- Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум - два и все… - вдруг ему в голову пришла еще одна мысль, - если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? - начал размышлять он вслух, - меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? - и он что-то тихо забормотал про себя. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые встретив, посмотрел на меня. - Парень. Скажи. Мне можно. Ты - целитель?
Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.
- Вот Лиллениан - старый хрыч! Опять не предупредил! Ну, я ему покажу, - с превеликим облегчением забормотал Герболио. - Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья змейного - лопуха тебе корень, а не животворный.
Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал.
- Так, парень. Славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать - секретность, клятая. Сейчас быстро…, а где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас же мы с тобой быстро бреем голову больного - ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил - и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Всё. Действуем.
Мы сняли повязку с головы лесоруба и побрили его голову. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.
Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью - средством для укрепления волос, как я позже выяснил, - и мы замотали ее толстым слоев бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.
Только мы успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, что эта палата всей больнице была известна, как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.
Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня.
- А почему ты в простыне?
- Мантия вся мокрая от пота была - я ее и снял. Запасная дома, но до него еще дойти надо, - пробурчал я.
- Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь. Принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, - прикрикнул он. - Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается, - секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал, - а вот разговор… и до-о-о-о-олгий, отдыху твоему не помешает.
Глава 20
Разговор с Герболио, вопреки его угрозам, получился совсем не долгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил, и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу практически, и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило - раз получилось, значит, умеешь. Случайность в таком сложном случае, как у лесоруба, - это нечто просто невероятное.
После отправки родственников бывшего умирающего восвояси, мы перешли в кабинет знахаря на втором этаже. По пути он распорядился перевести страдальца в палату выздоравливающих, а кому-то из персонала сходить к тетушке Матриде за сменной мантией для меня. В этот ранний час длиннющий коридор двухэтажного кирпичного здания больницы был пустынен, темен и тих. Толстые деревянные плашки пола еще не поскрипывали под шаркающими шагами больных и не отзывались барабанной дробью на торопливую твердую поступь персонала. Спокойствие и умиротворение еще властвовали над зданием, но уже готовы были уступить место деловитой суете, гомону и мельтешению отягощенных заботой людей.
- Кламире придется сказать, - откинувшись на спинку кресла и задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику, сказал знахарь. - Девочка она умная - если сразу не поняла, то скоро обязательно все поймет.
Пару минут мы помолчали. Я просто расслабился и сидел, даже не пытаясь отлавливать ленивые обрывки мыслей о всяких пустяках, всплывающих в сознании. Знахарь о чем-то глубоко задумался. В сонной тишине я уже начал было задремывать, когда Герболио прервал молчание и смущенно - смущенно! Герболио! - спросил.
- У нас в городке есть несколько инвалидов. Не желает ли господин целитель потренировать на них свое умение? - "господин целитель" он произнес совсем не ехидно, как ожидалось, а даже уважительно. Хотя "уважительно" и "Герболио" - эти понятия, насколько я узнал знахаря, никак не должны были уживаться вместе. - Не скрою, - продолжил он, - они мои близкие друзья, которым я когда-то не смог помочь, а на королевских целителей они рассчитывать не могли.
Он с волнением ожидал моего решения, а мне, после удачи с лесорубом, было настолько интересно применить новые знания на практике, что я готов был прямо сейчас идти исцелять всех инвалидов Сербано и окрестностей. Увидев на моем лице написанное огромными буквами "СОГЛАСЕН", он с облегчением вздохнул, торопливо встал и, достав из шкафчика на две трети заполненную бутылку старого вина, наполнил им три серебряных стаканчика, появившихся из того же источника.
- Сейчас Кламира подойдет, - пояснил он мое недоумение по поводу третьего стаканчика, - она, в некотором роде, тоже участник.
Ждать пришлось недолго. Вскоре в дверь постучали и, получив разрешение войти, к нам присоединилась упомянутая одногруппница.
- Скажите, если можно, конечно, - недолго сдерживая собственное любопытство, робко спросила она. - А что это было?
