- Предполагают, что всеобщее голосование должно закончиться к шести часам утра. Но, уверяю вас, раньше восьми или даже десяти им не кончить. Такие вещи никогда не проходят в положенный срок. - Он поерзал на жестком стуле, тщетно стараясь устроиться поудобнее. - Как бы там ни было, что бы пи произошло, я останусь с вами до самого конца. И не думайте, что я у вас единственный друг. - Он потрогал пачку писем. - Вон их сколько, вам останется выбирать.
Мэт все это время была занята чтением записки, написанной неуверенным, неровным почерком. Потом она дотянулась до карандаша и бумаги и написала:
"Аллен объяснил мне не все слова. Что такое "ветеран"?
- Получив от доктора объяснение, она написала
"Мне больше всех нравится этот. У него травма. Если меня освободят, я приму его приглашение".
- Ну-ка, покажите. - Толстяк взял письмо, прочитал его, похмыкивая, и вернул ей. - Как хотите. Впрочем, у вас с ним есть что-то общее, поскольку вы оба не в ладах с этим дурацким миром. - Он снова взглянул на часы и проворчал: - Да идут ли вообще эти часы? Что нам, целую неделю ждать утра, что ли?
Кто-то, звеня связкой ключей, открыл дверь, и в камеру вошел прокурор. Улыбнувшись сопернику, он сказал:
- Эл, вы настолько основательно почувствовали себя узником, что отказываетесь даже от тех немногих удобств, которые предоставлены тюрьмой?
- От чего именно?
- Да от радио.
Адвокат презрительно фыркнул.
- К черту радио! От него только шум. Мы тут занимались чтением писем, в тишине и покое… - Вдруг на его полном лице отразилось замешательство. - А что, мы здесь что-нибудь прослушали, что-нибудь передавали?
- Последние известия в двенадцать. - Прокурор облокотился на край стола, продолжая улыбаться. - Голосование прекращено.
- Не может быть! - Лицо адвоката вспыхнуло от гнева, он встал. - Ведь по всемирному соглашению приговор…
- Может быть… при известных обстоятельствах, - прервал его прокурор. - А обстоятельства сложились так, что несметный поток голосов в защиту вашего клиента сделал дальнейший подсчет ненужным. - И он повернулся к Мэт: - Только это строго между нами, моя дорогая: я еще никогда так не радовался своему поражению.
Человек средних лет, рано поседевший, с длинными тонкими пальцами, слушал радио в дальней комнате, когда раздался звонок в дверь. В комнате не было телевизора, только по радио звучала нежная полинезийская мелодия. Звонок прорвался сквозь музыку, хозяин выключил радио и поднялся. Очень осторожно он пересек комнату, открыл дверь и вышел в коридор.
Странно. В этот предвечерний час некому было звонить. Сюда почти никто не заходил. Почтальон обычно заезжает утром, среди дня забредут иногда один-два торговца. А позднее редко кто появляется, чрезвычайно редко. И сегодня он никого не ждал.
Тихо - толстый ковер заглушал звук шагов, - на ощупь, вдоль стены пробирался он по коридору к парадной двери.
Что-то очень необычное было в этом позднем визите. По мере того как он приближался к двери, в душу ему закрадывалось удивительное чувство - будто он заранее знал, кто ждет его там, снаружи. В его сознании складывалась картина, пока смутная, как бы переданная какими-то непонятными ему средствами, словно ее проецировал один из тех, кто стоял, исполненный надежд, там, за дверью. Он увидел крупного, полного добродушного мужчину в сопровождении крошечного зелено-золотого существа.
Хотя он прошел через суровые испытания и беды - это из-за них он теперь такой, - нервы у него были в порядке, и он ни в коем случае не принадлежал к тому типу людей, которым мерещатся разные небылицы, и вообще он не был склонен к галлюцинациям. И его обеспокоили, расстроили даже эти неизвестно откуда явившиеся видения. Он никогда раньше не знал большого толстого человека, портрет которого ясно вырисовывался в его сознании, никогда, даже в лучшие времена. А о его спутнике и говорить нечего…
Встречаются, конечно, люди с весьма обостренными чувствами, с необычайно развитыми, удивительными способностями. Были и у него способности - ведь судьба милостива к пострадавшим и старается компенсировать их потери. И трудно ему было бы без этих способностей. Но это было что-то новое, незнакомое.
Пальцы его, обычно такие чуткие, не повиновались ему, когда он нащупывал дверной замок, будто они на какое-то время забыли, где он находится. Нащупав наконец замок, они повернули ручку, и тут он услышал тонкий, будто птичий голосок, который прозвучал прямо у него в мозгу, ясно, как колокольчик:
- Откройте, пожалуйста, я буду вашими глазами.
Перевод с английского Берты Клюевой.
Клиффорд Саймак
ДЕРЕВЕНСКИЙ ДУРАЧОК
Долгое время я был деревенским дурачком, но теперь я уже не дурак, хотя меня до сих пор обзывают болваном, а то и почище.
