Холлис протянул руки. Так будет лучше. Еще одно усилие - и он коснулся кричащего. Ухватил за щиколотку, подтянулся, вот они уже лицом к лицу. Тот вопит, цепляется за него бессмысленно и дико, точно утопающий. Безумный вопль заполняет Вселенную.
"Так ли, эдак ли, - думает Холлис - Все равно его убьет Луна, либо Земля, либо метеориты, так почему бы не сейчас?"
Он обрушил железный кулак на прозрачный шлем безумного. Вопль оборвался. Холлис отталкивается от трупа - и тот, кружась, улетает прочь и падает.
И Холлис падает, падает в пустоту, и остальные тоже уносятся в долгом вихре нескончаемого, безмолвного падения.
- Холлис, ты еще жив?
Холлис не откликается, но лицо ему обдает жаром.
- Это опять я, Эплгейт.
- Слышу.
- Давай поговорим. Все равно делать нечего.
Его перебивает капитан:
- Довольно болтать. Надо подумать, как быть дальше.
- А может, вы заткнетесь, капитан? - спрашивает Эплгейт.
- Что-о?
- Вы отлично меня слышали, капитан. Не стращайте меня своим чином и званием, вы теперь от меня за десять тысяч миль, и нечего комедию ломать. Как выражается Стимсон, нам далеко падать.
- Послушайте, Эплгейт!
- Отвяжись ты. Я поднимаю бунт. Мне терять нечего, черт возьми. Корабль у тебя был никудышный, и капитан ты был никудышный, и желаю тебе врезаться в Луну и сломать себе шею.
- Приказываю вам замолчать!
- Валяй приказывай. - За десять тысяч миль Эплгейт усмехнулся. Капитан молчал. - О чем, бишь, мы толковали, Холлис? - продолжал Эплгейт. - А, да, вспомнил. Тебя я тоже ненавижу. Да ты и сам это знаешь. Давным-давно знаешь.
Холлис беспомощно сжал кулаки.
- Сейчас я тебе кое-что расскажу. Можешь радоваться. Это я тебя провалил, когда ты пять лет назад добивался места в Ракетной компании.
Рядом сверкнул метеорит. Холлис опустил глаза - кисть левой руки срезало, как ножом. Хлещет кровь. Из скафандра мигом улетучился воздух. Но, задержав дыхание, он правой рукой затянул застежку у локтя левой, перехватил рукав и восстановил герметичность. Все случилось мгновенно, он и удивиться не успел. Его уже ничто не могло удивить. Течь остановлена, скафандр тотчас опять наполнился воздухом. Холлис перетянул рукав еще туже, как жгутом, и кровь, только что хлеставшая, точно из шланга, остановилась.
За эти страшные секунды с губ его не сорвалось ни звука. А остальные все время переговаривались. Один - Леспир - болтал без умолку: у него, мол, на Марсе жена, а на Венере другая, и еще на Юпитере жена, и денег куры не клюют, и здорово он на своем веку повеселился - пил, играл, жил в свое удовольствие. Они падали, а он все трещал и трещал языком. Падал навстречу смерти и предавался воспоминаниям о прошлых счастливых днях.
Так странно все. Пустота, тысячи миль пустоты, а в самой сердцевине ее трепещут голоса. Никого не видно ни души, только радиоволны дрожат, колеблются, пытаясь взволновать и людей.
- Злишься, Холлис?
- Нет.
И правда, он не злился. Им опять овладело равнодушие, он был точно бесчувственный камень, нескончаемо падающий в ничто.
Ты всю жизнь старался выдвинуться, Холлис. И не понимал, почему тебе вечно не везет. А это я внес тебя в черный список, перед тем как меня самого вышвырнули за дверь.
- Это все равно, - сказал Холлис.
Ему и правда было все равно. Все это позади. Когда жизнь кончена, она словно яркий фильм, промелькнувший на экране, - все предрассудки, все страсти вспыхнули на миг перед глазами, и не успеешь крикнуть - вот был счастливый день, а вот несчастный, вот милое лицо, а вот ненавистное, - как пленка уже сгорела дотла и экран погас.
Жизнь осталась позади, и, оглядываясь назад, он жалел только об одном - ему еще хотелось жить и жить Неужто перед смертью со всеми так - умираешь, а кажется, будто и не жил? Неужто жизнь так коротка - вздохнуть не успел, а уже все кончено? Неужто всем она кажется такой немыслимо краткой - или только ем" здесь, в пустоте, когда считанные часы остались на то. чтобы все продумать и осмыслить?
А Леспир знай болтал свое:
- Что ж, я пожил на славу: на Марсе жена, и на Венере жена, и на Юпитере. И у всех- у них были деньги и все уж так меня ублажали. Пил я сколько хотел, а один раз проиграл в карты двадцать тысяч долларов
"А сейчас ты влип, - думал Холлис - Вот у меня ничего этого не было. Пока я был жив, я тебе завидовал, Леспир Пока у меня было что-то впереди, я завидовал твоим любовным похождениям и веселому житью. Женщины меня пугали, и я сбежал в космос, но все время думал о жен шинах и завидовал, что у тебя их много, и денег много и живешь ты бесшабашно и весело А сейчас все кончено и мы падаем, и я больше не завидую, ведь и для тебя сейчас все кончено, будто ничего и не было"
Холлис вытянул шею и закричал в микрофон:
- Все кончено. Леспир!
