вообще в сознании; он знал, что получил пулю в корпус. Ему ведь наверняка дали общий наркоз, прежде чем начинать операцию, и операция наверняка идёт прямо сейчас, но…