- Сейчас все поймешь, - сказал знахарь. - Ну-ка, подняли кубки, - дождавшись, когда мы возьмем стаканчики, он поднял свой и произнес, - за целителя Филлиниана! - и одним махом выпил.
Я последовал его примеру и, поставив стаканчик на стол, посмотрел на Кламиру. Та не пила и неотрывно смотрела на меня. В ее глазах я увидел такое восхищение и обожание, что… Конечно, в первую минуту это мне очень понравилось. Кто откажется быть объектом восхищения и обожания? Это же так здорово. Некоторые лицедеи, насколько мне известно, жить не могли без этого. В буквальном смысле. Как только внимание капризной публики отвращалось от них - они очень быстро спивались и умирали. Чтобы удержать это внимание некоторые готовы были на все - на самые мерзкие поступки и скандалы, лишь бы о них говорили снова и снова. Неважно, в каком контексте. Главное, чтобы не забыли. Другие же, напротив, быстро уставали от такого внимания и старались всячески его избегать.
За эту минуту, пока смотрел в глаза Кламиры, я многое понял в поведении Вителлины. Понял, почему она старательно избегала людных улиц и собраний, незаметно для окружающих морщилась, когда прохожие слишком уж бурно выражали ей свое восхищение, а также, чем моя скромная особа привлекла ее. Именно тем, что она не увидела в моих глазах восторга преданного пса. Нет. Я не разочаровался в себе, и самооценка моя ничуть не упала. Не все ли равно, собственно говоря, какое именно павлинье перо из хвоста, который мы широким и цветастым веером гордо разворачиваем перед дамами, привлекло ее внимание? Месяц мы были вместе, и нам было хорошо. Было бы плохо - пресечь наши встречи ей бы ничего не стоило.
Я подошел к Кламире, вынул стаканчик с вином, к которому она так и не притронулась, из ее руки, поставил на стол, а потом, взяв одногруппницу за плечи, хорошенько встряхнул.
- Кламира! Очнись! Я все тот же Филин.
- Да-да-да… - часто-часто, мелко-мелко, закивала она, - я помню Фил…линиан.
- Просто Филин, Кламира. Мы же друзья!
Огонек восхищения приутих в ее глазах, но, к сожалению, не исчез совсем. Меня охватило тоскливое чувство потери. Я терял подругу. Взамен приобретал поклонницу, но поклонницы и поклонники мне были совсем не нужны. А вот друзья… - они на рынке рядочками не лежат. Пара за медяк - пучок за серебряк. В данный момент поделать ничего было нельзя, и я понадеялся на время, которое многое лечит. Может быть, излечит и лекаря Кламиру.
Еще мне вспомнилось, как учитель Лабриано не рекомендовал мне хвастаться перед друзьями. Я представил себе, что Сен и Свента смотрят на меня так же, как Кламира, и мне чуть плохо не стало. Остаться одному, без друзей, в толпе поклонников и поклонниц - это точно не мое.
Два дня я пробездельничал, почти не выходя из дома. Отъедался, отсыпался, отдыхал. На третий знахарь пришел ко мне сам в сопровождении Кламиры.
- Если ты уже восстановился, может, мы сегодня сходим к первому из инвалидов? - спросил он.
Я согласился, по быстрому оделся, взял сумку, и мы вышли в путь. Недалеко. Инвалид жил через две улицы от дома тетушки Матриды и уже ждал нас. Похоже, Герболио не сообщил ему цель визита, но бывший командир отряда егерей проявил настоящее гостеприимство. Стол уже был накрыт и ломился под разнообразнейшими закусками, кувшинчиками, свежими овощами и фруктами. У стола хлопотала худенькая пожилая женщина, не растерявшая былой красоты, однако постоянная тревога в глазах явно не добавляла ей здоровья. Хозяин, некогда стройный и плечистый воин, а теперь сгорбленный высохший старик, принял нас, сидя в кресле. Он извинился перед нами, что не может встретить стоя, ноги не ходят совсем, тепло поприветствовал знахаря и вопросительно посмотрел на нас.
- Это Филлиниан и Кламира, - представил нас знахарь, - мои практиканты.
Мы раскланялись с хозяином, и тот широким жестом пригласил нас к столу.