Я теперь гений! Но об этом я никому не скажу. Ни за что. Если узнают, станут остерегаться.
Никто не догадывается и не догадается. Я все так же шаркаю ногами, мой взгляд все так же пуст, и речь бессвязна, как и прежде. Порой нелегко бывает помнить, что надо непременно шаркать, смотреть бессмысленным взглядом и бормотать чепуху, а иногда, наоборот, с большим трудом удерживаешься, чтобы не переиграть. Главное - не вызвать подозрений!
Все началось в то утро, когда я пошел на рыбалку.
За завтраком я сказал маме, что собираюсь порыбачить, и она не возражала. Она знает, что я люблю ловить рыбу. Когда я рыбачу, со мной не случается никаких неприятностей.
- Сходи, Джим, - сказала она. - Хорошо бы отведать рыбки.
- Я знаю, где ее ловить, - сказал я. - В яме, что сразу за домом Алфа Адамса.
- Сынок, не затевай ты ссоры с Алфом, - предупредила меня мама. - Если ты невзлюбил его…
- Он надул меня. Заставил работать больше, чем положено, а сам ничего не заплатил мне за это. Да еще смеется.
Не надо было мне говорить этого. Мама очень расстраивается, когда слышит, что надо мной смеются.
- Ну и пусть, не обращай внимания, - ласково сказала она. - Вспомни, что говорил проповедник Мартин в прошлое воскресенье. Он сказал…
- Я помню, что он сказал, но все равно не люблю, когда надо мной смеются. Я не позволю смеяться надо мной.
- Ладно, - с грустью согласилась мама. - Не позволяй.
Я доедал завтрак и думал о том, что проповедник Мартин мастак говорить о смирении и покорности. Но я-то знаю, что он за человек, знаю и про его дела с органисткой Дженни Смит.
После завтрака я пошел в сарай за удочкой, а Баунс прибежал помогать мне. После мамы Баунс мой лучший друг. Конечно, он не умеет разговаривать со мной… по-настоящему, но он и не смеется надо мной.
Копая червей, я спросил его, не хочет ли он отправиться со мной на рыбалку. Я видел, что ему очень хочется, и пошел в дом напротив предупредить миссис Лоусон, что Баунс пойдет со мной: Баунс ведь принадлежал ей, хотя почти все время проводил со мной.
Так мы и пошли: я с удочкой впереди, а Баунс следом, словно я был важной персоной. Но Баунс все равно гордился тем, что нас видят вместе.
Путь наш лежал мимо банка, и через большое окно я увидел банкира Пэттона, сидевшего за письменным столом. Вот у кого был важный вид! Да он и в самом деле был самой важной персоной в Мэплтоне. Я убавил шаг, чтобы вволю насладиться своей ненавистью к нему.
Мы с мамой не жили бы в этой старой развалюхе, где живем сейчас, если бы после смерти папы банкир Пэттон не лишил нас права выкупа закладной на наш дом.
Мы миновали усадьбу Алфа Адамса, у которого была лучшая ферма в городе, и о нем я тоже подумал с ненавистью, но не с такой, как о банкире Пэттоне. Адамс мне насолил поменьше - заставил работать больше положенного и не заплатил за это.
Алф был рослый хвастливый человек и, кажется, неплохой фермер. Во всяком случае, ферма приносила доход, у него был большой новый коровник, и только он мог решиться выкрасить коровник не в красный цвет, как красят все коровники, а в белый с красной полосой. Ну разве бывают коровники в полоску?
Сразу за домом Алфа мы с Баунсом свернули с дороги и пошли через луг к речке, туда, где яма…
На другом конце луга вместе с остальным стадом пасся бык-медалист, принадлежавший Алфу. Увидев нас, он пошел в нашу сторону - не потому, что был зол и собирался напасть на нас, а просто для порядка, на случай, если кто-нибудь вздумает сразиться с ним. Я не боялся его, потому что подружился с ним в то лето, когда работал у Алфа. Я, бывало, баловал его, чесал за ушами. Алф сказал, что я сумасшедший дурак, когда-нибудь бык прикончит меня.
- Никогда не доверяй быку, - говорил Алф.
Подойдя поближе и узнав, кто перед ним, бык решил, что мы ничего дурного ему не сделаем, и вернулся к стаду.
Мы подошли к яме, и я стал удить, а Баунс поскакал вверх по речке на разведку. Я вытащил несколько рыб, но не очень больших. Клев был плохой, и мне стало неинтересно. Я люблю ловить рыбу, когда хорошо ловится.
Тогда я стал фантазировать. А что, если взять какое-нибудь маленькое поле… скажем, в сто квадратных футов… и хорошенько рассмотреть эту землю - сколько в ней можно найти самых разных растений!.. Я посмотрел на землю рядом с тем местом, где сидел, и увидел… обыкновенную луговую траву, несколько одуванчиков, листья щавеля, две фиалки и еще не распустившийся лютик.
Но что это? Вглядываясь в одуванчик, я вдруг заметил, что вижу весь цветок, а не только ту его часть, что растет над землей!