Молчание.
- Будто ничего и не было, Леспир!
- Кто это? - дрогнувшим голосом спросил Леспир.
- Это я, Холлис.
Он поступал подло. Он чувствовал, что это подло, бессмысленно и подло - умирать. Эплгейт сделал ему больно, теперь он хотел сделать больно другому. Эплгейт и пустота - оба жестоко ранили его.
- Ты влип, как все мы, Леспир. Все кончено. Как будто никакой жизни и не было, верно?
- Неправда.
- Когда все кончено, это все равно, как если б ничего и не было. Чем сейчас твоя жизнь лучше моей? Сейчас, сию минуту - вот что важно. А сейчас тебе разве лучше, чем мне? Лучше, а?
- Да, лучше.
- Чем это?
- А вот тем! Мне есть что вспомнить! - сердито крикнул издалека Леспир, обеими руками цепляясь за милые сердцу воспоминания
И он был прав. Холлиса точно ледяной водой окатило, и он понял: Леспир прав. Воспоминания и мечты - совсем не одно и то же. Он всегда только мечтал, только хотел всего, чего Леспир добился и о чем теперь вспоминает Да, так. Мысль эта терзала Холлиса неторопливо, безжалостно, резала по самому больному месту.
- Ну а сейчас, сейчас что тебе от этого за радость? - крикнул он Леспиру. - Если что прошло и кончено, какая от этого радость? Тебе сейчас не лучше, чем мне.
- Я помираю спокойно, - отозвался Леспир. - Был и на моей улице праздник Я не стал перед смертью подлецом, как ты.
- Подлецом? - повторил Холлис, будто пробуя это слово на вкус.
Сколько он себя помнил, никогда в жизни ему не случалось сделать подлость. Он просто не смел. Должно быть, все, что было в нем подлого и низкого, копилось впрок для такого вот часа. "Подлец" - он загнал это слово в самый дальний угол сознания. Слезы навернулись на глаза, покатились по щекам. Наверно, кто-то услыхал, как у него захватило дух.
- Не расстраивайся, Холлис.
Конечно, это просто смешно. Всего лишь несколько минут назад он давал советы другим, Стимсону; он казался себе самым настоящим храбрецом, а выходит, никакое это не мужество, просто он оцепенел, так бывает от сильного потрясения, от шока. А вот теперь он пытается в короткие оставшиеся минуты втиснуть волнение, которое подавлял в себе всю жизнь.
- Я понимаю, каково тебе, Холлис, - слабо донесся голос Леспира, теперь их разделяло уже двадцать тысяч миль, - Я на тебя не в обиде.
"Но разве мы с Леспиром не равны? - спрашивал себя Холлис - Здесь, сейчас - разве у нас не одна судьба? Что прошло, то кончено раз и навсегда - и какая от него радость? Так и так помирать". Но он и сам понимал, что рассуждения эти пустопорожние, будто стараешься определить, в чем разница между живым человеком и покойником - В одном есть какая-то искра, что-то таинственное, неуловимое, а в другом - нет.
Вот и Леспир не такой, как он: Леспир жил полной жизнью - и сейчас он совсем другой, а сам он, Холлис, уже долгие годы все равно что мертвый. Они шли к смерти разными дорогами - и если смерть не для всех одинакова, то, надо думать, его смерть и смерть Леспира будут совсем разные, точно день и ночь. Видно, умирать, как и жить, можно на тысячу ладов, и если ты однажды уже умер, что хорошего можно ждать от последней и окончательной смерти?
А через секунду ему срезало правую ступню. Он чуть не расхохотался. Из скафандра опять вышел весь воздух. Холлис быстро наклонился - хлестала кровь, метеорит оторвал ногу и костюм по щиколотку Да, забавная это штука - смерть в межпланетном пространстве. Она рубит тебя в куски, точно невидимый злобный мясник. Холлис туго завернул клапан у колена, от боли кружилась голова, он силился не потерять сознание; наконец-то клапан завернут до отказа, кровь остановилась, воздух опять наполнил скафандр; и он выпрямился и снова падает, падает ему только это и остается - падать.
- Эй, Холлис!
Холлис сонно кивнул, он уже устал ждать.
- Это опять я, Эплгейт, - сказал тот же голос.
- Ну?
- Я тут поразмыслил. Послушал, что ты говоришь. Нехорошо все это. Мы становимся скверные. Скверно так помирать. Срываешь зло на других Ты меня слушаешь, Холлис?
- Да.
- Я соврал тебе раньше. Соврал. Ничего я тебя не проваливал. Сам не знаю, почему я это ляпнул. Наверно, чтоб тебе досадить. Что-то в тебе есть такое, всегда хотелось тебе досадить. Мы ведь всегда не ладили. Наверно, это я так быстро старею, вот и спешу покаяться. Слушал я, как подло ты говорил с Леспиром, и стыдно мне, что ли, стало. В общем, неважно, только ты знай, я тоже валял дурака. Все, что я раньше наболтал, сплошное вранье. И катись к чертям.
Холлис почувствовал, что сердце его снова забилось. Кажется, долгих пять минут оно не билось вовсе, а сейчас опять кровь побежала по жилам. Первое потрясение миновало, а теперь откатывались и волны гнева, ужаса, одиночества. Будто вышел поутру из-под холодного душа, готовый позавтракать и начать новый день.